Прошла неделя, прежде чем мы смогли прийти в себя. Патриция быстро начала поправляться, при этом стал меняться и её внешний облик, видимо, беременность забирала у неё слишком много сил, а теперь организм использовал их на своё восстановление.
Эделина больше не появлялась, я вспоминал о ней с благодарностью, молился за упокой её души, как мог, как умел. От этого всегда становилось тепло и хорошо. Теперь я знал, как выглядят чувства в цвете. Сколь много в них оттенков и какова гамма палитры: от синего до бордово-чёрного, но прикасаясь ко мне её ладонь всегда излучала золотистый свет, который не ранит и не жжёт, а бережно согревает сердце. Вот это и есть любовь.
Зима выдалась сухая и солнечная, по ночам бывали заморозки, и трава покрывалась ледяными иглами инея. Утром на солнце он таял, наполняя воздух влагой и удивительной свежестью. Я всё ещё не решался отправиться в путь, чтобы не рисковать хрупким здоровьем моей жены.
От вынужденного простоя солдаты скучали. Держать караул там, где жизнь течёт, как медленная река, было тоскливо и бессмысленно. Я дал им волю, приказав только одно: не покидать пределов постоялого двора и всегда стараться быть наготове.
Девушки-крестьянки из соседних дворов наведывались к хозяевам в гости, чтобы полюбоваться на статных парней и пококетничать с молодыми солдатами. Густаво смотрел на всё это как бывалый герой романтических историй, со стороны. Его больше притягивала любовница хозяина, и мне казалось, что она отвечала ему взаимностью, неизвестно каким образом поспевая между двумя мужчинами и умудряясь при этом не сталкивать их лбами.
Валентино, хозяйский сын, часто беседовал со мной, а однажды сказал:
– Господин, возьмите меня с собой! Что я здесь в деревне увижу, кроме коров да гусей, всю жизнь скотину пасти буду… А мне бы так хотелось служить Вам! Я бы жизнь отдал за Вас, и пусть я пока ничего не умею, но все говорят, что я способный и расторопный, нет такой работы, которая была бы мне не по плечу! Всё быстро освою и не пожалею себя…
– Ты мне очень нравишься, Валентино, и я бы взял тебя с собой, но подумай сам, кто тогда помогать отцу твоему будет? Подумай о своей бедной матери! Бабку Филоретту кто навестит?
Мальчик горько вздохнул.
– Я ведь говорил Вам, что она добрая, вот и супруге Вашей помогла!
– Да, ты прав.
– Я сегодня пойду к ней за ягодами, может чего передать?
– Передал бы, да она ничего не пожелала взять от меня, ты же видел. А кстати, что это за история с белками?
– Так они в услужении у бабушки, кормят её целый год, да ещё и нам перепадает от их стараний: орехи да ягоды, грибы сушёные заготавливают, сообщения передают.
– Как это?
– Да, очень просто. Прибегает ко мне белка, прямо в лицо лезет, значит, срочно что-то понадобилось Филоретте, всё бросаю и бегу. Правда, батька потом хворостиной отстегает, но что делать? Она слепая да старая совсем, все её боятся, а я жалею. Любовь дорогого стоит…
– Да без неё и жить не стоит, – продолжил я.
– Вы запомнили! Да, так она и говорит.
– Ты по-настоящему добрый парень. Я бы хотел иметь такого друга рядом.
– Друга? Правда? Как можно, мой господин, Вы – благородный, а я – обычный крестьянский мальчишка… – он с грустным видом опустил глаза.
– А что мешает мне, скажи, прямо сейчас, взять и крепко обнять тебя?! – я прижал мальчика к сердцу, он даже прослезился. – Валентино, если твой отец согласится, я щедро заплачу ему и возьму тебя с собой, и выращу, как родного.
Он поднял глаза и такое счастье осветило его лицо лучезарной улыбкой, что и моя душа дрогнула.
Словно подслушав наш разговор, откуда ни возьмись, появилась рыжая пушистая белочка, прыгнула с ветки мальчику прямо на плечо, зазывно попрыгала на нём и исчезла в ветвях старого дуба.
– Бабушка зовёт, что-то срочное.
– Я пойду с тобой. Можно?
– Буду очень рад! – он снял с себя замызганный передник для грязной работы и повесив его на дверь сарая, помыл в ведре руки. – Только идти надо быстро.
– Я готов.
В этот момент на пороге дома появился Дрэго.
– Передай госпоже, что я прогуляюсь с Валентино, пусть не ждёт к обеду! – сказал я ему.
Мне самому было необходимо проветриться и задать старушке ещё несколько вопросов. Ведь всё, что она говорила о Патриции, сбылось.
В этот раз путь показался мне гораздо ближе и не таким мрачным, как в предыдущий раз. Птицы пели, то тут, то там мелькал какой-то зверёк: то заяц прошмыгнёт, то лисица, то белка. Валентино здесь чувствовал себя как дома.
– И не страшно тебе по лесу одному бегать?
– Не-а, совсем нестрашно. Волки меня стороной обходят, бабушка заговорила, а грабителей у нас отродясь не было, что им тут делать? В такой глухомани и воровать-то нечего, разве что утку да гуся, так этого добра кругом навалом, – он улыбнулся, а после тяжело вздохнув признался, – Как же я хочу с Вами, синьор! Мне снятся по ночам рыцарские сражения, а я за коровами навоз убираю, да овец пасу…
– Пройдёт время, и ты будешь вспоминать свою жизнь в деревне, как тихое безоблачное счастье, Валентино! Мне тоже очень хотелось повзрослеть, стать могущественным и сильным, чтобы отец мною гордился, да только не так всё… Если и есть настоящая свобода, то только в детстве, когда душа ни за кого не болит, совесть не мучает, любовь не скручивает…
Он удивлённо посмотрел на меня своими тёмно-карими глазами, и я вспомнил про Амато. Первым делом про него спрошу: трудно жить в неведении, лучше знать правду.
Мы подошли к хижине травницы, когда солнце было в самом зените и стало припекать голову. Она сидела на том же месте, словно за эти дни и не вставала с него.
– Заходите, гости дорогие! – проскрипел старушечий голос вместе с проржавевшими петлями двери. – Знала, что вместе придёте!
– День добрый, бабушка, вот соль, как и обещал! – Валентино положил ей в руки тряпочный мешочек.
– Спасибо, сынок, но так много и не понадобится. Я щепотку возьму, остальное домой отнеси, жалко ведь, пропадёт.
– Так впрок возьми!
– Помру я скоро, малец, а из ведьминого дома ничего уже люди добрые не возьмут, сожгут меня вместе с хатой и хоронить не станут.
– Что такое говоришь, бабушка, тебе ещё жить и жить!
– Нет, мой мальчик, всего два дня осталось. Не спорь со мной и не плачь, всё так, как надо. Знания свои я уже передала, уйду с миром… – она повернула ко мне своё морщинистое лицо с неподвижными глазами. – Что молчишь, сокол? Жива твоя голубица?
– Жива! Благодарю всем сердцем, если бы не Вы…
– Выкать герцогам будешь, а мы люди простые. Подойди ко мне!
Я подошёл и опустился перед ней на корточки. Она вновь ощупала моё лицо сухими скукоженными пальцами, улыбнулась, словно «увиденное» доставило ей удовольствие.
– Хорош ты, Эрнесто, красив, как Бог, столько женских сердец в руках держишь! Вот, возьми, тебе приготовила, – она протянула мне маленький сосуд с мутной жидкостью, в которой плавает волос, видимо, тот самый, что вырван с моей головы. – Примешь это, когда совсем невмоготу станет.
– Что это? Яд?
– Нет, заговор, ведьма твоя подсказала. Она знает, что делает, сильна чертовка, и души в тебе не чает. Только изменит это твою жизнь, касатик, лучше не рискуй.
– Что это значит?
– Дорога это твоя к ней, чтобы неразлучные вы были, чтоб не потерялись никогда. Не успела она при жизни своей. Только уже поздно, вместе вам всё равно не соединиться, ангел стоит между вами, бережёт тебя. Но если обещал, сдержи слово! Спасла ведь она жену твою?! А коль не соблюдёшь клятвы, обеих потеряешь. Только не торопись! Время у тебя есть, побудь ещё собою, – она попыталась встать и не смогла, я помог её подняться на ноги. – А ты что, родимый, уши-то развесил, беги на полянку, там всё уже приготовлено!
Валентино словно очнулся ото сна и быстро ушёл.
– Мальчишку возьми с собой! Человеком сделай, его мать скоро умрёт, сразу же после меня. Держу её, пока силы есть. А тогда девка на трон взойдёт, поедом есть их будет, особенно его, за то, что мать защищал. Забери Валентинко, Бога ради, пропадёт здесь малец.
– Заберу, обещаю, никаких денег не пожалею.
– Вот и молодец, а мне старой и помирать легче будет, одной обузой меньше! Всё любовь, проклятая, покоя не даёт, за всех душу рвёт на части. Вот и ты появился, не постыдился… Теперь и за вас переживаю! Спрашивай, что хотел.
– Друг у меня есть, Амато, уехал не попрощавшись. Что с ним? Свидимся ли ещё?
– Хорошо всё с ним, не переживай, скоро вернётся. Только на беду твою он рядом. Смерть твоя в руках у него, сам отдал.
– Ты же сказала, что я свою жизнь оборву.
– А нечего клятвы попусту брать! Чьи бы руки нож не держали, а воля всё равно твоя. – она подошла к «кровати», которой служила горка сена, покрытая дырявым одеялом, и с трудом забралась на неё. – Устала я, силы уходят. Помолись, коль отблагодарить захочешь, через два дня за упокой моей души.
– Помолюсь и свечку поставляю, и молебен закажу!
– Вот за это спасибо! Трудно нам уходить, ведьме твоей повезло. Только жаль, что рано. Жизнь ваша совсем другою б была, если бы отец твой не вмешался. Но ежели Бог допустил – принимай, такова значит Его воля.
– За что вам смерть тяжёлая дана?
– За то, что вмешиваемся в судьбы людские, поперёк Его воли идём, свою вершим, грешные. Да ты и сам всё поймёшь скоро.
Прибежал Валентино с мешком в руках, набитым, как подушка.
– С ним поедешь часть с собой возьми, остальное детишкам оставь. Отцу не давай, девка отберёт и не останется. Если Эрнесто не договорится по-хорошему, сделай вид, что смирился, а сам сбеги! Иначе погубит тебя бесстыжая, – она протянула руки к мальчику, и они обнялись. – Больше сюда не приходи! Только слёз мне твоих не хватало! – она потрепала его волосы. – Свиток береги, Валентино, всегда при себе держи, да никому не показывай! Это твоя сохранная грамота. Читать научишься, откроешь, прочтёшь только сам. Понял? – она прижала к себе голову мальчика и слёзы покатились из старушечьих глаз. – Мочи нет вас больше терпеть! Уходите оба! Да что сказала помните! Слово моё пустым не бывает, – она закрыла глаза и замерла как изваяние.
«Свиток? Когда научишься читать, прочтёшь… Откуда Филоретта деревенская знахарка писать-то умеет?» – подумал я, но промолчал. Мы уходили, взяв всё, что она дала с глубокой тоской в сердце. Я окинул напоследок взглядом убогое жилище и увидел в нём множество теней, непонятно откуда взявшихся.
– Спаси тебя Господь, добрая женщина!
Валентино шмыгнул носом, стирая рукавом слёзы:
– Прощай, бабушка, я люблю тебя!
Мы шли медленно, вслед за солнцем, погружающимся за кроны деревьев, и долго молчали, не решаясь сказать ни слова, уже перед домом мальчик спросил:
– Как же я уеду, а матушка?!
– С нею всё будет хорошо, так Филоретта пообещала. Завтра с рассветом тронемся в путь. Я поговорю с твоим отцом, но будь готов к решительным действиям, может и запереть…