«Пельмень- пельмень, лепят все кому не лень.
Пельмень- пельмень, ешь его хоть каждый день.
Мама – скалка, папы – нет,
Смерть придет к тебе в обед»
Нелепые слова детской дразнилки как острые ножи втыкаются в спину маленькой темноволосой девочке, заставляя ее вздрагивать при каждом слове. Худенькие плечики дрожат, а по-детски щекастое личико бело как мел. Однако слез не видно, и лишь поджатая и закусанная до крови нижняя губа является единственным проявлением ее истинных чувств.
Но не страх, не отчаяние и не уныние сейчас царит в душе ребенка, а еле-еле сдерживаемая обида на весь белый свет, где она оказалась не по своей воле и непонятно зачем.
– Не какая я вам не пельмень! – пискляво выкрикивает она, резко разворачиваясь к своим юным мучителям, примерно такого же возраста. – Сейчас придет мой брат, он вам покажет, как меня обижать! Он – самый лучший, самый добрый! Он – умный и сильный! Совсем не такой как вы, глупые маленькие дети!
В ответ мальчишки лишь звонко смеются и с удвоенной силой начинают распевать придуманную ими же несуразную песенку-дразнилку.
Видя, что угрозы не действуют, девчушка начинает оглядываться по сторонам. Она шарит взглядом по земле, целенаправленно что-то ища. И в какой-то момент она это находит. Это большой темно-зеленый осколок от разбитой пивной бутылки.
Девочка наклоняется и поднимает его с земли. По-звериному оскалив зубы, со всей злостью, на какую только способна, она громко угрожающе кричит:
– Если вы сейчас же не замолчите, я вас всех изрежу вот этим стеклом!.. Я не шучу!
Однако слова абсолютно не действуют на юных мучителей. Сорванцы продолжают издеваться с удвоенной силой, со всех сторон по очереди больно тыча ее пальцами в спину и обзывая другими, куда более обидными словами. Они отлично знают, что для них она не представляет никакой угрозы, ведь многие из них намного выше и уж точно сильнее сопливой мелюзги.
Именно поэтому главный зачинщик ребячьих проделок и злых забав – самый старший в компании, курчавый сорванец по имени Сережа – смело выходит вперед. Он приближается к девочке вплотную и, угрожающе над ней нависнув, с ехидной улыбочкой начинает ее подначивать под одобрительный ребячий смех:
– Да у тебя кишка тонка, малявка! Смотри, стеклышком пальчики не порежь, а то бо-бо будет!
Вместо ответа девчушка делает полшага вперед и молниеносно вскидывает руку с зажатым в ней стеклом. Раздается испуганный визг, и мальчишка хватается за лицо.
Ребятня мгновенно притихает. Все с ужасом наблюдают, как у вожака между пальцев начинает струиться ярко-алая кровь.
Вот красные ручейки уже бегут по кистям, вот они окрашивают голубые манжеты нарядной школьной рубашки в багровые тона…
Мальчик Сережа дрожит. Он медленно убирает руки от лица и округлившимися от ужаса глазами смотрит на свои окровавленные ладони. Он еще до конца не верит, что это происходит именно с ним. Зато приятелям во всей красе открывается жуткое зрелище: через всю левую щеку их приятеля пролегла глубокая рана, из которой крохотными фонтанчиками пульсируют струйки крови.
В следующую секунду с душераздирающим криком повергнутый ребячий атаман со всех ног бросается в сторону родного дома. Он мчится по пыльной дороге, визжа на всю округу поросячьим криком и поднимая за собой клубы серой пыли.
Как стайка испуганных воробьев, вслед за ним врассыпную разбегаются и перепуганные до смерти мальчишки, оставляя в полном одиночестве посреди опустевшей деревенской улицы отчаянную кроху.
Так она и стоит, маленькая девочка с развевающимися на ветру темными волосами, крепко сжимая в руке окровавленный осколок. В суженых щелочках ярко-зеленых кошачьих глаз пляшут огоньки недетской ярости. Ей ничуть не жаль покалеченного мальчишку. Если честно, ей вообще никого не жаль. Даже больше – она всех ненавидит. Хотя… все же нет. Есть один на свете человек, который ей истинно дорог. И это не мать. И не отец, которого она не видела ни разу в жизни. Это – ее родной братик. Единственный в мире человек, которого она любит всем сердцем, преданно и самозабвенно. Да что говорить, лишь с ним она чувствует себя единым целым, единым и не разделимым. Только ему она может доверить свои самые сокровенные тайны. Только ему…
При мыслях о брате ее выражение лица начинает меняться. Под тонкой нежной кожей внезапно появляется мелкая рябь хаотичных мышечных сокращений. Глубина тиков все усиливаются и усиливаются, а их количество нарастает с каждой секундой. Со стороны это выглядит так, словно ребенок намеренно жутко гримасничает, строя кому-то страшные рожицы.
Достигнув апогея, все внезапно прекращается. Детское личико теперь недвижимо, застыв в неком подобии гипсового слепка. Она почти не дышит.
Но вот щупленькое тельце чуть вздрагивает и следом его начинает бить крупная дрожь. Она обхватывает себя за плечики, склоняет голову и присаживается на корточки.
Так длится еще с минуту.
Когда, наконец, дрожь проходит, малышка поднимает голову. Ее взгляд уже совершенно иной. Это не прежняя дикарка, до смерти перепугавшая деревенскую детвору. Это робкая и неуверенная в себе кроха, испуганно озирающаяся по сторонам в попытках понять, что же произошло, и как она здесь очутилась.
Она с недоумением смотрит на крепко зажатый в руке осколок стекла и в замешательстве подносит его к глазам. Она завороженно смотрит на сверкающие острые грани, на свернувшуюся вишневым сгустком кровь… Она рассматривает красные бусины брызгов у себя на руке… Недоуменно вглядывается в них, не в силах вспомнить, что с ней приключилось всего пару минут назад.
Когда же память возвращается, до нее с ужасом доходит, что она натворила. В ярко-зеленых кошачьих глазах появляются слезы. Пухлые губы начинают дрожать, а правая щека истерично перекашивается. Она широко раскрывает рот и…
Кажется, еще секунда, и раздастся оглушительный детский рев.
Но этого не происходит.
Вместо этого девчушка вытягивается в струну, чем-то начиная напоминать натянутую тетиву лука. Она замирает и издает не то рык, не то протяжный стон, после чего вновь устремляет взгляд на окровавленное стекло.
Только на этот раз во взгляде горит нездоровое любопытство.
Девочка осторожно подносит стекло ко рту, высовывает влажный розовый язык и… пробует кровь на вкус.
В бездонно-черных расширенных зрачках начинают кружить хоровод тысяча крохотных чертиков.
***
Как всегда на этом моменте он просыпается.
«Нет! Не надо! Не делай этого!!!» – разносится по квартире истошный мальчишеский крик.
Вскочив с постели с еще закрытыми глазами, парнишка лет пятнадцати оказывается стоящим босыми ногами на старом ковре посреди комнаты. Он судорожно пытается сообразить, где он находится.
Худой и нескладный, подросток тяжело дышит, хватая воздух ртом. Его лоб покрыт испариной, а пальцы рук мелко трясутся.
Постепенно он успокаивается, с облегчением понимая, что это всего лишь страшный сон, и не более.
Его зовут Ян, и этот кошмар ему снится с определенной периодичностью на протяжении уже многих лет. Один и тот же сон.
«Как хорошо, что она осталась в деревне у бабушки! – тревога никак не хочет его отпускать. – Только там ей и место! Нам с мамой хорошо и одним. Подальше от ее больных фантазий!»
Он торопливо убирает спальные принадлежности с кресла-кровати, служащей ему постелью, и раскрывает настежь окно. На улице шумят машины, слышны голоса спешащих на работу прохожих, пахнет свежестью майского дождя и молодой листвой.
Паренек смотрит на будильник: уже практически восемь.
«Черт, до занятий осталось всего полчаса!» – тихо злится он про себя.
Опаздывать в школу Ян не любит: зачем портить хорошие отношения с учителями? Он – круглый отличник, один из лучших учеников, гордость школы и пример для остальных. И не важно, что мальчишки во дворе его вечно дразнят, так и норовя лишний раз обидеть. Куда важнее, что в учебе – он лучший в классе. Он – один такой! Он – особенный! А самое главное – об этом знает мама!
Вспомнив про мать, Ян обеспокоенно прислушивается к звону посуды на кухне.
«Что же она опять забыла меня разбудить? Совсем от своих таблеток память потеряла!.. Когда же она, наконец, вылечится?.. Когда мы снова заживем нормально, как остальные семьи?»
Злость кипучей волной накатывает на подростка, хотя он прекрасно понимает, что прежней его мать уже не будет, наверное, никогда.
«А может это и к лучшему, что у нее появился друг? – появляется спасительная мысль. – Дядя Кеша такой необычный. Всегда весел и приветлив. В принципе, он мне тоже нравится… Хм, даже очень. Главное, чтобы он никогда про НЕЕ не узнал. Иначе, не будет маме счастья…»
Наспех почистив зубы, Ян начинает принюхиваться и озабоченно выглядывает в коридор. Там запах пригоревшей яичницы ощущается в разы сильнее.
«Опять забыла снять сковороду с плиты!.. Похоже, яичница на сегодня отменяется… Ну, да ладно, обойдусь и бутербродом», – констатирует он очередной печальный факт.
Тем временем из кухни раздается высокий женский голос. Мать пытается напевать задорную, но глуповатую песенку из музыкального фильма, премьера которого прошла буквально две недели назад.
«Интересно, как она умудрилась запомнить слова с первого раза, если забывает элементарные вещи? – удивляется Ян, застегивая на ходу рубашку. – А может, не все потеряно, и она вновь станет прежней?.. Ведь бывают на свете чудеса?!.. Да, все-таки дядя Кеша хорошо на нее влияет…»
Он заходит на кухню и обнимает мать за плечи. Быстро, скорее по привычке, целует ее в щеку и, схватив со стола бутерброд с плавленым колбасным сыром, возвращается в прихожую.
«До начала уроков осталось пятнадцать минут. Завтракать опять придется на ходу…» – раздосадовано заключает он, перебрасывает на ходу через плечо школьную сумку и торопливо выбегает на лестничную площадку.