Эдриан Сторм
На улице сумеречно, но из помещения света хватало. Да я в нём не нуждался. У самого края, вцепившись руками в перила, спиной ко мне стояла худенькая фигурка: бледная, с тёмным пятном волос, одинокая. Ветер приподнимал длинные пряди и хлестал ими о молочную спину. Даже с расстояния было заметно, что фигурка вздрагивала. Только не в общепринятом понимании – мелкой дрожью. Её потряхивало припадочно, как если бы через тело пропускали мощный электрический разряд.
Потому что она практически голая!
Да чтоб тебя! Несносная девчонка.
Мне хватило нескольких секунд, и я был уже рядом. Развернул Лили к себе. Ни хрена не вышло. За перила она цеплялась по-бульдожьи.
– Сладкая моя, а давай ты мне чуть-чуть поможешь… Обними меня за шею, и я верну тебя в дом, там тепло, светло, но без тебя очень грустно.
Она смотрела в пустоту и, казалось, пропускала слова мимо ушей. Чертыхаясь на все лады, я отдирал заледеневшие пальчики один за другим. Калифорния – это не круглогодичный курорт. В некоторых местах можно замёрзнуть ночью насмерть. В Лос-Анджелесе лютых холодов не бывало, но босиком и без тёплой одежды – воспаление лёгких гарантировано.
Подхватив бедовую девочку на руки, я понёс её внутрь. По лестнице на второй этаж и тотчас в ванную. Раздевать мне пришлось нас обоих. Лили ожила. Сама шевелила руками и ногами, но очень вяло, намного медленнее, чем я хотел. Настроив напор и температуру воды, я подвёл её точно под струи.
– Тихо, тихо… Не буянь… Ты заледенела вся. Поэтому тебе неприятно. Терпи, Сладкая. Отогреешься, и всё закончится.
Лили ёжилась, выворачивалась, я лишь крепче держал её за плечи. Выдохлась она быстро, обмякла и облокотилась на меня спиной.
– Подожди немного, – уговаривал я на ушко и покусывал бледный кончик. – Как только согреешься, болезненные ощущения исчезнут.
Провозились мы долго. Снова и снова я растирал её кожу мыльной губкой. Не щадил. Нужно было запустить кровообращение. Затем несколько раз промыл длинные волосы. Недавнюю грубость смягчил массажем головы. Сладкая девочка довольно урчала. А член недоумевал, почему я канителился. В его представлении лучшим средством от простуды был качественный трах. Я тоже придерживался проверенного предками знания. Но теперь, когда Лили переехала и носила кольцо, я заметил, что потихоньку менялся. Вспыльчивость и вечный стояк поддавались контролю легче. Да и вообще, если Лили мелькала перед глазами, то жизнь воспринималась проще. Сейчас я хотел чертовку до судорог и немедля, чтобы диким трахом одновременно наказать за панику, недоверие и помочь переохлаждённому организму разгорячить кровь. Воспользоваться ситуацией удерживала мысль, что Лили в шоке, напугана, возможно, дезориентирована. Однажды после первого побега, отыскав её в дремучей гостинице, вовремя остановиться я не смог. Поэтому можно было только радоваться нашим текущим достижениям. Негусто, но положительная динамика наметилась.
Покончив с мытьём нас обоих, я завернул её в свой халат и отнёс на кровать. Сверху накрыл одеялом; в гардеробной лежали запасные на случай гостей, так что второе одеяло легло поверх первого. После манипуляций подтыкания дыр вокруг тельца, из постельного вороха виднелся розовый носик и внимательно следившие за мной глазки. Да, девочка, штаны с трусами я игнорировал специально, подкинул тебе пищу для размышлений.
– Не вставай, сейчас принесу кое-что.
Возвратился я минут через пять, всё-таки в штанах и со стаканом скотча безо льда.
– Выпей. Тебя нужно хорошенько прогреть, иначе рискуешь заработать пневмонию.
На удивление Лили проявила покладистость. Правда, чтобы вытащить руки, мой одеяльный кокон она частично порушила. С паузами через кашель скотч она допила и убрала стакан на тумбочку.
– Вот и хорошо. Давай… рассказывай, что случилось, и почему ты стояла на улице голая. – Естественно, это было неправдой, платье всё же имелось, но провокация срабатывала на Лили идеально. Я сел сбоку от неё, чтобы отслеживать малейшую ложь на покрасневшем личике.
– Я была не голой и не на улице, – вскинулась она. Голосок прорезался сильный, умница девочка.
– Возможно. Но я тебя еле нашёл. Собрался ужинать, а невеста моя пропала. Я оббегал два этажа по нескольку раз. Изволновался весь. А она не переживала обо мне, она звёздные ванны зимой надумала принимать.
– Что такое звёздные ванны?
– Когда на Ланаи ты мяла бока в шезлонге, то принимала солнечные ванны. Теперь же ночь, на небе вместо солнца – луна и звёзды, значит, ванны не солнечные, а звёздные. Или лунные, если тебе так больше нравится.
– Хотя бы предупреждай… в противном случае мало кто поймёт, что ты шутишь. Я просто вышла подышать свежим воздухом.
– Ага, подышала и примёрзла на хрен к перилам!
Сквозь буддистский контроль прорывалась толчками злость. В делах я терпелив. Но Лили – это ходячий заряд фтора, она воспламеняла окружающих словом или даже силой мысли.
– Мы разберёмся, обещаю… Но для этого ты должна обо всём рассказать…
Она скрыла взгляд за ресницами, прикусила губу, из уголков глаз покатились горошины слёз. Пока Лили позволяла себе слабость, я был вынужден терпеть. Кулаки сжимались бессильно, но я всё равно терпел. Жалость – опасна нам обоим.
Собравшись с духом, она пробормотала:
– Откуда ты знаешь Уэзерли и Миллера?
– Сладкая, я многих знаю, помимо названных тобой фамилий… Касаемо этих… мы учились в одном университете.
Серо-голубые глаза вскинулись на меня в неверии и засверкали невыплаканными бриллиантовыми слезинками. Если бы ты только знала, девочка, величину самоконтроля, который мне приходилось взращивать, пока ты смотрела своими неискушёнными глазками. Чтобы не смущать торчащим из штанов колом, я закинул ногу на ногу.
– Чему ты удивляешься? Я окончил Принстон в году, когда ты отчислилась.
– Я тебя совсем не помню.
– Что ж, я мог бы сказать, что разочарован… Справедливости ради, ты ведь не обязана помнить поголовно всех студентов, кто учился в те же годы. Тем более вряд ли мы пересекались, утренниками для первокурсников я мало интересовался. А почему ты спрашиваешь?
– Они плохие люди, Эдриан.
– Каждый из нас в чём-то хорош, а в чём-то плох.
– Ты не знаешь что говоришь!
– Так расскажи.
…
На лёгкую победу я не надеялся.
– Окей… Лили, я не утверждаю, что они хорошие ребята. Всего лишь знаю их с разных сторон. Хотя… должен признать, что для молоденьких наивных студенток подобная компания была бы опасной. Впрочем, как и любой старшекурсник с регулярным стояком в трусах.
– Вы друзья!
Впервые мне довелось услышать, чтобы «друзья» означало упрёк.
– Мы не друзья. В университете дружили, но даже в те годы наши… хм, отношения назывались дружбой с натяжкой.
– Тебя пригласили шафером на свадьбу. Вряд ли «не-другу» предложат такое.
– А подслушивать плохо. Если ты дурно воспитана, то в чём я виноват?
На мою отповедь Лили, конечно, скривилась. Облокачиваясь на локоть, я устроился поперёк девочки в коконе и сцапал её левую кисть.
– История нашей «не-дружбы» слишком длинная, чтобы рассказывать на ночь. Поверь, Сладкая: меня не надо бояться, от меня не надо убегать, со мной не надо играть в прятки. Твоё кольцо… – Я поцеловал каждый пальчик и тыльную сторону ладони. Кожа у Лили была тонкой, голубые вены проступали отчётливо. А ладошка была розовой и очень нежной, не то что у меня. Целовать такую ладошку – отдельное удовольствие; я потёрся о неё щекой и почти мурчал. Глаза закатились от воспоминаний, в которых эта самая ладошка меня ласкала… м-м… обхватывала, скользила… Кхе-кхе. Открыв глаза, я сначала проверил Лили. Серо-голубой взгляд подёрнулся туманом, скорей всего, как и мой.
– О чём это мы? – Кровь отлила от мозга, и разговаривать было сложновато. Маленькая ладошка в моей руке смотрелась хрупко. Не вытерпел и поцеловал кольцо, и заодно пальчик, на котором оно держалось. «Бл*дь, или целуй со всеми вытекающими, или заканчивай дерьмо, Эд»…
– Кольцо, Сладкая, это твоя защита. – Я наконец-то вспомнил к чему вёл, хотя предпочитал иное решение проблемы. Но девочки такие восприимчивые, чуть что с ходу в слёзы. На чужом поле приходилось играть чужими игрушками. – Кольцо – это твой гарант, твоя безопасность. Когда ты сказала мне да, это значит: ты моя без всяких долбаных Ников, Хазардов, побегов из-за тревог, недопонимания и прочего дерьма. Точно так же это значит: все твои страхи, проблемы отныне мои. И решать их я буду так, как посчитаю нужным. От тебя требуется одно – говорить обо всём мне, сразу. Не через час, день, неделю или когда ты порешаешь самостоятельно, а в итоге очнёшься на другом конце страны без багажа и с единственной кредиткой в кармане. Сразу, Лили. Как только у тебя появляется проблема, ты звонишь мне, или ты подходишь ко мне, открываешь свой сладкий ротик и рассказываешь. Всё. Ничего сложного, или жуткого, или противоестественного я от тебя не требую. Да?
Зрачки Лили заполнили радужку, оставив нетронутым тонкий ободок.
– Эдриан… я…
Выходило так, что речь моя стала для неё откровением. А как ты хотела, девочка? Хватит, нагулялась уже. Я ждал тебя достаточно долго и давал много свободы, чтобы впредь спускать на тормозах твои детские выходки. Хочешь ты или нет, согласна или нет, но отныне ты будешь жить по моим правилам и выгуливать свободу исключительно в моих границах.
– Как насчёт ужина? Он, должно быть, остыл, но думаю, что микроволновка справится с задачей.
– Я не голодна, больше в сон клонит.
– Поесть всё равно надо. Принесу закуски сюда, не вставай.
Пока мясо разогревалось, я заварил ромашковый чай – в самой огромной кружке из нашедшихся в кухонных шкафах. Мне повезло, что Саймон и остальные не видели. Наивная малышка не понимала, какой обладала властью. Я чёртов везунчик. В спальню пришёл вместе с подносом. Он был приспособлен именно для таких случаев. Лили раздвинула у подноса ножки и устроилась в кровати повыше, подложив под спину подушки.
– Съешь сколько можешь, но чай выпей до дна. Он горячий. А тебе нужно побольше тепла.
После того как она закончила, остатки ужина я вернул на кухню, наскоро перекусил сам и поднялся обратно. Лили уже спала. Во сне она пожималась всем горевшим телом; утром однако придётся вызвать врача. Для меня под двумя одеялами было слишком жарко, даже под одним жарко, но я прильнул к девочке теснее, чтобы согреть.