– Возьмите меня с собою, синьор! Я буду заботиться о Вас и о госпоже тоже. Вы же знаете, я всё умею и люблю Вас, как родного. Не оставляйте меня здесь, пожалуйста, и матушке Вашей покойной я обещала, что позабочусь о Вас, покуда жива.
– Маркела, путь неблизкий, я вообще не знаю, что нас ждёт впереди!
– Позвольте дать совет, синьор!
– Говори…
– Нужно нашу голубку в родной дом отвезти, там и стены лечат! Родительская любовь, детские воспоминания.
Я обвёл взглядом комнату, в которой вырос, но здесь уже ничто не напоминало мне о прошлом.
– Боюсь, дорогая Маркела, что её не примут.
– Неужто сердце матери не дрогнет?
– Теперь там правит старший брат, а он, говорят, несговорчив.
– А Вы скажите, что это Ваше дитя, – Маркела покраснела и смущённо опустила глаза, – простите, старушку, что лезу не в своё дело, мой господин.
– Может, ты и права, только вряд ли ей это поможет. Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?
– Уже всё взяла, да и многого мне не надо. Вещи госпожи подготовлены.
– Хорошо, садись в экипаж!
Я вернулся в дом и отнёс Патрицию на руках. Мы обложили её подушками и накрыли тёплым меховым покрывалом. Теперь она выглядела гораздо лучше прежнего: волосы уложены и взгляд другой, платье на худеньких плечах висит, а там, где живот, пришлось ослабить шнуровку. Нынешнее положение моей супруги сделало бы меня счастливым, если б не то, что произошло, теперь я не знал, чьё это дитя, воспринимал его скорее как неприятный и тягостный недуг, болезненный для нас обоих.
Амато согласился, что можно попытаться спрятать госпожу в родовом поместье у её матери (отца к тому времени уже не стало, он так и не пережил трагедии, случившейся с его любимой дочерью).
Теперь всё зависело от того, как отнесётся к Патриции родной брат и станет ли на её защиту. С Винченцо первый и единственный раз мы встречались на свадьбе, но там даже поговорить не было возможности, слишком много гостей, да и занимался я, честно говоря, совсем другим… Воспоминания наполнили сердце любовью: какою же божественно-красивой и желанною была невеста!..
«Ничего, мы справимся и с этим!» – пообещал я сам себе, согревая её холодные ладони дыханием.
Шестеро солдат, отобранных Амато для охраны, будут нас сопровождать. Никто не знает, чего ожидать впереди…
Паника вновь охватила Патрицию, ей не хотелось уезжать. Наш замок выглядел надёжным и хорошо защищённым, но как можно объяснить ей в таком состоянии, что мой родной отец теперь является главной угрозой её жизни?
Тяжело вновь покидать семейный очаг. Постоял у могилы матери и простился с домашними, многие, наверное, догадывались о причине нашего бегства и со слезами провожали. Тронулись в путь. Пришлось ехать в экипаже: Патриция не отпускала меня ни на секунду без слёз.
Вскоре послышался топот копыт, одинокий всадник летел во всю прыть и махал нам рукой.
– Я проверю, синьор, – Амато двинулся к нему навстречу.
Мы остановились. Я выглянул, чтобы посмотреть всё ли хорошо. Он, переговорив, позволил незнакомцу приблизиться к нам.
– Должен вручить Вам, лично в руки, барон Гриманни, послание Его Святейшества, – он с трудом дышал, так же, как и его конь после долгого пути.
Сердце словно оборвалось в груди и упало куда-то вниз. Я совсем забыл, что отец отправлял прошение. Развернув послание, скреплённое папской печатью, я прочёл его.
– Благодарю, Вы свободны.
– Ответа не последует? – посланник выглядел уставшим.
– Передайте мою глубочайшую благодарность и признательность Святому Отцу! Вернитесь в замок и отдохните, как следует! Прощайте!..
Мы продолжили путь. Амато не спускал с меня глаз, сопровождая нас рядом на своём гнедом скакуне.
– Это, конечно, не моё дело, но что там, синьор?
Идти против воли главы Церкви не рискнул бы даже самый отчаянный и могущественный человек, слава Богу, мне и не придётся этого делать.
– Это смертный приговор для Романьези и отказ в разводе для Эрнесто Гриманни.
Патриция вздрогнула всем телом и посмотрела на меня.
– Нет, любимая, не я о нём просил, это мой бессердечный отец решил разлучить нас с тобою. У него ничего не получится, обещаю тебе! – я поцеловал её. – Ты мне веришь?
«Кажется, разум начинает у неё проясняться, взгляд становится всё более и более осмысленным, если бы не слёзы, всё было бы очень даже неплохо, но они текут рекой, почти без остановки. Маркела по-матерински старается утешать несчастную, по мере сил и доброте душевной, и Патриция начала подпускать к себе пожилую женщину без опаски. Хоть в чём-то мы продвинулись, это радует и дарит надежду.»
– Кажется, приговор не только для Романьези, – тихо заметил Амато. – Теперь у Деметрио ещё меньше выбора, – он пришпорил коня и отъехал немного вперёд, оставляя мне время на раздумье.
«Было б ли легче сохранить жизнь Патриции, если развод одобрил Папа? Деметрио, как советовал его друг Джованни, мог бы закрыть глаза на её существование при некоторых условиях… А теперь только смерть может разлучить нас. В любом случае, я не позволю ей умереть в одиночестве, Амато сдержит данное мне слово», – я всё больше убеждался в его преданности и любви.
Вечерело, когда прибыли к поместью Де Росси. Спрятав послание за пазуху, я на руках вынес жену из экипажа. Увидев родные стены, она сразу же ожила, и даже подобие улыбки впервые появилось на её губах. Нас выбежали встречать слуги, но при виде Патриции прикрывали рот, они помнили свою молодую госпожу совсем иною.
– Какое несчастье! Наша бедная синьорина!.. – прошелестели возгласы, слетевшие с уст людских подобно дыханию ветра.
Нас пригласили в дом. Он был гораздо меньше нашего, но так же хорошо укреплён. Каждая знатная семья старалась позаботиться о своей безопасности, чтобы при надобности держать оборону.
Мать Патриции в траурном платье вышла к нам.
– Дитя моё!.. – слёзы заполнили её глаза, – Что они сделали с тобою! – она, качая головой, злобно смерила меня уничижительным взглядом. – Отпустите мою дочь, барон Гриманни, не нужно её всё время держать на руках!
– Вы не понимаете, она слишком слаба…
– Слуги, примите госпожу! – прозвучал властный приказ.
– Нет! – вскрикнула Патриция, как только к ней приблизились мужчины, и, закричав, уткнулась лицом мне в плечо.
– Ваша дочь не доверяет больше никому, кроме меня, – с горечью ответил я.
– Никогда не прощу Вам того, что случилось с нею! – сквозь зубы промолвила тёща, провожая нас в гостевую комнату.
– Положите её здесь! Я хочу поговорить с Вами наедине.
Я исполнил повеление. Патриция попыталась протестовать, ею вновь овладела паника.
– Подожди, любимая, я скоро вернусь! С тобою побудет Маркела… – опустив её на постель, вытер бегущие по щекам слёзы, если бы их кто-то собирал, наверное, уже наполнилось бы ведро. – Твоя матушка что-то хочет мне сказать, будет невежливо, если я откажусь её выслушать, понимаешь?! Успокойся, ты дома и в полной безопасности…
– Вы говорите с ней, как с ребёнком, Эрнесто, это возмутительно! Патриция, немедленно прекрати истерику, возьми себя в руки! Это мерзко так раскисать! – негодовала Сларисса.
– Она ещё не пришла в себя! Неужели Вы не видите, синьора?! – я пытался её образумить.
– Слава Богу, Рональдо не дожил до этого позора! Иначе бы не пережил, – она покинула комнату, кипя от негодования.
Я ещё раз поцеловал заплаканное лицо Патриции, она притихла, и лишь после этого вышел.
– Слушаю Вас внимательно, донна Де Росси.
– С рассветом вы должны покинуть наш дом! – сухим голосом произнесла она. – Вам повезло, что Винченцо отсутствует. Он бы даже не впустил эту умалишённую. Будет лучше, если Вы послушаете отца и отправите её в монастырь, где монахини позаботятся о её душе и теле. К чему привела Ваша забота, уже видно! Несчастное создание. Во что Вы превратили моё дитя! – она смахнула скупую слезу, набежавшую внезапно, шёлковым платком. – Мы доверили её Вам, но Вы ни на что не способны Эрнесто Гриманни! Всё, к чему Вы прикасаетесь – гибнет. Будьте прокляты!
Я потерял дар речи.
– Зачем Вы привезли её? Для того, чтобы окончательно разбить моё материнское сердце?! – она не унималась, а я изумлялся всё более и более: «Да неужто это речи той, что родила и лелеяла своё дитя?! В ней нет ни капли жалости, она не мать, а чудовище!»
– Нельзя разбить то, чего нет, – скорбно констатировал я неоспоримый факт.
– Как Вы смеете, оскорблять меня в моём собственном доме!
– Я надеялся найти у Вас приют до тех пор, пока ваша дочь не окрепнет и не поправится хотя бы в той мере, чтобы выдержать долгую дорогу. Но теперь вижу, что напрасно рассчитывал на Вашу добросердечность.
– Хам! Убирайтесь, немедленно вон! – она заорала так, что эхо пронеслось по коридорам.
– С превеликим удовольствием! – я театрально раскланялся.
– Ни одна приличная семья вас больше не примет! – злоба изливалась из неё бурным потоком, оскорблённая синьора Де Росси уходила с гордо поднятым каменным лицом.
Я вернулся в комнату, взял мою лёгкую ношу на руки. Патриция молчала. Даже слёзы высохли на лице, она всё слышала и поняла. Маркела, опустив голову, виновато проследовала за нами. Амато открыл дверь экипажа. Уже стемнело. Ехать в такое время – самоубийственно. Но у нас не осталось выбора. Слуги открыли ворота. Холодная ночь приняла скитальцев.
– Встреча была недолгой, – голос Амато звучал сочувственно.
– Прочь из этого дома и поскорей!
Амато закрыл за нами дверь и вскочил на коня.
Маркела всхлипнула в углу:
– Простите меня, синьор, это всё я, дура старая, насоветовала.
– Ты ни в чём не виновата, успокойся, добрая женщина. Кто же знал, что у этой змеи только яд в крови и больше ничего. Мир большой, где-нибудь найдётся и для нас пристанище!..
Кони рванули с места так, словно и им было невыносимо оставаться здесь ещё хотя бы мгновение.
– Эрнесто, отвези меня в монастырь! Мама права… – Патриция приподнялась на локтях, собрав всю свою волю в кулак.
– Нет, моя дорогая, не слушай их, эти люди думают только о себе, – я улыбнулся и покрепче прижал её к сердцу. – Я люблю тебя, и мы будем счастливы вопреки всем бедам и проклятьям!