Конни принесла по просьбе тётушки маленький телевизор в мою комнату. Они включили его, чтобы смотреть новости. По всем каналам говорили только об одном: теракт в Париже. Мне стало страшно, что Наташа может узнать об этом раньше, чем я сообщу ей о том, что жив, но никак не мог дозвониться.
Маргарет плакала каждый раз, когда видела кадры с места происшествия, вытирая слёзы бумажной салфеткой.
– Ты ведь был там и мог погибнуть, мальчик мой! Какая бессмысленность! Какая жестокость! Проклятые террористы, сами взрываются и людей губят! Гореть им в аду!
– Маргарет, не плачь, прошу тебя, слезами ничего не исправить… – я начинал нервничать, снова и снова набирая домашний номер, но в ответ были только гудки.
Я не мог ни стоять, ни сидеть, меня сразу начинало выворачивать наизнанку, единственное, что было более-менее терпимым – это лежать на кровати, обложенному подушками, так заботливо принесёнными Маргарет из той комнаты, где мы с Наташей провели волшебный вечер. Теперь казалось, что это было давно, словно в другой жизни, хотя на самом деле прошло каких-то несколько дней. Взрыв в метро разделил всё на до и после…
Маргарет сидела на стульчике возле меня, а Конни пристроилась прямо на полу, сидя на ковре, я предлагал ей сесть, но она сказала, что так удобнее. Ей нравится слушать наши разговоры и она тоже хочет меня поддержать.
Хозяйка квартиры превратилась для меня в одно мгновение в родного, близкого человека, сострадательного и милосердного, с нерастраченной материнской нежностью в сердце, которую она выплёскивала на меня, как на родного сына.
Её пальцы всё время путались в моих волосах, поглаживая, словно ребёнка.
Как это произошло? Какая разница. Мне нужна была мать в эти тяжёлые минуты, а ей, видимо, нужен был тот, о ком можно позаботиться. Вот мы и стали друг для друга отдушиной. Конни не удивлялась тётушкиному поведению, хорошо зная её душевные порывы, и бегала, послушно исполняя все её поручения, вверх-вниз по лестнице, принося то одно, то другое. Когда в очередной раз её отправили за чем-то, Маргарет сказала:
– Славная девчушка, не правда ли?!
– Да, у тебя прекрасная племянница!
– Я забочусь о ней уже пятый год. Сестра умерла, отчим не любит девочку, он – расист, а Констанс, как ты понял, рождена от африканского папы… Так уж вышло, Бог не дал мне детей, но подарил сироту-племянницу. Она уже взрослая, но всё ещё нуждается в семье, как и прежде. Мы с нею – два одиночества, держимся друг за друга. Всё, что имею, завещаю ей.
– У тебя добрая душа!
Она вновь погладила меня по голове, даруя целебную порцию ласки. Я даже прикрыл глаза от удовольствия.
– А твои родители где, Эрик?
– Папа умер, когда мне было шестнадцать, мама несколько лет назад.
– Бедный мальчик, – она вновь смахнула слезу, – ты тоже сирота! Я сегодня всё время плачу и никак не могу остановиться… Как понять то, что произошло? Наша станция метро! Когда это происходит в Лондоне, Москве или ещё где-нибудь, конечно, жаль людей, страшно, но это далеко и тебя как бы не касается. Ты продолжаешь чувствовать себя в безопасности и не думаешь, что на каждом шагу тебя подстерегают вот такие безумцы, обвешанные взрывчаткой. Чего они добиваются, умирая?
– Они вселяют в нас страх, создают панику, а значит, страна в целом становится слабее, потому что души, объятые страхом, перестают чувствовать Бога. Это удар по вере, удар по равновесию.
Маргарет внимательно посмотрела на меня как на приведение. Даже очки на её носу поползли вверх.
– Говоришь, как кюре*! Я никогда не спрашивала, на кого ты учишься в Париже, мой мальчик?
– Скорее переучиваюсь, хочу стать православным священником.
Она тут же убрала руку с моей головы и даже привстала со стула.
– Кем?! – она округлила глаза, словно перед ней лежало существо с другой планеты. – Никогда бы не подумала. Простите, мёсьё, а я тут со своими нежностями!..
– Маргарет, ты никак испугалась меня? Бог мой, что же такого произошло?
– Если бы я знала, что Вы – духовный человек, то не стала бы себя вести подобным образом, – она тут же отдалилась.
Я успел поймать её за руку и поцеловал пальцы, только что ласкавшие меня.
– Ты вела себя в высшей степени благородно: настоящая женщина, полная милосердия и сострадания к ближнему своему. И я так признателен тебе за внимание, доброту и заботу! – я не отпускал её ладонь, посылая силу успокоения.
Она медленно села на своё прежнее место, а меня от того, что я поднялся, сразу же замутило, пришлось лечь. Увидев, что мне плохо, она побежала за водой и пододвинула ко мне дежурный тазик.
– Что изменилось, Маргарет? Я чем-то тебя обидел? Мы снова на «Вы»?
– Ты – нет, но я всегда обходила церковь за километр. Таким как мы, не место в святом храме.
– Прости, но это неправда. Бог пришёл на Землю ради грешников, чтобы спасти погибшее. Праведники не нуждаются в спасении, они и так живут с Богом.
– При моей-то профессии… Или ты так ничего и не понял?
– Святая Мария Магдалина, не пример ли тому? Кем бы ты ни была, любовь Господня открыта для всех.
Она вздохнула горько, словно боялась этого разговора, но долго его ждала. Я перестал быть для неё бедным пострадавшим ребёнком, чудом оставшимся в живых. Глаза теперь глядели настороженно, словно ожидая внезапного удара.
– «Кому многое прощается, Маргарет, тот много любит». Я не сужу тебя и никогда не судил. Потому что в человеке главное – это душа, а она у тебя золотая! Ты умеешь любить. А это я ценю в людях превыше всего.
Я положил её ладонь себе на голову.
– Ты спасла меня сегодня от одиночества и вывела из шока. Не оставляй, прошу! Я нуждаюсь в тебе! Забудь, кто я. Всё, как прежде: я – тот же твой квартирант и не изменился ни на йоту за последние несколько минут.
Она немного успокоилась. Только теперь стало понятно, зачем я приехал в Париж, почему попал именно в эту квартиру. Мысленно возблагодарив Господа Бога за Его милосердие, я осознал: эта душа важна для Него. Она осторожно прикоснулась к моим волосам, я с любовью и одобрением взглянул на неё. Мне так важно сохранить доверие этой прекрасной женщины…
*кюре – во Франции католический приходской священник.