У могилки потерянного сына Патриция, как мраморная статуя, была холодна и неприступна. Ни одной слезинки по ребёнку она так и не пролила. Физически ей стало гораздо лучше, душа же лечится намного труднее.
Валентино отец ни за что не отдал, хотя предлагал я большие деньги, но помощь уже почти взрослого сына и любовь к нему не продаётся. Применять силу я посчитал в данной ситуации недостойным. Мальчика заперли на чердаке, хотя он и не сопротивлялся, на всякий случай, видимо, чтоб не было соблазна. Но я твёрдо верил, что он, рано или поздно, нас догонит, иначе его ждёт незавидная судьба. Солдаты обрадовались нашему передвижению: пусть сеновал и не пустовал последнее время, но приключения дороже женщин.
Густаво воспользовался моментом выяснения отношений отца и сына и тоже бурно провёл последнюю ночь в объятиях любовницы хозяина дома. Все они выглядели с утра слегка потрёпанными, но удовлетворёнными.
К полудню мы устроили привал на обед у небольшого трактира в соседнем поселении. Кроме того, Патриция тяжело переносила резкие перепады температур, ей просто необходимо было укрыться от палящего полуденного солнца.
Я испытывал угрызения совести от того, что не выполнил обещания, данного Филоретте, и надеялся на Валентино, но он мог передумать, не находя сил оставить больную мать…
Солдаты шумно делились впечатлениями за соседним столом, Патриция с Маркелой молчаливо вкушали трапезу, ужасаясь их откровенному бахвальству на тему, о которой вообще следует молчать в приличном обществе. Местная еда была сытной и острой, вино терпким, крепким и насыщенным. У всех поднялось настроение и галдёж за соседним столом стал на пару тонов выше после очередного возлияния.
– Закругляйтесь! Дрэго осмотри двор! – я отдал распоряжение и с нетерпением уставился в окно, будто там с минуты на минуту должен появиться мальчик.
Так и вышло! Валентино приближался, сидя на ослике, которого ему, видимо, удалось стащить у собственного отца, за спиной знакомый тряпичный мешок. Вид у парня был совершенно счастливый: улыбка до ушей, во все зубы. Я выбежал его встретить и обнял, как родного.
– Рассказывай, дружище, как удалось тебе сбежать?!
– О, это было целое приключение! Я вылез через маленькое окно на крышу и спустился по карнизу, но меня заметил младший брат и всё рассказал отцу, хорошо, что я по лесу тайные тропы знаю, так бы вовек не ушёл от батьки! – он покраснел. – Если поймает, забьёт!
– Не забьёт. Теперь ты – мой, потому что сам так решил, и я постою за тебя! Сейчас же отправляемся в путь!
Ослика мы оставили, взяв с хозяев обещание вернуть его обратно на хутор. Я усадил Валентино на Джюсто, конь принял его не без разочарования, он ждал меня, но я ехал в экипаже с Патрицией. Валентино ни разу на таких скакунах не ездил. В деревне, где лошадей держат для работы и тяжёлых перевозок, а потом съедают, когда подходит их срок, не водится такой красоты. Это же элитный жеребец невиданной красоты! Восседая на нём, мальчик чувствовал себя на вершине мира, чем вызывал всеобщее одобрение и улыбки. С малолетства умеющий управляться с животными, Валентино моментально влился в седло. Джюсто не оставалось ничего другого, как подчиниться ещё кому-то, кроме любимого хозяина, но он, то и дело, укоризненно поглядывал в мою сторону за то, что я променял его на женщину и трясусь в пыльном экипаже вместо того, чтобы ощущать его горячие бока и нестись с ним навстречу ветру.
Молчание Патриции начинало всё больше меня угнетать, безэмоциональная пустота между нами пугала. Будто умерло в ней что-то вместе с потерянным ребёнком, или поцелуй, который она увидела всё ещё не давал ей покоя?..
Мы сидели рядом, но как чужие смотрели в разные окна. Угрызений совести я не испытывал, потому что сделал всё, что мог, ради её спасения. А поцелуй?.. Это сильнее меня.
На поясе, надёжно прикреплённый, находится сосуд, подаренный Филореттой. «Моя дорога к Эделине», с которой уже не свернуть. Знахарка недвусмысленно сказала, что иначе потеряю их обеих. Рано или поздно мне придётся его выпить, и что будет потом – одному Богу известно.
Чувствовала ли жена, на какую сделку я пошёл ради того, чтобы сохранить ей жизнь? Видимо, так, потому что её осуждающему молчанию не было конца, холодные глаза говорили: «Ты предал меня и нашу любовь», – уста молчали. А у меня кончалось терпение.
– Остановись! – резко скомандовал я возничему, он немедленно исполнил повеление. – И долго ты собираешься молчать? – я повернул лицо Патриции к себе, несмотря на все её усилия не делать этого. – Что с тобою происходит, можешь сказать? Сколько будешь дуться и делать вид, что тебе безразлично всё вокруг?!
В её взгляде лишь отторжение и напряжённость. Словно две половины её естества борются между собой: одна меня по-прежнему любит, другая ненавидит, потому что в ней поселилась ревность. И было бы к кому! К призраку, до которого даже не прикоснуться рукой!
– Я больше так не могу! – взорвался я.
Маркела было открыла рот, чтобы заступиться за любимую госпожу, но встретившись со мной взглядом, тут же его прикрыла, не произнеся ни слова. В такие минуты я чувствовал себя истинным сыном Деметрио и мог испепелить кого угодно.
– Ты целовал её!.. – упрямая ревнивица не отступала от своего.
– Да! И что теперь? Или ты считаешь, что твоя жизнь не стоит поцелуя? – я перешёл на повышенные тона. – Я бы что угодно сделал, лишь бы вернуть тебя! Она – всего лишь фантом! Сильный, самодостаточный, свободный как ветер в поле, бестелесный дух, однако она спасла тебя!
Маркела перекрестилась, будто перед ней явился сам нечистый.
– Ты примешь меня таким или мы расстанемся? Я спросил тебя ещё до свадьбы, ты знала про нашу связь, и всё же решилась на замужество. Что изменилось с тех пор?
– Ты целовал её на моих глазах…
Я вышел из экипажа, хлопнув дверцей так, что она чуть не отвалилась. Джюсто словно только этого и ждал, даже затанцевал от радости.
– Придётся тебе, Валентино, уступить мне место, полезай в экипаж, утешь госпожу! – мальчик безропотно слез и исполнил моё повеление.
– Густаво, я отъеду вперёд. Разведаю обстановку, продвигайтесь в том же направлении, я вас подожду. Охраняйте синьору!
– Будет исполнено. Места здесь дикие, дон, будьте осторожны!..
Я уже мчал коня во всю прыть, это было лучшим средством, чтобы остудить вскипающее во мне негодование. Джюсто и я стали единым целым, он ощущал все мои эмоции и порывы, как будто был продолжением своего всадника.
«Поцелуй ей, видишь ли, не понравился! Я ради неё готов был умереть! Пожертвовать своей душой, а она…» – голос злости не умолкал. Только когда я почувствовал, что Джюсто утомился, я немного сбавил ритм.
«Она тебя любит, а ты причинил ей боль. Ты взвалил на её плечи непосильную ношу, взяв себе в жёны. Это из-за тебя все её несчастья!» – говорила совесть, и я не находил чем ей ответить. Постепенно мы остановились. Я слез с коня и отпустил его попастись, а сам сел на гранитный валун, возвышающийся возле дороги. Он был совершенно тёплый, нагретый на солнце и немного успокоил меня.
«Они с их черепашьими темпами не скоро здесь появятся. Ну и хорошо! Очень хорошо! А я никуда не поеду. Буду сидеть и ждать. Пусть подумает, каково ей без меня!» – мысли, мысли, мысли… бесконечный и бурный поток.
«А не проще ли просто сказать: „Прости! Я люблю тебя и только тебя одну!“ – успокоить и без того слабую и беззащитную женщину?!» – не унималась совесть.
«Почему всегда я?! Неужели я мало страдал за всё это время?..»
«А какова была её плата за то, чтобы быть твоей?» – жжение в груди не прекращалось.
«Всё Эделина со своей любовью, что я мог поделать?»
«Не лги самому себе. Тебе понравилось слияние с ней. Ты испытал дикий, необузданный восторг и жаждешь повторить его вновь! Так ли уж неправа Патриция в том, что стала холодна с тобой? Чем лучше ты отца Валентино, имеющего любовницу при больной жене? У Эделины нет тела, но есть мощная и живая энергия, способная подарить тебе блаженство!» – я схватился за голову, борьба не прекращалась, ненавистный голос заставлял меня смотреть на всё иначе, с её стороны, не давая мне шанса оправдаться.
«Она не оставила мне выбора!»
«Просто признайся, что всё ещё любишь свою ведьму и ждёшь, когда она появится вновь!»
«Да, это так. И это сильнее меня!» – признался себе, и, сняв шляпу, вытер вспотевший лоб.
«Тогда прекрати хотя бы злиться на жену, она имеет полное право упрекнуть тебя в связи с другой!»
Рука сама потянулась к склянке. Я вытащил её и посмотрел на мутную жидкость, наполняющую сосуд. Разбить его, значит не сдержать слова, нарушить договор и потерять их обеих. Выпить – это уйти к Эделине. Что произойдёт после, мне никто не объяснял. Я прикрепил бутылочку обратно. На душе было скверно, сердце моё раздваивалось, и обе половины болели.
«Не надо было жениться! Но разве я мог противостоять нашей любви? Патриция явилась в адскую пустыню моего сердца, как родник с живой целебной водой.»
Джюсто кого-то почуял и зафыркал, обращая моё внимание на несущегося вдали во всю прыть по пыльной сухой дороге всадника. Чем яснее становился его силуэт, тем больше радости испытывала моя душа. «В руках этого человека находится моя смерть. Пусть так! Нет большего счастья, чем умереть от надёжного удара верной руки!»
Он спешился в клубе пыли, и мы бросились навстречу друг другу. Обнялись, как два самых близких на земле человека.
– Как же мне тебя не хватало!
– Я знал, Эрнесто, что ты тосковал обо мне! Теперь я весь твой и больше никогда не покину тебя.