Директору отец позвонил поздним утром следующего дня: решил поздравить с Новым Годом, а заодно и поинтересоваться социальным положением новых учеников школы. Характер папы был ужасный: за всю свою жизнь я не встречал более упертого человека. Если уж он что-то решал для себя, никто и ничто не было в силах его переубедить. Своим упорством, граничащим с банальным упрямством, папа очень гордился и любил повторять, что именно это сильное качество помогло ему выбиться в люди. Меня он считал мямлей, не умеющим за себя постоять. Если я вдруг высказывал своё мнение, и оно отличалось от мнения отца, он зло смеялся надо мной и говорил, что я всего лишь глупый мальчишка, который ничего в этой жизни не смыслит. Меня это всегда сильно задевало, и я пытался с ним спорить. Заканчивалось это чаще всего скандалом, а то и рукоприкладством по отношению ко мне.
По рассказам папы его отец, мой дед, бил намного сильнее, поэтому из папы и выросло что-то приличное. Я этого никогда не понимал. Если в детстве ты испытал те же чувства, эмоции и трудности, то зачем так обращаться с собственным сыном? Для себя я решил, что своих детей и пальцем никогда не трону, что бы они ни делали. Никто не заслуживает такого обращения. Я прекрасно запомнил, какие чувства я испытывал, когда отец был ко мне жесток, и не собирался вымещать свой гнев на своих детях.
Ранним утром, когда я ещё спал, отец зашёл ко мне в комнату. Разбудив меня, он принялся меня увещевать. На секунду мне даже показалось, что он раскаивается за вчерашнее выступление. Он говорил мягко и почти не повышал голоса:
– Дима, – ласково начал отец, садясь на кресло рядом с кроватью. – Ты ведь понимаешь, что тебе нужно будет устраиваться в жизни и заводить новых друзей, которые помогут сделать тебе карьеру. Этот детдомовец тебе не ровня, он потянет тебя на дно.
Я молча рассматривал узоры обоев на стене. Отец долго ещё распространялся в подобном духе, но я упрямо стоял на своём. Когда он закончил свою пламенную речь, я тут же заявил, что буду дружить, с кем захочу.
– Идиот! – злобно сказал отец, рывком вскакивая с кресла. Вся натянутая отцовская любовь мигом исчезла.
Разговор наш, как и ожидалось, не привёл ни к чему хорошему. Отец снова взорвался, начал орать. Я упорно продолжал твердить, что у меня уже есть друг, и что я не собираюсь его менять на кого-то другого. Под конец отец так разозлился, что влепил мне сильную пощечину. Я машинально схватился за щёку, отчётливо чувствуя, как она горит.
Отец демонстративно вышел из комнаты, напоследок хлопнув дверью. А мне очень захотелось написать Сане сообщение и спросить, как у него дела. Только наша с ним дружба сейчас меня и поддерживала, и я пообещал себе, что никто и ничто не сможет нас разлучить.
Мне казалось, что я знал Саню уже много лет, а ведь совсем недавно его в моей жизни не было. Как я вообще жил тогда? Чем больше я об этом думал, тем сильнее казалось, что это было лишь жалкое существование, и только с появлением друга жизнь обрела смысл. Словно зажегся огонек, который освещал мне путь. Мне очень нравилось это поэтическое сравнение, про себя я так и называл его – путеводная звезда, показывающая путь к чему-то светлому.
Интуиция и судьба говорили мне идти за этим мальчишкой. Кто-то бы сказал, что меня заманивает в топь гаммельнский крысолов, но мне было все равно. Мое сердце было отдано детдомовскому мальчику, и я ни разу об этом не пожалел. Если бы отец знал, чем закончится наша с Саней дружба, он убил бы меня. Моему папаше были свойственны шаблонность мышления и полное отсутствие критического восприятия. По-житейски он был умён: знал, как и к кому из начальников нужно подлизаться, чтобы получить повышение, умел зарабатывать деньги и строить карьеру. Но при всём этом он все равно оставался жестоким, злым и недалеким человеком.
Сидя в своей комнате, я слышал, как отец позвонил Амадею Ивановичу, и мне стало его жалко. Он ко всем относился доброжелательно и уважительно, и директора лучше просто невозможно было найти. Многие в школе ценили и любили его.
Еще в самом начале нашего знакомства Саня рассказал мне, как попал в школу и как ему помог Амадей Иванович. Приёмная мать Саши не хотела его туда отпускать, но директор убедил её подписать все бумаги. Если бы Амадей Иванович отнёсся к Сане равнодушно, тот так бы и остался с этой злой женщиной и продолжил бы учиться в не самой лучшей школе. Саша сам решил изменить свою судьбу, своими силами вырвавшись из детского дома, хотя весь мир был настроен против него. И после этого отец называл его всякими нехорошими словами?
Я слышал, как отец на повышенных тонах что-то говорил Амадею Ивановичу, но до меня долетали только отдельные фразы. Наверняка отец не стеснялся в выражениях и опять как-нибудь обозвал моего друга для красивого словца. Директор хорошо относился к Сане, и ему наверняка было неприятно это слышать. Он никогда не разделял учеников на богатых и бедных, как это делала та же англичанка, а относился ко всем одинаково.
– Ладно, я Вас понял, Амадей Иванович, – услышал я голос отца. – Всего доброго!
У меня похолодело в груди. Отец сейчас снова захочет зайти в мою комнату для разговора и опять попытается заставить меня отказаться от моего друга. Но я всё равно так не сделаю, даже если он будет избивать меня каждый день. И именно тогда я для себя твёрдо решил, что буду стоять на своём, что бы ни случилось. Отец не имел никакого права так со мной обращаться. И я не должен позволять меня бить: я уже взрослый, могу и сам принимать решения.
Отец на повышенных тонах что-то высказывал матери. Я тихо встал с кровати и подошёл к закрытой двери, чтобы слышать, о чём говорят взрослые. Как и все подростки, я был жутко любопытным и часто прислушивался к разговорам отца или матери. Это было интересно, хоть и не всегда. Отец часто вещал о политике, мать ему поддакивала, а я размышлял об окружающем меня мире и своём месте в нём.
Иногда мысли были совсем невесёлые. В тринадцать лет я думал, что моя жизнь закончена и что дальше будет только хуже. Мои одноклассники уже вовсю обсуждали девчонок, а меня это ни капли не интересовало. Сверстницы мне казались чужими, да и они не сильно обращали на меня внимания. Я вглядывался в зеркало, пытаясь понять, насколько я привлекателен. Мама часто говорила мне, что я симпатичный мальчик, и, что, когда вырасту, все девчонки будут мои. Но моё отражение было тощее, светловолосое и прыщавое. Я себе совсем не нравился. Мне советовали быть приветливее и казаться проще.
С появлением Сани в нашем классе проблема с друзьями решилась сама собой. Теперь никто не мог сказать, что я изгой. Я подружился со старшеклассниками, и они хорошо ко мне относились. Как здорово было осознавать, что меня не считают унылым задротом, как это было раньше.
Буквально за несколько месяцев Саня сумел найти общий язык с кучей ребят, среди которых снискал популярность. Поначалу его все сторонились, считая, что детдомовский мальчишка явно не ровня детям из хороших семей, но в скором времени его знала вся школа и многие стали считать Бессонова классным.
Мне была очень интересна новая жизнь, открывшаяся передо мной. Я жадно слушал рассказы старшеклассников об их похождениях. Большинство историй были, конечно же, неправдой, но и они казались мне светом истины. Драки, распитие спиртных напитков, секс – всё это было таким запретным и таким желанным для нас.
Многие взрослые считают, что быть подростком так здорово. У тебя вся жизнь впереди, можешь быть, кем угодно. Люди смотрят на это через призму воспоминаний, искажающих действительность. Подростком быть тяжко: тебя волнуют тысячу вопросов, на которые так сложно найти ответы. В голове путаница, и ты не знаешь, куда податься. Ты безумно раним и совершенно не знаешь, что делать с собой и своей личностью. Твои сверстницы вызывают страх, и страшно даже представить, что однажды тебе придется ухаживать за ними.
А ещё пытаешься всем вокруг что-то доказать. Мальчишеские компании требуют с тебя определенного поведения, которому ты должен соответствовать. С самого первого класса я был в самом низу этой иерархии, меня считали изгоем и со мной никто не дружил. Но теперь все было по-другому. У меня были два лучших друга – Саня и Антон.
Нам втроём было весело и интересно. Мы забирались на крышу, откуда открывался захватывающий дух вид на окрестности. Оттуда даже было видно озеро, куда мы часто ходили с Саней после уроков или на выходных. Вдали виднелись холмы, на которые мы всё хотели взобраться, а нашу школу окружал бескрайний лес. Я смотрел на тропинку, ведущую к холмам, и думал, что однажды мы с Саней обязательно отправимся в далёкое путешествие за приключениями. Вот как, например, во «Властелине Колец», который мы так любили. Саня всё мечтал, что он однажды он там окажется, и представлял, что, быть может, есть такой портал, который откроет нам дверь в другой мир, такой таинственный и желанный.
Мы часто обсуждали эту книгу, и ею даже заинтересовался Антон, которого мы тотчас же привлекли к нашему фанатскому клубу. Он с интересом прочёл книгу, и она ему понравилась. Так у «Властелина Колец» появился ещё один преданный фанат. Читали мы с Саней и другие книги. Хоть я и считал теперь, что в жизни у меня появились занятия в разы интереснее чтения, от своей старой привычки я отказаться не мог. К тому же Сане очень нравилось, когда я читал ему вслух. Я не мог отказать ему в этой просьбе, а потом и Антон присоединился к нашим чтениям. Саня, надо заметить, тоже пытался читать вслух, но он так тараторил, что ничего не было понятно. Поэтому главным чтецом всегда был я.
Были у нас и довольно опасные развлечения. На крыше нашей школы лежали доски, оставшиеся там после ремонта. Валялись они с лета, и о них все явно забыли. Мы же использовали их для создания оружий. Саня выстругал кривой деревянный меч, которым я восхищался. Антон меч, конечно, раскритиковал, но предложил сделать лук и стрелы. Мы потом тренировались на заднем дворе школы, пока это не заметила наша классная. Она тут же отобрала наше оружие, отругав, а мы очень расстроились.
Саня придумал ещё одно развлечение, воспоминания о котором до сих пор вызывают у меня мурашки. Корпуса нашей школы располагались достаточно близко друг к другу, всего два метра разделяли их между собой. В образовавшемся проходе могли пройти одновременно буквально несколько человек, тесно прижавшись друг к другу. Тогда Саня предложил новую игру. Он перебросил одну из оставшихся деревянных доску, довольно крепкую на вид, между крышами корпусов школы. В результате образовался неустойчивый мостик, который шатался при каждом движении. Саня решил нам продемонстрировать, как перебираться с одной крыши на другую. И хотя расстояние между крышами было небольшое, если Саня сорвётся и упадёт вниз, костей никто не соберёт. Я попытался его отговорить, но он только презрительно фыркнул и заявил:
– Я что, трус?
Мы с ним тогда были вдвоём на крыше. Возможно, Антон смог бы его отговорить, но наш друг где-то болтался. Я со страхом наблюдал, как Саня ступил на шаткую поверхность, как он передвигался по этой доске, которая всё раскачивалась и норовила скинуть его вниз. Дул ветер, и я видел, как хрупкая фигурка Сани идёт по этой доске на фоне серого неба. Я поймал себя на мысли, что прекраснее этого я ничего ещё не видел. Это было одновременно страшно и удивительно прекрасно. У меня ныло сердце и перехватывало дыхание, когда я смотрел, как Саша идёт по самому краю.
Когда он перешёл на ту сторону, то звонко рассмеялся и посмотрел в небо, закрытое тучами. Он был удивительно живописен сейчас, и мне казалось, что он словно сам спустился с небес на землю. И сейчас взлетит наверх, и скроется где-то там, наверху.
– Дима, не бойся, иди ко мне! – он протянул мне руку, и я, словно зачарованный, подошел к этой доске. Он звал меня с собой, и я не мог остаться здесь. Я должен был быть с ним там, на той стороне. Я ступил на самый край и почувствовал, как подо мной задрожала доска, потом поставил вторую ногу и медленно, шаг за шагом начал приближаться к Сане, который завороженно наблюдал за каждым моим действием. Мне было почти не страшно: мне казалось, что Саня не даст мне упасть. Я украдкой кинул взгляд вниз, и голова тут же закружилась. Я чуть не потерял равновесие, но сумел поднять голову и посмотреть на Саню, словно обретая устойчивость. Мне мешал ветер, который норовил меня сдуть вниз. Иногда я будто слышался голос, предлагавший мне стать легче воздуха и отправиться ввысь:
«Я научу тебя летать,» – шептал мне кто-то, но я упорно шёл вперёд.
Не дойдя до конца совсем немного, я всё-таки споткнулся и чуть было не полетел вниз. Меня успел подхватить Саня, тут же бросившийся ко мне. Мы с ним рассмеялись, и я крепко обнял его за шею и почувствовал, как у меня защипало в носу. Мне хотелось то ли плакать, то ли смеяться. Произошедшее, когда я был на самой грани, почти сводило меня с ума. У меня кружилась голова от смеси ужаса и радости.
А перед нами расстилался огромный мир, в котором мы должны были быть вместе до самого конца. И в тот момент не было на свете человека, которого я бы любил больше.
И вот теперь отец предлагал мне отказаться от этого человека из-за каких-то предрассудков. Я услышал, как он говорит матери, посмеиваясь:
– Амадей совсем с ума сошёл. Сказал, что этот мальчишка не так уж и прост. Сказал, что у него родители – высокопоставленные люди. И поэтому его в детдом отправили, ага.
Мама тоже фыркнула и рассмеялась, а мне стало обидно. Саня говорил, что его мама – учёная, а папа – полярник. Хотелось выйти из комнаты и выпалить им это в лицо, чтобы они прекратили смеяться. Но мне не хотелось общаться с отцом. Тогда я его просто ненавидел.
– Что ты ему сказал? – спросила мама.
– Идеально было бы посоветовать ему полечить мозги, но я промолчал.
Я услышал, как отец идёт в мою комнату, и быстро прошмыгнул к себе на кровать, сделав вид, что читаю книжку, которая очень удачно лежала у меня на тумбочке. Это был Майн Рид «Всадник без головы», я знал эту книгу почти наизусть, но сейчас меня мало интересовали тамошние проблемы. Сейчас решалась моя судьба.
Отец, видимо, даже развеселился, поговорив с Амадеем Ивановичем. Он улыбался, когда зашёл в мою комнату:
– У меня для тебя новости, Дима. Во-первых, ты будешь наказан до конца каникул. Будешь сидеть в своей комнате.
Слова отца на меня совершенно не произвели впечатления. Я и так не слишком часто бывал на улице, разве что в сопровождении родителей. С папой гулять вообще терпеть не мог. Он постоянно дёргал меня, заставлял делать приветливое лицо и раздражался на любое моё движение. Я вечно всё делал не так, и его это злило. Поэтому такому наказанию я даже обрадовался. В своей комнате мне было хорошо: здесь можно было закрыться от проблем окружающего мира и уйти в другие реальности.
– Хорошо, папа, – я на всякий случай сделал скорбное лицо и кивнул. Отец бы не перенес, если бы узнал, что я безумно рад такому развитию событий. Значит, мы с ним никуда не будем ходить. Какое счастье! Если я смогу писать Сане сообщения, будет совсем хорошо.
– Во-вторых, я пока что разрешаю тебе общаться с этим детдомовцем. Твой директор меня заверил, что он очень воспитанный мальчик и ничему плохому тебя не научит. К тому же, и правда, с твоей изнеженностью тебе не помешает чисто мужское воспитание, раз уж у меня это не получилось. А этот мальчишка наверняка знает, как общаться в мужском коллективе.
Я не верил своим ушам. У меня было ощущение, что я во сне, и очень хотелось себя ущипнуть. Чтоб мой отец да разрешил мне дружить с Саней? Я на всякий случай сделал непроницаемое лицо, только чтоб отец не увидел, как я рад.
– Какой же ты всё-таки у меня дурачок, – отец вдруг потрепал меня по волосам и вышел из комнаты. Что на него тогда нашло, я не знал. Может, правда раскаивался за то, что вчера так себя вел? Для него это большое достижение. Отец считал себя всегда правым и не признавал свои ошибки, даже если они были очевидными.
А меня можно поздравить с началом Нового года. Пока что мечты сбываются, раз мне разрешили дружить с Сашей.