– Кот! Ох, Кот, как хорошо, что ты тут!
В дверях кабинета миссис Ремли появляется Джеффри. Хочется на него зашипеть: типа научись ходить потише. Он слишком круто заворачивает за угол, задевает головой дверную раму и в испуге шарахается. Не вреза́ться в углы он уже хорошо научился, но время от времени от нетерпения забывает, что его голова – картонная коробка. Он прикладывает ладонь к ее боковой стороне и ошеломленно моргает.
Каждый раз, когда вижу Джеффри, в груди ёкает и я убеждаюсь, что с нами все будет в порядке, хоть мы и застряли тут. Это из-за того, кто Джеффри на самом деле, а не потому, что он теперь так выглядит. Лицо Джеффри – накаляканная мелком рожица, два круглых глаза и прямоугольный рот с квадратными белыми зубами. Когда он моргает, кружок превращается в полукруг, как анимация из двух кадров.
Он поправляет свой голубой вязаный жилет и осматривается, словно кто-то мог заметить его осечку, хоть и знает, что миссис Ремли никогда не станет смеяться над учениками.
– Кот, – начинает он заново, на сей раз медленней. – Просто ужас… Пойдем, я тебе покажу…
Когда я делаю шаг к нему, он осекается – я теперь на свету, и видны мои глаза. Их отсутствие. На лбу у Джеффри появляются прямые черточки бровей, между ними формируется картонная борозда. Уголки прямоугольного рта загибаются вниз.
– Кот?
– Все со мной в порядке, – отвечаю я. В пыльных стенах кабинета мой голос слишком громок. – Что там такое?
Он горбится и ладонью приплющивает закрытый глаз.
– Господи, Кот. Я думал, ты совсем того.
– Не-а, пока цела.
Он выглядывает поверх ладони. Один его глаз – закрашенный кружок, второй – пустой.
– Ты все равно видишь?
– Увижу все, что ты мне покажешь.
Теперь я меньше волнуюсь о своих глазах и больше о том, почему Джеффри так торопился. Он никогда не торопится. Иногда тревожится, но делает это с добродушным спокойствием ведущего телеигры, представляющего дерьмовый приз. Джеффри – тихая гавань, потому что у него нет выбора: он поддерживает мир между нами.
Всеми нами: теми, что преобразились, и теми, что остались прежними.