Я проснулась – поправка: очухалась – ближе к обеду. Достала из чемодана свежее бельё, спортивный костюм и пошла в душ. Линда сидела в гостиной с телефоном в руках. По спине побежала противная липкая лента, а я заледенела в первородном ужасе и сдавленно прохрипела:
– Не помню, говорила вчера или нет про босса в чёрном списке. Поэтому убеди меня как можно скорее, что ты переписываешься не с ним.
Линда бросилась ко мне, но не стала обнимать. Она погладила мои руки вверх и вниз, видимо, убеждая саму себя в моей натуральности, затем вперилась немигающим взглядом и, лишь насмотревшись, объяснила:
– Джейсон передал. А отвечала я маме, она узнавала как дела. Расскажешь что случилось?
На её тревогу я ответила молчанием.
– Тебе нужно что-нибудь? – спросила она, кивнув на сменную одежду.
– Мм… полотенце, зубную щётку… Кажется, всё.
– Без проблем. Только дверь не запирай, я принесу.
Самая горячая струя воды не согревала. Я не бесчувственный робот. Просто я отслуживший своё и потому подлежавший обязательной утилизации расходный материал. То, что я двигалась, шевелила руками, ногами, и, возможно, извилинами – остаточные рефлексы. А может, я превратилась в нечто вроде зомби из «Зловещих мертвецов». Ходячий труп – да, так особенно ёмко. Ближе к истине. Ана – ходячий труп. Звучит. Поэтому я не могла смотреть на Линду и Джейсона, не могла вернуться в офис как ни в чём не бывало. Ложь гадского босса – пустое. Я не хотела видеть живых.
Где надлежало селить таких, как я? Известно где – на кладбище. А там не место живым людям, значит, и мне среди живых людей делать нечего. Ни к чему заражать невинных трупным ядом, отравлять их светлые души своей гнилой дырой вместо души. У них был шанс на счастливое будущее или хотя бы нормальное. У меня такого шанса не было. Подозреваю, мои шансы кончились девять лет назад с гибелью родителей в автомобильной аварии. Следом предательство родной тётки, из-за чего мне пришлось изрядно попотеть и хренову гору наобещать ректору, включая клятву на крови, ради зачисления в колледж. Иначе ни трастового фонда, ни моего обучения – к восемнадцатилетию всё обернулось бы прахом после алчности так называемой родни. Не было шансов пять лет назад, когда впервые умерла я сама. Но после вчерашнего никаких долбаных перспектив – сектор зеро. Терпеть столько, сколько пришлось мне…
Такое не должно происходить с обычными людьми!
Как после всего жить?
Да-да, знаю, обратитесь, девушка, к психологу. Что тут скажешь. Я ходила. Три года исправно посещала мозгоправа. Ну и как, мне помогло? Хрена с два это работало. Намного проще стать наркоманом, алкашом или пустить пулю в висок, чем справиться с подобным. Вроде посмотришь на смердящие тела торчков-героинщиков, а там, реально – трупы, живые, но трупы. Увидишь однажды: блевотины на неделю, кошмаров на год. Куски плоти (бывшей плоти, в настоящем это разложившееся мясо) висят иной раз на «честном слове». Думаете, поломанная душа выглядит иначе? Точно так и висит: разлагается, воняет и травит всё и вся в радиусе поражения.
В моём понимании конченые людишки должны являться на погост, укладываться штабелями и ждать… «Просветления им ждать, что ли?» – спросили с грустным смешком тараканы. Видимо, да – просветления среди мрака. По идее, вынужденное голодание как раз и принесёт свет, не в смысле одухотворения, а тот, что в конце туннеля и с предсмертными галлюцинациями.
Почему же мы, изломанные люди, продолжали барахтаться? Что это – установка высших сил, секретный код, злая шутка, мутация неудачная? Какая-то жалкая искорка едва теплилась внутри, но, если вдуматься, обладала колоссальной мощью. Постоянные толчки в спину, окрики, пинки под смирившийся ленивый зад и всё для того, чтобы человек ежедневно поднимался с кровати или из подвала собственной памяти и если не жил (ха, невозможно жить, когда умер. Иисус не смог. Фантасты тоже провалили миссию по воскрешению трупов литературных героев), и если не искал долбаный выход, там, где его не существовало… почему-то надеялся. Смешно, да? Умереть и надеяться. Смерть присваивает всё, абсолютно. Единственное, что противостоит старухе с косой сколько-нибудь долго – это надежда. По крайней мере, я не видела ничего, что обладало бы похожей силой. Фатум, рок, судьба – сильны. Ан нет, надежда всё равно сильней.
Ну а я… На что? Бл*дь! Мне надеяться?
Я не знала ответа… Чего мог ожидать человек без семьи, забытый всеми, преданный, брошенный, застрявший в бескрайнем одиночестве; человек без цели и мало-мальской поддержки, которую просто неоткуда черпать. На самом деле жуткое чувство: мир огромен, города плотно заселены людьми. Этих людей очень много, они буквально повсюду. Большинство проходят мимо, а с некоторыми не самыми вежливыми или просто неуклюжими у человека бывают столкновения – в магазине, на перекрёстке, в метро. Случайные прикосновения незнакомцев ощущаются чем-то неправдоподобным, вымышленным или, наоборот, отчаянно важным – обычное касание двух тел происходит с каждым по сотни раз на дню, но не с ним. Будто кадр из фильма ужасов оживает в отдельно взятой человеческой жизни. Стоит он среди толпы и бесконечно одинок. Вроде невидимки: ни для кого его нет, он есть только для самого себя. Почему, за что и когда это кончится? А если нет, то что с этим делать? Откуда, из какого места ковырять надежду? (Чур, задний проход не предлагать).
За пять грёбаных лет ответов я не нашла. Моё самое значимое достижение – воспоминания с каждым годом становились реже. Удалить память невозможно. Хоть бы кто озадачился избирательной лоботомией. Эгоистичные учёные вместо изобретений оружия «чем шире косит, тем эффективней» да утопического коллайдера помогали бы каждому отдельно взятому индивидууму. За каким чёртом придумывать как истребить человечество, когда гуманнее и логичнее, вроде бы, спасать человечество? Не исключено, категории управления массами – иные, неизвестные мне. Но подозреваю, что хреновые воспоминания отправили на тот свет внушительное число земляков.
Много позже я осозна́ю: спасла меня рутина и новый город. Ежедневные наискучнейшие задачи с противоположным вектором относительно прошлого: зубрёжка лекций по незнакомым предметам, незнакомые студенты и преподаватели, незнакомая соседка по комнате в общаге. Повезло, что я не прибила её, когда очень хотелось. Всё это собиралось в копилку, и в один из дней без каких-либо предпосылок я, задрав голову к небу, удивилась глубине синевы, следом различила птичий щебет, перебиваемый девичьим хохотом стайки первокурсниц. С приоткрытым ртом я пялилась в высоту, жмурила слезившиеся от солнца глаза и переживала что-то необычное.