Пока шли от Суэцкого канала до Марселя, Михаил Климов, когда позволяла погода и общая обстановка с волнением на море (все-таки весна, и это время на Средиземном море не самое тихое), успел провести еще несколько концертов, добавляя к уже озвученным песням по две новые.
– У вас определенно талант, господин штабс-капитан, – отметил его генерал-майор Лохвицкий.
– Благодарю, ваше превосходительство.
Но вот затянувшееся путешествие, длившееся пятьдесят шесть дней, осталось позади, и утром двадцатого апреля 1916 года показался Марсель.
Солдатам спустили приказ:
– Надеть выходное обмундирование и прифрантиться, уложить вещевые мешки и приготовиться к получению оружия.
К офицерам этот приказ также относился, так что люди принялись менять форму, в которой они провели все плавание, на новенькие комплекты. Империя, чтобы не ударить в грязь лицом – кто-то все-таки понял, что выглядеть солдаты после перехода будут мятыми и закопченными, не имея возможности толком постираться и отгладиться, – снабдила бойцов двумя комплектами полевой формы, и даже на дополнительную пару сапог расщедрились.
На носовой палубе, поблескивая начищенными трубами, построился оркестр полка. Город приближался. Вот стала видна пестрая толпа людей, запрудившая весь порт. Вскоре можно было уже различить радостные лица женщин, приветствовавших корабль. Впереди них, у канатов, сдерживающих толпу, стояли цепи французских солдат в синих мундирах и красных шароварах. Повсюду виднелись русские и французские флаги.
Солдаты под что-то бравурное, играемое французским оркестром, наверное, все-таки гимн Российской империи, начали спускаться по поданным трапам с пароходов, тут же выстраиваясь поротно.
– Становись! Напра-во! Шагом марш!
Михаил, как и предыдущие командиры рот, а он сам командовал четвертой ротой первого батальона первого полка, также повел своих солдат к пакгаузам, где получали французские винтовки и подсумки, но без боеприпасов.
– В колонну становись! – звучал приказ полковника Нечволодова.
Солдаты строились на просторной припортовой площади поротно и побатальонно уже с оружием.
Французское снаряжение оказалось хорошо подогнано – черные подсумки, совсем не похожие на русские, а какие-то квадратные, две спереди, а одна сзади на плечевых ремнях, поддетые на поясной черный ремень, сидели хорошо на стройных фигурах отборных русских солдат.
С корабля вынесли полковое знамя при двух ассистентах в сопровождении знаменного взвода, вооруженного русскими винтовками. Впереди четко шагал адъютант полка с клинком, взятым подвысь. Полковой оркестр заиграл встречный марш. Знамя пронесли по всему фронту полка. Солдаты сопровождали святыню торжественным взглядом. Чувствовалось, что в этот момент они испытывали искреннее чувство преданности своему знамени. Знаменщик полка, могучий, самый высокий в полку солдат, тяжело и твердо ступал своими огромными сапогами по камням набережной, чуть подрагивая головой в такт шагу. Белое с узором полотнище шелка, обрамленное золотой бахромой и кистями, тяжело колыхалось на древке.
– Полк! Шагом марш!
Практически сразу полк, выйдя из района порта, вступает в центральную часть города.
Климов, слегка поворачивая головой, осматривался по сторонам и слегка презрительно кривил губы.
Все балконы и окна домов украшены гирляндами разноцветных флажков союзных Франции стран, но больше гирлянд из русских и французских флажков. Много цветов, зелеными кружевами спускающихся с балконов. В марширующие колонны под восторженные приветственные крики полетели цветы, зелень и флажки.
– Вив ля Рюси!
Вдоль колонн понеслись вестовые с переданным от генерала приказом:
– Отвечать ответным приветствием «Да здравствует Франция!» и кричать «ура».
Загромыхали ответные солдатские крики.
После этого возгласы марсельцев учащаются: «Вив ля Рюси!», «Вив ля Рюси!»
– Ур-ра-а-а! – заорали в ответ солдаты.
«Дебилизм какой-то, – удрученно подумал Михаил. – Будто не на войну, а уже послевоенный парад победы проходит…»
Генерал-майор Лохвицкий между тем обменивался приветствиями и рукопожатиями с французским генералом и мэром города. И вот полк уже двинулся дальше, проходя церемониальным маршем перед властями города.
– А это точно русские идут? – услышал Михаил одну из француженок, что задавала вопрос своей подруге. Говорила громко, почти кричала из-за общего гвалта вокруг.
– Почему ты спрашиваешь?!
– Ну, они же должны быть бородатыми, косматыми и медведеобразными… как на картинках! Помнишь, как в учебниках нарисовано?!
– Так то картинки…
Дальше Климов уже не услышал и снова скривился. Ну да, представляли, что русские – это такие дикари… бородатые, как кавказские горцы из глухих аулов сейчас.
Пока шли, солдаты, которым быстро передалось восторженно-праздничное настроение встречающей толпы, украсили свои винтовки цветами, а офицеры обзавелись букетами цветов в руках. Лишь Михаил сбрасывал себе под ноги всю ту зелень, что ему пихали в руки, и с каким-то мстительным наслаждением давил ее сапогами.
Всех этих европейцев Климов ненавидел до глубины души. И правителей, и простых тупых обывателей, выродившихся непонятно во что с этой толерантностью и попытками легализовать педофилию. В свое время, будучи молодым и глупым, он восторгался Европой: ну как же, свобода, законность, порядок и все такое прочее, чего так жаждали считавшие себя демократической общественностью. Сам либералом себя считал и даже голосовал за «Яблоко».
Но постепенно восторги стали проходить, чем дальше, тем шире открывались его глаза на происходящее. Образ Европы потускнел, особенно с началом второй чеченской кампании, когда отъявленных террористов-головорезов, взрывавших дома, захватывавших театры, школы и больницы, принимали в верхах президенты с министрами и называли повстанцами. Этого он понять уже не смог.
Так-то он считал, что раз хотели чеченцы независимости, то пусть бы они ее получили. Право народа на самоопределение как-никак. Бориска с дирижерской палочкой в своей трехпалой клешне опять же сам вякнул: дескать, берите суверенитета, сколько сможете унести… понимаешь, но так, чтобы все чеченцы из России умотали к себе в Ичкерию. А то республики вроде отделились, получили долгожданную свободу, а народ оттуда в Россию прет косяком.
Еще кто-то хочет независимости? Да и валите! Никому вы на самом деле не нужны. Пиндосы с гейропейцами, поимев вас во все щели и выдоив досуха, только потом подотрутся вами же и выбросят на помойку…
Но окончательно он разочаровался в либеральном движении, так что слово «либерал» стало для него синонимом слова «предатель», когда все эти либералы начали уже не стесняясь бегать в посольства западных стран с протянутой рукой. Даже главный яблочник в этом отметился…
И Михаил тогда все никак не мог понять: почему либерал не может продвигать патриотическую повестку, отстаивая интересы своей родной страны? Почему либералы обязательно ложатся под коллективный Запад и активно ему подмахивают при этом, обсирая собственную страну? Это ведь тем более удивительно, что именно они в начале девяностых захватили власть! Но как оказалось, ничего толкового сделать не смогли, только разворовали государство и снова упустили бразды правления. Слабаки, только и способные что тявкать, а как доходит до дела…
Ведь такой шанс представился Белому, одному из лидеров либерального движения, коего выбрали не то мэром, не то губернатором, и что же? Разжирел как свинья за считаные месяцы, а потом и вовсе поймали за руку со взяткой, как мелкого мошенника. Ведь знал же, что за ним станут следить особенно тщательно и ему нужно быть святее Папы Римского, но все равно не удержался от соблазна хапнуть. Ну разве не дурак?
В какой-то момент заведенная толпа смешалась с русскими солдатами, и полк, сбившись с шага, вскоре встал. Солдат угощали сигаретами, дарили шоколад, печенье. Откуда ни возьмись появились ведра и кувшины с вином, сидром, и вот уже солдаты утоляют жажду. А кое-где француженки уже обвивают нежными руками крепкие шеи русских солдат, и раздаются звуки поцелуев. Солдаты теряются, но все же отвечают полной взаимностью.
Особенно активно француженки вешались на солдат первой роты первого батальона, прозванной ротой великанов, ибо туда отобрали солдат с ростом как минимум сто восемьдесят сантиметров, в то время как средний рост составлял сто семьдесят сантиметров плюс-минус, и больше в минус, чем в плюс.
Кинулась и на Михаила какая-то француженка, но он ее мягко перехватил и не дал состояться поцелую, перенаправив на ближайшего солдата.
– Право слово, что вы ведете себя как бука, Михаил Антонович?! – Поручик Бодько, опьянев от происходящего, да и винца хлебнуть успел, позволил себе несколько фамильярное обращение с командиром.
Самого Василия, как и еще пару младших офицеров четвертой роты, еще одного поручика и подпоручика, молоденькие француженки зацеловали так, что на лице «живого» места от «ран» не осталось, все заляпано «кровью» помады.
– Французский насморк не хочу подхватить, господин поручик, – с ироничной усмешкой ответил Михаил Климов. – Кто их знает, кем они работают? Может, это проститутки из ближайшего борделя? Не забывай, город портовый, и тут их много как нигде, и сношаются они с моряками со всего света, пропуская через себя как минимум по десятку клиентов в день! А так поцелуют – и у тебя сифилис, или гонорея, или все сразу. Согласись, обидно обзавестись сими срамными болезнями, да еще вот так…
Поручик сначала вылупился на Михаила глазами по пять рублей от изумления, потом до него дошла вся опасность, и от следующей желающей его поцеловать мамзели он принялся отбиваться руками и чуть ли не ногами, между делом пытаясь лихорадочно оттереть носовым платком с лица помаду.
В конце концов французов удалось оттеснить, и полк продолжил марш. Так, провожаемая ликующим населением, бригада прибыла в расположенный рядом с Марселем лагерь Мирабо, обнесенный каменной стеной с массивными железными воротами.