«Пельмень- пельмень, лепят все кому не лень.
Пельмень- пельмень, ешь его хоть каждый день.
Мама – скалка, папы – нет,
Смерть придет к тебе в обед»
Нелепые слова детской дразнилки как острые ножи втыкаются в спину маленькой темноволосой девочке, заставляя ее вздрагивать при каждом слове. Худенькие плечики дрожат, а по-детски щекастое личико бело как мел. Однако слез не видно, и лишь поджатая и закусанная до крови нижняя губа является единственным проявлением ее истинных чувств.
Но не страх, не отчаяние и не уныние сейчас царит в душе ребенка, а еле-еле сдерживаемая обида на весь белый свет, где она оказалась не по своей воле, непонятно зачем и почему.
– Не какая я вам не пельмень! – отчаянно выкрикивает она, резко разворачиваясь к своим юным мучителям, примерно такого же возраста. – Знайте, сейчас придет мой брат, и он вам покажет, как меня обижать! Он – самый лучший на свете! Он – добрый, он – умный, он – сильный! Совсем не такой как вы, глупые маленькие дети!
В ответ мальчишки звонко смеются и с удвоенной силой начинают распевать слова придуманной ими несуразной песенки-дразнилки.
Видя, что угрозы на них не действуют, девчушка начинает оглядываться по сторонам. Она шарит взглядом по земле, целенаправленно что-то ища. И в какой-то момент она обнаруживает то, что искала. Это большой темно-зеленый осколок стекла от разбитой пивной бутылки. Она наклоняется и поднимает его с земли. А затем, по-звериному оскалив зубы, со всей злостью, на какую только способна, пискляво и громко угрожающе кричит:
– Если вы сейчас же не замолчите, то я всех изрежу вот этим стеклом!.. Даже не думайте надо мной смеяться!.. Я не шучу!.. Вы поняли меня?!
Однако ее слова абсолютно не действуют на ее мучителей. Сорванцы продолжают над ней издеваться, тыча ее со всех сторон пальцами и обзывая другими, еще более обидными словами. Они отлично знают, что для них она не представляет никакой угрозы, многие из них намного выше и уж точно сильнее сопливой мелкотни.
Возможно поэтому главный зачинщик всех ребячьих проделок и злых забав – самый старший в компании, курчавый сорванец по имени Сережа – смело выходит вперед. Он приближается к девочке вплотную и, угрожающе нависнув над ней, с усмешкой начинает ее подначивать:
– Да у тебя кишка тонка, чтобы сделать такое, малявка. Смотри, стеклышком пальчики не порежь, а то бо-бо будет, – издевается он, под дружный одобрительный ребячий смех.
Однако на этот раз вместо ответа девочка делает полшага вперед и молниеносно вскидывает вверх руку с зажатым стеклом. Раздается испуганный вскрик, и мальчишка хватается руками за лицо.
Ребятня мгновенно притихает, с ужасом наблюдая, как у их вожака между пальцев появляется ярко-алая кровь. Красные ручейки начинают тут же стекать по кистям, быстро окрашивая светлые манжеты рукавов нарядной школьной голубой рубашки в багровые тона.
Мальчик по имени Сережа убирает руки от лица и смотрит на свои окровавленные ладони. Он все еще до конца не понимает, что же с ним произошло. Зато его приятелям становится хорошо видно, как через его левую щеку пролегла глубокая резаная рана, из которой крохотными фонтанчиками пульсируют струйки крови.
Но уже в следующую секунду с душераздирающим криком повергнутый ребячий авторитет со всех ног бросается в сторону родного дома. Он мчится по пыльной дороге и визжит на всю округу не своим голосом. И тут же, как стайка испуганных воробьев, врассыпную убегают и перепуганные мальчишки, оставляя в полном одиночестве посреди опустевшей деревенской улицы отчаянную кроху.
Так она и стоит, маленькая девочка с развевающимися на ветру темными волосами, крепко сжимая в руке окровавленный осколок. В суженых щелочках глаз пляшут огоньки недетской ярости. Ей ничуть не жаль покалеченного мальчишку. Если честно, ей вообще не жаль никого на свете. Даже больше – она всех ненавидит. Хотя… все же нет. Есть один человек, который ей дорог. И это не мать. Это ее родной брат. Единственный в мире человек, которого она любит всем сердцем, преданно и самозабвенно. Да что там говорить, она чувствует себя с ним единым целым, единым и не разделимым во всем. Только он понимает ее до конца. Только ему она может доверить свои самые сокровенные тайны. Только ему…
Внезапно выражение ее лица начинает меняться. Под тонкой нежной детской кожей появляется едва различимая мелкая рябь хаотичных мышечных сокращений. Тики все усиливаются и усиливаются, количество их нарастает с каждой секундой. Со стороны это выглядит так, словно ребенок намеренно гримасничает, строя кому-то страшные рожицы. Однако вскоре все внезапно прекращается, и детское личико застывает в неком подобии гипсового слепка.
Девочка стоит недвижима. Оно почти не дышит.
Но вот щупленькое тельце чуть вздрагивает и его начинает бить мелкая дрожь. Она обхватывает себя за плечи, пытаясь ее унять, склоняет голову вниз и присаживается на корточки.
Так длится еще с минуту. Но когда она, наконец, поднимает голову, то ее взгляд уже совершенно иной. Это больше не прежняя дикарка, что до смерти перепугала деревенскую детвору. Это робкая и неуверенная в себе кроха, испуганно озирающаяся по сторонам в попытках понять, что сейчас произошло, и как же она здесь очутилась.
Девочка с недоумением смотрит на крепко зажатый в руке осколок стекла и в замешательстве подносит его к глазам. Она смотрит на сверкающие острые грани, на уже начинающую подсыхать свернувшуюся кровь…Она рассматривает красные брызги у себя на руке… Она недоуменно вглядывается в них, не в силах вспомнить, что с ней приключилось всего пару минут назад.
Когда же память к ней возвращается, до нее с ужасом доходит, что она натворила. В кукольных ярко-зеленых глазах появляются слезы. Пухлые губы начинают дрожать, правая щека истерично перекашивается. Она широко раскрывает рот и…
Кажется, еще секунда, и раздастся оглушительный детский рев.
Но этого не происходит.
Вместо этого девчушка встает во весь рост и вытягивается в струну, чем-то начиная напоминать натянутую тетиву лука. Она издает негромкий то ли рык, то ли стон, и вновь бросает взгляд на окровавленное стекло.
И этот взгляд опять иной. Теперь в нем разгорается нездоровое любопытство, а в бездонно-черных расширенных зрачках начинают кружить хоровод тысяча крохотных чертиков.
Девочка осторожно подносит стекло ко рту, высовывает влажный розовый язык и… пробует кончиком кровь на вкус.
***
Как всегда на этом моменте он просыпается и кричит.
«Нет! Не надо! Не делай этого!!!» – разносится по квартире истошный мальчишеский крик.
Вскочив с постели с еще закрытыми глазами, парнишка лет пятнадцати оказывается стоящим посреди комнаты босыми ногами на старом ковре. Он судорожно пытается понять, где же находится.
Худой и нескладный, подросток тяжело дышит, хватая воздух ртом. На его лбу видны крупные капли пота, а кисти и пальцы мелко трясутся.
Постепенно он успокаивается, с облегчением понимая, что это всего лишь страшный сон, и не более.
Его зовут Ян, и этот кошмар снится с определенной периодичностью на протяжении уже многих лет. Один и тот же сон.
«Как хорошо, что она осталась у бабушки в деревне! – беспокойно думает он. – Только там, только там ей и место! Нам здесь с мамой хорошо и одним. Подальше, подальше от ее больных фантазий!»
Он торопливо убирает спальные принадлежности с кресла-кровати, служащей ему постелью, и раскрывает настежь окно. На улице шумят машины, слышны голоса спешащих на работу прохожих, пахнет свежестью майского дождя и молодой листвой.
Паренек смотрит на будильник: уже практически восемь.
«Черт, до занятий осталось всего полчаса, а я еще даже не умылся!» – тихо злится он про себя.
Опаздывать в школу Ян не любит: зачем портить хорошие отношения с учителями? Он – круглый отличник, один из лучших учеников, гордость школы и пример для остальных. И не важно, что мальчишки во дворе его вечно дразнят, так и норовя лишний раз обидеть. Куда важнее, что в учебе он лучший в классе. Он – один такой! Он – особенный! А самое главное, что об этом знает мама!
Вспомнив про мать, Ян обеспокоенно прислушивается к звону посуды на кухне.
«Что же она опять забыла разбудить меня в школу? Совсем от своих таблеток память потеряла!.. Когда же она, наконец, вылечится?.. Когда мы снова заживем нормально, как остальные семьи? – злость накатывает на подростка, хотя он прекрасно понимает, что прежней мама уже не будет, наверное, никогда. – А может, оно и к лучшему, что у нее появился друг?.. Дядя Кеша такой необычный, всегда веселый, приветливый… В принципе, он мне тоже нравится… хм, даже очень. Главное, чтобы он никогда про НЕЕ не узнал. Иначе, не будет маме семейного счастья…»
Почистив зубы, Ян начинает принюхиваться и выглядывает из ванной комнаты в коридор. Здесь запах пригоревшей яичницы ощущается в разы сильнее.
«Опять забыла снять сковороду с плиты!.. Похоже, сегодня на завтрак яичница отменяется… Ну, да ладно, обойдусь и бутербродом», – раздосадованный на мать, констатирует он печальный факт.
И тут из кухни раздается высокий женский голос. Мать пытается напевать песенку из музыкального фильма, премьера которого прошла буквально две недели назад.
«Интересно, и как она умудрилась запомнить слова песни с первого раза, если порой забывает элементарные вещи?» – удивляется Ян, застегивая на ходу рубашку. – А может, не все потеряно, и она вновь станет прежней?.. Ведь бывают же на свете чудеса?.. Да, все-таки дядя Кеша хорошо на нее влияет…»
Он заходит на кухню и, подойдя к матери, обнимает ее за плечи. Быстро, скорее по привычке поцеловав ее в щеку, он хватает со стола бутерброд с плавленым колбасным сыром и возвращается в прихожую.
«До начала уроков осталось пятнадцать минут. Завтракать, похоже, придется на ходу…» – раздраженно заключает он, перебрасывает на ходу через плечо школьную сумку и торопливо выбегает в подъезд.