Расцветали каштаны, их в Париже огромное множество. Весна преобразила природу и радовала не только взгляд, но и душу. Дождя не случилось, тучи пролетели мимо, и снова засияло ласковое солнышко. Владимир задремал на скамейке прямо у входа в метро, прижав сбоку аккордеон, тихо посапывал. Я долго вглядывался в это лицо, пытаясь понять, что за человек предо мною, стоит ли мне уйти или всё-таки разбудить его? Что так сосёт у меня под ложечкой, заставляя быть настороже рядом с ним? Но разве могу я обмануть его ожидания? Человек нуждается в откровенном разговоре, а я из-за каких-то нелепых предчувствий сбегу, словно последний трус?
Я прикоснулся к его плечу, он вздрогнул как-то по-детски, ведь сколько бы нам ни было лет, ребёнок в нас никуда не уходит и время от времени проявляется.
– Кажется, заснул… Солнце пригрело, так его перетак, аж слюнку пустил. А ты молодец, не прошёл мимо! – улыбка его показалась мне не вполне искренней, за ней притаилось что-то горькое, безрадостное, безысходное.
По мне прошла холодная волна, я испытывал подобное в присутствии смерти, когда провожал умирающих. Возможно, ему угрожает какая-то опасность?
Мы спустились в метро. Владимир молчал, насупив брови, весь погружённый в себя. «Возможно собирается с силами для исповеди?» – подумал я и решил не мешать ему, но тревога усиливалась. Взывая к Богу за помощью и благословением для этой покрытой шрамами души, я невольно всматривался в его хмурое лицо и не знал, чего ожидать.
– Ты сегодня не заработал, на что жить будешь?
Он потёр пальцем нос и посмотрел на меня таким взглядом, что подозрения только усилились. Но за что ему ненавидеть меня? Что я сделал не так, чем мог его обидеть? Мы ещё несколько остановок ехали молча.
«Видимо, он намеревается увидеть, где я живу. Стоит ли его туда вести, ведь я его совсем не знаю и намерения его мне неизвестны.»
– Давай поговорим?
– Здесь люди кругом.
– И что? Они всё равно не понимают по-русски.
– Найдём место поукромнее.
– Может в церковь зайдём? Я знаю одну неподалёку, она открыта сейчас.
– А можно вот без всего этого? Или ты боишься меня?! Я что такой страшный и вонючий, что недостоин войти в твои покои? Не беспокойся, долго не задержусь.
Поговорим, и я исчезну раз и навсегда. Хочу увидеть, как попЫ живут, – в его голосе прозвучал сарказм.
– Ну, что ж, будь по-твоему. Мне нечего скрывать.
Мы вышли на следующей остановке и прошли пешком два квартала.
– Почему ты решил стать священником? – вдруг спросил он.
– Потому что искал Бога, хотел приносить людям пользу.
– Пресловутое «Возлюби ближнего своего как самого себя»?
– Да, именно так.
– Посмотрим… – он нахмурил брови и стал ещё более суровым.
– Вот здесь я живу.
Мы остановились возле бара мадам Пельтье, я показал на самый верх, где по подоконнику, распушившись в лучах уходящего солнца, важно расхаживали мои друзья-голуби.
– Именно так я себе это и представлял, – Владимир невесело улыбнулся.
– Можем посидеть в баре, поговорить, если хочешь?
– Не откладывай на потом то, что должен сделать сейчас. Без свидетелей, пожалуйста!
От этих слов стало совсем как-то нехорошо, но отступать было поздно и некуда.
– Пойдём!
«В конце концов, мы все под Богом ходим. В руки Твои, Господи, предаю дух мой!» – я открыл перед Владимиром дверь. – Прошу, на самый верх, я за тобой, тут вдвоём тесно.
Он ничего не ответил и тяжёлыми решительными шагами стал подниматься.
«Физически этот человек больше и намного сильнее меня. Случись что, не смогу ему противостоять. И зачем эти глупые мысли лезут в голову? Мы ведь просто идём поговорить. Я прижал к груди портфель с дневником Агнешки, словно он мог стать мне защитой от внезапно нахлынувшего страха.
«Эх, Агнешка, ты бы его давно раскусила, а я не могу, что-то не даёт мне пробиться к его мыслям».
Он остановился наверху, тяжело дыша, подождал меня. Открыв ключом дверь, я пропустил Владимира в свои «хоромы». Он огляделся, словно ища, к чему бы придраться. Положил на кровать аккордеон.
– Да, не густо, но у тебя ещё всё впереди, да, поп?! – он подошёл к окну.
– Меня зовут Эрик. Чай или кофе будешь?
– А спиртного не найдётся?
– Прости, не держу. Есть минералка, если хочешь…
– Давай воду, в горле пересохло.
– Ты сегодня что-нибудь ел? Я могу сделать бутерброд.
Он повернулся ко мне, словно удивляясь, зачем мне всё это?!
– На рисунке кто? – спросил он вместо ответа.
– Моя семья.
– Все дети твои?
– Двое.
– Везунчик, мне вот так и не довелось.
Я поднёс ему стакан. Он жадно его осушил несколькими большими глотками.
– Ещё?
– Спасибо, хватит.
– Хочешь, я спущусь в бар, возьму что-нибудь для тебя.
– Если хочешь, иди сам поешь, я подожду.
– Пока нет аппетита.
– Тогда хватит тянуть резину, давай приступим к главному.
Мы сели друг напротив друга. Я выдержал его тяжёлый бронебойный взгляд.
– Как ты уже понял, не люблю я вашего брата. Но голос мне сказал, что это – ты. Ты ему нужен, и за всех ответишь!
– В каком смысле?
– В прямом. Я долго тебя искал… Однажды ночью мне приснился сон, странно, но в нём ты был в чёрной рясе с белым воротничком, как католики облачаются.
С этой минуты мне стало совсем «весело», и я с трудом сдерживался, чтобы не проявить своего волнения.
Он продолжил:
– Ты – тот, кто мне нужен.
– Когда-то я был католическим священником, – подтвердил я.
– Подожди, как это, ты же сказал, что учишься?!
– Скорее переучиваюсь. У меня уже есть сан, он даётся на всю жизнь, но вернуться в католическую церковь я больше не могу.
– Значит, ты можешь исповедовать?!
– Я ещё отстранён от служения.
– Кажется, догадываюсь, из-за неё? – он метнул взгляд на тумбочку, где стояла фотография Наташи с детьми.
– Да.
– Из-за любви, значит… – он заходил по комнате, и шрамы задёргались на его лице, словно от нервного тика. Владимир вновь подошёл к окну и что было сил стукнул кулаком по подоконнику. Голуби испугались и, сорвавшись с насиженных мест, улетели. Я не знал, чего ожидать дальше. Боль, душившая его изнутри, проедала и меня серной кислотой.