Алекс.
Казалось, что даже природа вокруг замерла. Больше не теряя времени, он ударил растерявшегося противника под колено и повалил на землю. Поднялся на ноги одним мощным движением и приставил раскаленный меч к горлу арамейца. Тот даже и не думал сопротивляться, все еще пребывая в ступоре.
Алекс не собирался ТАК все провернуть, но долго сидевший взаперти волк вдруг решил, что ему угрожает такая серьезная опасность, что самое время показать себя во всей красе.
И, как итог, застывшими статуями на него теперь пялятся почти сотня бойцов, своих и чужих. Надо бы объяснится, но нутро подсказывает, что сейчас его даже если и выслушают, то все равно ничерта не поймут. Пусть люди придут в себя, а на рассвете, на свежую голову, устроит собрание.
Ал терпеть не мог чувство неосведомленности. Неизвестно, что решит народ завтра. И станут ли вообще ждать до утра, или же решат "казнить демона", и придут среди ночи к нему в шатер с клинками на перевес. Ладно, об этом он подумает позже. А сейчас надо закончить эту немую сцену.
– Барт, возьми пару парней и отведи пленников назад. На сегодня достаточно развлечений.
Но тот не сдвинулся с места, стоял столбом.
– БАРТ! – перешел тогда он на крик. Наконец его услышали.
– Ну, чего застыли!? Вам был отдан приказ. Выполнять! – налетел Барт на своих дружинников.
Народ начал потихоньку шевелится. Но напряжение, повисшее в воздухе, можно было потрогать рукой. Они еще не пришли в себя и не знали, как реагировать. Вот вернутся в палатки и обдумают все как следует, зададутся правильными вопросами. А сейчас ничего не оставалось, как молча выполнять приказ всё еще их вождя. Кем бы он ни был.
Он уже было собрался отправиться к себе, обмозговать все происходящее, но тут его окликнули.
– Сир, а с этим что делать?
Не понимая, о чем идет речь, Алекс повернул назад. На несостоявшемся поле брани все еще лежал Габриэль, притупленно разглядывающий что-то в небе.
Ал настолько ушел в себя, что и позабыл про свой "трофей победителя". Но никакого желания развлекаться в данный момент не было. Арамеец был для него настолько манящим диковинным блюдом, им хотелось наслаждаться, растягивая удовольствие, отдаваться во власть страсти снова и снова. А с тем раздраем, что с ним сейчас творится, он только испортит все впечатление. Стоит подождать немного, и позже как следует распробовать.
– Уведите к остальным. Не до него сейчас.
Сам подался в лес, подальше от шума. Возможно, это его последний день на привале. Он и так уже задержался. Не стоило привязываться. К этим местам, к этим людям. Знал прекрасно эту истину: если привыкаешь к чему-то, то будет больно. Рано или поздно, но это всегда происходит. Если не разлучат обстоятельства, то разлучит время. Человеческий век не долог.
Бродил он до поздней ночи. Вернулся, когда все уже спали. Никто не встречал его с вилами и факелами. Он счел это добрым знаком и отправился к себе. Может удастся еще немного отдохнуть. Сон вряд ли посетит его этой ночью.
Габриэль.
– Кто-нибудь мне скажет, какого черта это было!?
Малок, еще молоденький паренек, но уже отец двух близняшек, озвучил мысль, которая, наверное, сейчас терзала всех. Обычно он до чертиков болтлив. Старейшина общины однажды грозился зашить ему рот самой прочной бичевкой, а для уверенности залить смолой, чтоб больше не слышать эти его шуточки. Но, видимо, последние сутки на грани жизни и смерти поумерили его пыл. А вот сейчас плотину прорвало!
– Нет, ну не то, чтобы я огорчился. Еще недавно я прощался с миром. А вот сижу еще живой и даже невредимый. Почти. Пожрать бы. Да и не пострадал никто. Ну если только твоя гордость, Габриэль. Ха-хах…Скажи, а что теперь? Ну, то есть, тебе и правда придется ЭТО сделать!?
– Боги, заткните этого несносного пацана! – злобно отозвался Габ.
На самом деле он не хотел грубить пареньку. Не по его вине он оказался в этом дерьме. Просто был уверен в собственной победе. Как оказалось – зря. И как теперь выкрутиться, не имел ни малейшего понятия. Перспектива раздвинуть ноги перед другим мужиком ну никак не прельщала. Когда соглашался на условия белогривого, не подумал о том, что придется их выполнять, только о том, как спасти шкуры остальных. И вот они сидят, всё еще живые, хоть и так же плененные. Но такой исход лучше, чем тот, что ждал их еще несколько часов назад. А сам Габриэль пытался заставить свою голову родить план, при котором и казни не свершится, и задница его останется нетронутой.
Соображать нужно было как можно быстрее. Вдруг вождь передумает и пошлет за ним вот прямо сейчас. Вот что странно: даже осознание что его соперник, того…не совсем человек, не пугало так, как то, что ему грозит в его шатре. Надеяться на то, что он по доброте бездушной решит освободить Габа от его участи было по меньшей мере глупо. Да и судьба его людей все еще оставалась в подвешенном состоянии. Только сейчас пришло осознание, что они обговорили его собственную капитуляцию в случае поражения. Про остальных не шло речи.
На минуту он представил, если он решит выполнить требование, как это будет. И воображение понеслось со скоростью молнии. Вот он вошел в палатку, где на толстых мягких шкурах уже ждет его Алекс, прикрытый покрывалом лишь по пояс. Чуть выше под молочной кожей перекатываются напряженные мышцы пресса. И весь он как натянутая струна. Сильные руки удерживают тело полусидя. Вся поза словно кричит- он здесь главный. Вождь проходится по нему голодным взглядом и велит раздеваться. И Габ слушается. Затем склоняется над ним, лицом к лицу. Взгляд падает на призывно приоткрытые губы. И они кажутся такими манящими, такими соблазнительными, что не прильнуть к ним оказывается выше его сил. Он преодолевает оставшееся между ними расстояние и впивается грубым поцелуем. Он в ярости. Хватает Алекса за его блядские светлые волосы и отрывает от себя. Злится то ли на него, то ли на себя. Злится, потому что ему нравится. На красивом лице появляется ухмылка. Габ рычит, но притягивает его обратно, углубляя поцелуй, врывается языком в его рот…
Вернувшись в реальность, он осознает, что у него крепко так стоит. И это на одни только фантазии о поцелуе. С полуголым мужиком. Дожил, бл*ть!
Еще долго он не мог успокоиться. Член упрямо не желал падать, а яйца до такой степени болели, что того и гляди зазвенят колокольчиками.
– Да чтоб тебя! – выругался вслух.