Эссекс победил. Генрих IV победил. Терзаемая дурными предчувствиями, я отправила первого на помощь второму. Эссекс два часа – два часа! – на коленях умолял меня послать его во Францию. Генрих IV отправлял ко мне посланника за посланником. Испанцы вторглись на север Франции в двух местах в надежде заполучить католического союзника, покончив с еретическим королем и гугенотами. Оттуда они могли перебросить свои войска в Нидерланды, чтобы сподручнее было напасть на нас. Существовала даже опасность, что вся Северная Европа станет испанской. Ради безопасности королевства я вынуждена была снова отправить войска на континент. Решение это далось мне нелегко, я принимала его с тяжелым сердцем.
В конце июля я устроила смотр войскам Эссекса. Их было что-то около четырех тысяч, облаченных в рыже-коричневые с белым мундиры. Еще три тысячи под командованием Черного Джека Норриса уже переправились через Ла-Манш.
Эссексу минуло всего двадцать три года, и он никогда в жизни не командовал военной операцией. Он сжимал в руке шпагу Сидни, как король Артур – Эскалибур, но она, обычный кусок железа, не обладала волшебными свойствами, способными наделить своего владельца силой и мужеством. Я вынуждена была поставить этого зеленого мальчишку генералом. Правда заключалась в том, что у Англии почти не было опытных сухопутных командиров. Наша удача и наши победы были связаны с морем.
Отбыл он с ворохом инструкций. Он ни в коем случае не должен бросать войска в бой в Дьепе, пока французский король не исполнит своих обещаний, записанных в договоре о союзничестве. Он ни при каких обстоятельствах не должен посвящать никого в рыцари, кроме как за проявления беспримерного героизма. Мне претило разбрасываться титулами. Я никогда не раздавала их кому попало. Право именоваться сэром при дворе королевы Елизаветы нужно было заслужить.
Эссекс отчалил от английских берегов, унося с собой мои тревоги, в конце июля. После этого я покинула Лондон, чтобы отправиться в очередную летнюю поездку по стране. В тревожные 1580-е эти поездки прекратились. Я очень по ним скучала, поскольку для меня они всегда были буколическим противовесом душным, запечатанным, полным интриг дворцовым залам в зимнее время.
Я понимала, что это иллюзия. Я понимала, что любая вылазка с четырьмя сотнями повозок и почти двумя с половиной тысячами лошадей, которая могла потребовать от подданного необходимости расширить свой дом, чтобы достойно принять монарших гостей, которая вынуждала всех, кто жил поблизости, проявлять недюжинную изобретательность, чтобы организовать музыку, стихи и аллегорические костюмы, едва ли может считаться легким делом. За всем этим стоит масса, масса работы. Но когда вся эта работа проделана, выстроенный фасад выглядит весьма убедительно. И мне нравится думать, что все эти люди в ответ получают что-то нематериальное – то, что смогут вспоминать всю жизнь. Я надеюсь, что крохотная частичка Елизаветы остается жить в каждом месте и в каждом человеке, которые я посещаю в ходе такой поездки.
На сей раз я собиралась отправиться на юг, на целых два месяца. Я принялась возбужденно строить маршрут: выехав из Лондона, я проследую через весь Сассекс и навещу прибрежные города Портсмут и Саутгемптон, прежде чем вернуться в Лондон. Мы с обоими Сесилами целыми днями изучали карты, писали письма нашим потенциальным гостеприимным хозяевам и обсуждали политические выгоды путешествия.
– Я намерена задержаться в Саутгемптоне, чтобы Генрих Четвертый мог тайно меня там посетить, – сказала я.
Таким образом, мы бы внесли финальные штрихи в наш договор. И потом, мне было любопытно увидеть его, мое зеркальное отражение и собрата по вере: мужчину, протестантского правителя раздираемой религиозными противоречиями страны.
– Я бы на вашем месте не слишком на это рассчитывал, ваше величество, – заметил Бёрли, закашлявшись. – Генрих Четвертый человек изворотливый.
– Его протестантская вера может оказаться не так тверда, как вера вашего величества, – сказал Роберт.
Сэр Роберт Сесил. В начале лета я произвела его в рыцари за выдающиеся заслуги перед отечеством и преданность короне. Я также назначила его, несмотря на то что ему было всего двадцать восемь, членом Тайного совета. Его отец был очень горд. Но Роберт заслужил этот пост, а не унаследовал. Таким образом, это лето положило начало войне, которую впоследствии стали именовать Войной двух Робертов: Сесила, который занимался политикой дома, и Эссекса, который размахивал мечом за границей.
– Мне нет дела до того, сколь тверда его вера, покуда он не отрекается от нее публично, – сказала я. – Правителю чрезмерная набожность только во вред – иначе получаются такие, как Филипп Второй.
До чего же прекрасно было сесть на коня и уехать прочь, вырваться из города на простор. Август – время собирать урожай и наслаждаться плодами своих трудов. Может, ему недостает надежды и оживления весенних месяцев, но зато он может похвастаться полнотой завершенности.
За мной с грохотом тянулась вереница повозок со всем, что могло понадобиться нам в поездке. Я везла с собой всю свою мебель – кровать с балдахином, гардероб и письменный стол, стулья и шкафы, а также личные принадлежности. Еще на нескольких подводах помещались сундуки с моими нарядами. Большая часть двора путешествовала вместе со мной, за исключением тех лордов, чьи владения требовали их присутствия. Я прекрасно понимала, что далеко не все, в отличие от меня, рассматривали эту поездку как развлечение. Напротив, многие придворные считали испытанием тряску по сельской местности и постой в чужих жилищах, которые могли недотягивать до привычного им уровня комфорта.
В качестве конечной цели нашего путешествия я избрала замок Каудрей, дом сэра Энтони Брауна. Он был уже стар – ну, может, не так уж и стар, всего на шесть лет старше меня. Он был католиком и не скрывал этого. Однако же при Тилбери, вопреки надеждам Филиппа, что мои подданные-католики предадут меня и перейдут на его сторону, он привел под мои знамена две сотни конников, заявив, что намерен «жить и умереть, защищая королеву и свою страну». Когда пришла беда, он встал на мою сторону, а не на сторону папы. Теперь я намеревалась нанести ему визит в его жилище и лично поблагодарить за верность.
Мы ехали вперед, вздымая клубы пыли. Вереница повозок тянулась позади, на сколько хватало взгляда. Местные жители высыпали из своих домов и выстраивались вдоль обочин, чтобы поглазеть на такую невидаль. Я устала, лицо саднило от пыли, но я все равно держала спину, улыбалась и приветственно махала рукой. Быть может, все эти люди видят меня в первый и в последний раз в жизни. Пусть запомнят свою королеву величественной.
Дорога повернула и пошла под уклон. Впереди показалась речушка с перекинутым через нее старым каменным мостом. Когда мой конь вступил на него, я услышала выше по течению какой-то гам и увидела стаю гусей, которые плыли в нашу сторону. За ними, размахивая палками и вопя во все горло, гналась ватага мальчишек. Один из них прыгнул в воду и поплыл за птицами, но очень скоро безнадежно отстал.
– Обогнать гуся на воде еще никому никогда не удавалось! – остановившись на мосту, со смехом крикнула я.
Мальчишки застыли и вытаращились на меня. Совершенно ясно было, что я не обыкновенная всадница, однако же они не могли сообразить, кто эта женщина, окруженная толпой вершников и сопровождаемая огромной свитой.
– Они сбежали! Нас выпорют, если мы их не поймаем! – сказал один.
– Сбежали с вашей фермы? – спросил Сесил, подъехав ко мне.
– Нет, с гусиной ярмарки! – пояснил товарищ первого мальчика. – Там сотни гусей на продажу или на обмен, а наши взяли и сбежали!
– Оставьте их в покое, – сказала я ребятишкам. – Мы заплатим за них.
Гуси уже были далеко за мостом.
– Но родители вздуют нас, что не уследили, – сказал первый мальчик, все еще стоя по пояс в воде.
– Не вздуют, я им все объясню. Можете проводить нас на эту вашу гусиную ярмарку? Отведете нас к вашим родителям?
Двое других парнишек, которые все это время оставались на берегу, судя по лицам, внезапно поняли, кто я такая, и принялись толкать друг друга локтями и перешептываться. Наконец один из них нерешительно произнес:
– А вы… вы наша королева?
– Никто иная, – заверила я.
– Но… здесь, в Брэнстон-Кроссинге? С нами?
– Именно так. Я еду в путешествие в Каудрей вместе со всеми моими друзьями. Когда проводите меня на ярмарку, я спешусь, и вы сами все увидите. Мне очень хочется познакомиться и с вашими друзьями.
Архиепископ Уитгифт неодобрительно покачал головой, а потом посмотрел на солнце, которое уже начинало клониться к горизонту.
– Это королева! Это королева! – хором закричали мальчики.
– А теперь тихо! – предупредила их я. – Разве не здорово будет удивить ваших родителей и всю ярмарку?
Они поманили нас за собой и побежали прочь, а мы, велев обозу подождать, съехали с дороги и поскакали по пыльной тропке вдоль берега реки. Вскоре до нас донесся гул толпы, а затем впереди показалась ярмарка.
Шум производили не люди, а множество истошно гоготавших гусей. По обеим пологим берегам речушки продавцы со своими стаями бойко торговались с покупателями. Клетки, кормушки, палатки и прочие принадлежности обозначали участок каждого владельца.
Мальчишки бежали впереди нас, расчищая дорогу. Однако, не в силах удержаться, во все горло кричали:
– Королева! Королева!
Все, кроме гусей, остолбенели. Сотня голов разом обернулась на меня. Я вскинула руку:
– Мои добрые подданные, уверяю вас, я здесь только затем, чтобы собственными глазами увидеть, что представляет собой гусиная ярмарка. Надеюсь, вы мне покажете.
Мальчики подбежали к родителям, и те бросились ко мне.
– Ваше… ваше величество, – только и смогли выдавить из себя они, совершенно ошарашенные.
– Не бойтесь, я тут ваша гостья, и единственное, о чем прошу, это показать мне гусиную ярмарку. – Я спешилась, и конюх отвел моего коня в сторонку; я повернулась к родителям мальчиков. – А вы как прозываетесь?
– Я Мег, – отвечала женщина. – Мег Харриган.
Она убрала с лица волосы и поправила косынку. Это была плотно сбитая женщина в грязном фартуке.
– А я Барт, – представился ее муж. – Ваше величество, я… мы…
– Это для меня большая честь здесь находиться, – оборвала я его, рассмеявшись искренне и весело. – Меня никогда не приглашают на ярмарки, только на скучные дипломатические приемы и пиры. Невозможно оценить то, чего ты лишен. А теперь покажите же мне ваших гусей! И прошу вас, не наказывайте сыновей, ибо они сделали все возможное, пытаясь поймать беглецов.
Мег и Барт с совершенно ошеломленным видом принялись показывать мне своих птиц. В подобной реакции для меня не было ничего необычного. Моей задачей было расшевелить их, убедить, что в моем присутствии они могут быть самими собой.
– Значит, гусиная ярмарка проходит здесь каждый год? – спросила я.
– Да, еще с норманнских времен. Мы привозим на продажу своих лучших гусей и покупаем чужих, чтобы улучшить наше поголовье. Мы здесь очень гордимся своими гусями. Они дают лучшие перья во всей округе и мясо отменное.
– А еще умеют предупреждать о приближении неприятеля, – попытался пошутить Сесил.
Но Мег с Бартом не знали историю о том, как в древности гуси спасли Рим, услышав шаги галлов и своим гоготом разбудив защитников Капитолия. Они лишь с озадаченным видом посмотрели на Сесила и неуверенно улыбнулись.
– Не берите в голову, это было очень давно. А теперь, – я потянула их прочь, – расскажите о вашей ферме.
– Мы… мы выращиваем пшеницу, а еще у нас есть сад. Справляемся потихоньку. Не то чтобы мы богачи, но дела у нас идут неплохо.
Толпа, все это время пребывавшая в оцепенении, внезапно опомнилась, и люди дружно бросились ко мне.
– Мои дорогие подданные! – воскликнула я, вскидывая руки. – Я здесь в гостях у Мег и Барта, и для меня большая честь быть сегодня с вами.
Я обернулась к Барту:
– Какой у вас тут главный приз? – Он озадаченно посмотрел на меня, и я пояснила: – На ярмарках всегда устраивают игры, а в играх всегда бывают призы, и один из них самый главный. Что это за приз?
– Это… это… золотое яйцо.
– О! Неужели в самом деле существует волшебная птица, которая несет золотые яйца? – поддразнила я его.
– Нет, это просто игра. Мы прячем где-нибудь раскрашенное золотой краской деревянное яйцо, и тот из ребятишек, кто отыщет его, получает в награду новую пару башмаков.
– Вы знаете, где спрятано это яйцо? – спросила я.
– Разумеется! – рассмеялся он. – Я сам его спрятал!
– А если бы его нашла… я?
– Мне пришлось бы вас к нему проводить, ваше величество, – серьезным тоном произнес он.
– Ну так сделайте же это.
Под зачарованными взглядами всех собравшихся я двинулась следом за Бартом. Мы прошли мимо большого валуна и толстого дерева и, выйдя на поле, направились к неглубокой ямке. Золотое яйцо лежало под небольшим камнем, поднять который оказалось проще простого. Я вытащила его и вскинула вверх:
– Я нашла его!
Люди послушно захлопали. Ну разумеется, я нашла его. Меня подвели прямо к нему. Подвел мой пленный подданный. Как он мог отказаться? Игра была испорчена. Королева уедет, а у этих людей на ярмарке не останется никакого развлечения.
– Какая прелесть, – сказала я, крутя яйцо в пальцах. – Какая тонкая роспись. Оно такое красивое, что я заберу его с собой и буду им любоваться.
И снова ребятишки слабо заулыбались. Визит королевы дело, конечно, хорошее, но как же их игра?
– Как думаете, какая его честная цена? – спросила я. – Прекрасное деревянное яйцо, вырезанное из дерева моими чудесными подданными. Для меня оно дороже всяких денег.
Они молча таращились на меня, не очень понимая, что сказать.
– Я объявляю его бесценным! И тем не менее я должна за него заплатить. Что скажете, если я дам вам за него пятнадцать золотых монет, которые вы все разделите поровну между собой?
Вот теперь толпа разразилась криками.
– Да здравствует наша милостивая королева! – вопили они.
– А это вам за ваших гусей. – Я обернулась к Мег с Бартом и отсчитала несколько монет, которые с лихвой покрывали стоимость пернатых беглецов. – А теперь я хотела бы познакомиться со всеми, кто сможет ко мне подойти. И пожалуйста, расскажите мне про гусей – как отличить хорошего от плохого? Я-то вижу их только у себя на тарелке.
Они ручейком потянулись ко мне. Так, совершенно неожиданно для себя, я провела день, который доставил мне куда больше удовольствия, чем любой официальный прием или церемония.
Бурые сжатые поля тянулись по обочинам, на сколько хватало глаз. Начинало смеркаться. Потом внезапно, точно призрак, на горизонте мелькнуло зеленое пятнышко. Показался Каудрей-парк с его пышными лужайками, поросшими каштанами, и длинной подъездной аллеей, которая вела через обмелевшую речку Ротер прямо в поместье. С моста открывался вид на величественный каменный фасад особняка и элегантные ворота. Над ними был выбит родовой девиз: «Suivez raison» – «Подчиняйся разуму».
Сэр Энтони лично вышел встретить нас и едва не стащил меня с коня.
– Ваше величество, у меня нет слов, – произнес он. – Невозможно выразить, какая огромная честь для меня принимать под своим кровом мою государыню.
– Это для меня честь иметь таких подданных, как вы, – заверила я его. – И я привезла вам подарок от ваших соседей.
Я указала на клетку с гогочущими гусями, которую на прощание добрые фермеры вручили нам на ярмарке. Подарок не из тех, что обыкновенно преподносят королям, но мне любопытно было отведать этих знаменитых птиц.
Уже темнело. От долгого пребывания в седле все тело ломило; мне хотелось скорее очутиться в моих покоях. Ужин, развлечения – все это после, не сегодня!
Нас провели через квадратный двор в главное здание, где располагались личные покои сэра Энтони и его жены, которые они уступили мне на время нашего визита. В мое распоряжение поступали кабинет, просторная опочивальня и гостиная, выходившая в Большой зал. Даже в сумерках я залюбовалась красотой крупного фонаря, венчавшего крышу над залом. Но еще красивее были эркерные окна моих комнат, в которых горел свет, обещая скорый отдых.
Кровати были собраны и заправлены, простыни и подушки хорошенько вытрясены от дорожной пыли, взбиты и расстелены для меня и моих дам, которым отвели примыкающую опочивальню. Желтые огоньки свечей таинственно мерцали, так что деревянные панели, которыми были обиты стены, утопали в полумраке. Мне поднесли подогретый поссет в серебряной кружке, чтобы я выпила перед сном. Удовольствие наконец-то после долгого дня растянуться в собственной мягкой постели не сравнить ни с чем.
Но уснуть мне не удалось. Я так мечтала улечься, но сон не шел. За стеной тяжело дышали Марджори, Хелена и Кэтрин.
Я бесшумно встала с постели, сунула ноги в туфли и накинула шаль. Потом, взяв стоявшую в изголовье кровати свечу, выскользнула из комнаты. О расположении комнат можно было догадаться; обыкновенно оно всюду следует примерно одной и той же логике. Самая маленькая и уединенная опочивальня выходит в комнату побольше – там спали мои фрейлины, – а та, в свою очередь, в комнату еще больше, а та совсем в большую. Я прокралась через первую как можно тише – хотела найти галерею и прогуляться по ней, надеясь, что это поможет мне уснуть. Наверное, по пути сюда я слишком много времени провела в седле в одной позе.
Во внешних покоях стояла совершенная темнота; в безлунную ночь от больших окон не было никакого проку. Я оступилась на неровном полу, но удержала равновесие и не упала.
Наконец я очутилась в длинной галерее, тонувшей в глубоком мраке. В дальнем конце слабо мерцал одинокий факел, позволявший составить некоторое представление о ее протяженности. Особняк спал глубоким сном.
Где-то на полпути обнаружилась открытая дверь с мраморным порожком. Я осторожно шагнула через него, ожидая ощутить тот же мертвый сухой запах, какой стоял в каменной галерее. Но в ноздри ударил ладан, который просто невозможно ни с чем перепутать, и что-то еще… что-то очень знакомое.
Я не могла ничего разглядеть. Вокруг царила кромешная темнота. Я осторожно двинулась вперед, вытянув руки и ощупывая ногой пол перед каждым новым шагом. Через несколько таких шагов я врезалась в деревянную скамью и поняла, что очутилась в капелле[8]. Этот запах… То был запах старых атласных риз. До меня донесся какой-то шорох, и я, инстинктивно поежившись, отпрянула. Крысы? Но шорох повторился, на сей раз громче, и стало понятно, что его производило более крупное существо. Человек.
Потом забрезжил слабый свет – огонек свечи, поднятой вверх. В дальнем конце помещения, у крестильной купели, сгрудилось несколько фигур. Я увидела облаченную в ризу спину, склонившуюся над купелью. Священник совершал какой-то обряд. Послышались негромкие голоса: священник задавал вопросы, люди по очереди отвечали, потом полилась вода, и голоса снова забормотали. Это был обряд крещения. Кого-то крестили в глухую полночь в темном зале.
Я затаилась, не издавая ни звука – не от страха, но из желания остаться невидимой, чтобы понаблюдать. Мне нужно было все увидеть.
Но в слабом свете свечи едва ли можно было что-то разглядеть. Я различила только, что людей было пятеро, и все мужчины. Подобно призракам, они растаяли, бесшумно ускользнув через другую дверь у алтаря.
Выждав в тишине, я прокралась к купели. Здесь ладаном пахло сильнее всего, а край купели был все еще мокрым. На полу белел крохотный бумажный квадратик. Я разглядела лик какого-то святого. Нагнулась и подняла его.
Только что в полной тайне кто-то обратился в католичество.