Только что ее не было – тропы, ведущей вниз, в долину.
Не было, и он стоял на краю и наблюдал с равнодушием, которое достижимо только в отчаянии, как из-под носков его сапог отрываются и медленно летят вниз камни. Долго-долго. В тишине.
А внизу шелковым покровом переливались девственные несмятые травы, такие гладкие, что в их глади отражались плывущие по небу облака.
Эртхиа наблюдал падение камней и оглядывал откосы справа и слева, надеясь найти путь в проклятую долину, когда краем глаза заметил кремнистый блеск прямо под ногами. Блик кольнул и погас, едва зрачки метнулись в его сторону. Ничего не было. Эртхиа отвел взгляд – и подавился дыханием. Тропа была, она шла прямо от носков его сапог вниз в долину, непринужденно изгибаясь без всякой видимой причины. Глаз дрогнул, Эртхиа попытался поймать видение, но оно не далось, исчезло. Эртхиа скосил глаза вправо – тропа, как ни в чем не бывало, изогнулась, опираясь на прозрачный воздух. Она парила, не окруженная ни камушком лишним… Эртхиа уставился прямо на нее. Ее не было. Но, отведя взгляд до упора влево, Эртхиа мог прекрасно разглядеть ее.
Дэнеш говорил ему, что ночью, в темноте, боковое зрение надежней прямого пристального взгляда. Но день сиял над долиной. И – не было ничего, по чему могла бы пролегать эта тропа, на чем покоилась бы ее поблескивающая сколами каменистая поверхность.
Устав косить, Эртхиа присел на корточки и закрыл глаза. Теперь он был уверен, что нашел долину Аиберджит и никакую другую.
И она приглашала его, выслав навстречу дорожку, которой так же не существует, как и самой долины. Или это ловушка?
Но когда осталась одна-единственная надежда, то и выбирать не из чего. Эртхиа решительно выпрямился, подтянул сапоги, поправил на спине суму, вдохнул, выдохнул и пустился в путь. Смотреть приходилось вниз, и голова отчаянно кружилась, но тропа сама несла. И ветер, рвавший полы кафтана, пока он стоял на краю обрыва, теперь едва шевелил выбившиеся из-под платка прядки. Тропа была твердой. Когда Эртхиа увидел, как она кошкой выгнулась над пустотой, ему показалось, что она должна пружинить и раскачиваться в такт шагам. Но она стояла, как каменный мост. Только не смотреть в упор. Только мимо, мимо. Вниз, на долину, на шелковый разлив зелени, ничем не нарушаемый… Эртхиа едва не оступился. Там, внизу, ломая разбег волн, встал черно-сизый куб Храма. Облака потянулись со всей округи, воронкой закрутились над ним и растаяли, как пар над остывающим котлом. Ветер взвыл где-то под ногами и ринулся вниз, пронесся смерчем, взрывая гладь травы, расталкивая ее. Тропа извернулась, скруглила поворот – Эртхиа стоило труда не впиться в нее глазами – и, нащупав широкую ступень, уперлась нижним концом прямо в основание Храма.
Эртхиа перевел дух и пошел дальше. Что ему еще оставалось. Теперь была надежда, что тропа не растает в воздухе, раз она так ясно дала понять, что ведет прямо туда, куда ему нужно.
Вперед, все ниже, и вот уже что-то лунно-белое мелькнуло в высоком проеме и отсветом отозвалось в тени. Еще раз, отчетливей, но уже не казалось белым, а плеснуло радугой и разбрызгалось бликами по ступеням. Эртхиа пустился бегом. Стало не страшно, и глаза сами собой не отрывались от высокой фигуры наверху широкой лестницы.
Что есть духу понесся он, из-под ног летели камни, дарна в суме била по спине то ли подгоняя, то ли остерегая. Разбега хватило на то, чтобы взлететь по ступеням и оказаться лицом к лицу с тем, в белом, в радуге, в сверкании острых бликов.
– Вот я! – выдохнул Эртхиа. – Я пришел.
Встретивший его на пороге Храма изогнул бровь.
– Тебя сюда не звали.
От его голоса у Эртхиа все оборвалось внутри. Но он:
– Но я пришел. Я пришел – ты видишь. Теперь мы что-нибудь сделаем – то, что нужно, чтобы все было хорошо, и я уйду. Сразу. Но не раньше.
– Ты уже сделал все, что мог, явившись сюда, – отрезал встретивший его. – Ты качнул чашу на весах – и она опрокинулась. Теперь она пуста. Пока не наполнится, а наполнить ее не под силу никому из людей. Равновесия нет. Ты нарушил его. Кара падет на твое царство.
– Какая кара? За что?
– Явившись незваным в Долину…
– Но я уже был здесь!
– Незваным…
– И почему – царство? Если я что нарушил, пусть я и буду наказан, но почему – другие?
– Потому что ты царь. С той минуты, как ты принял корону, ты больше не можешь считать себя просто человеком и жить как любой человек. Ты – Аттан, каждое твое слово, каждое движение, действие и промедление, желание и мысль – все это Аттан. Он наброшен на твои плечи, как царская мантия, и живет, и движется, и дышит твоей жизнью, твоим движением, твоим дыханием. И когда ты задумал недозволенное, самый воздух вокруг тебя был этим отравлен, и все вокруг испортилось и пришло в негодность. Ты слышал, что моровая язва посетила твое царство? Она долго не уйдет. Пока не насытится. Она и наполнит опрокинутую чашу.
– Но это вздор! – возмутился Эртхиа. – Я только сейчас вошел в долину, а гонца встретил раньше, еще в Аттане. В чем моя вина?
– Судьбе безразлично, за какой конец потянуть. Нить-то одна. «Раньше» и «позже» ничего не говорят о причине и следствии. То, что произошло позже, может оказаться причиной для предшествовавшего. Ты осужден не за то, что сделал это. Ты был осужден за то, что сделаешь это. Довольно тебе знать, что все случилось из-за тебя. Спорь с этим, если хочешь, но ты ничего не можешь изменить.
– Кто ты? – требовательно спросил Эртхиа.
– Я – Сирин.
Эртхиа отшатнулся.
– Ты не можешь быть им, потому что он – добр. А ты…
– Никогда Сирин не был добр, как не бывает добра Судьба. Если ты принимаешь ее и подчиняешься ей – нет нужды тебя понукать, отнимать украденное и вырывать из рук добытое обманом. Если твоя жизнь нужна Судьбе – Сирин отнимет тебя у самой смерти. Что такое доброта? Я не знаю ее. Я – раб Судьбы, любимый ее раб. Я делаю то, что она велит. Я здесь, чтобы сказать тебе об этом. А ты зачем пришел?
– Но брату моему, но мне самому ты говорил другое! Ты говорил: дерзай, иди вперед, не бойся – и победишь!
– Кого? – холодно удивился встретивший его на пороге Храма. – Судьбу? Разве и в твоей победе – не Судьба? Ты побеждаешь, но это победа Судьбы. Все твоё – Её. Нет ничего твоего. Царствуй, если Судьба дала тебе царство. И помни: потому и позволено было тебе жениться на Ханнар, а Ханису взять Атхафанаму, что Судьбе угодно прервать род Солнечных богов. Их больше не будет. Уже пора.
Эртхиа покачался с носка на пятку, поправил отягченный оружием пояс.
– Ну так. Мы что-то задержались на пороге. Я пришел в долину – я войду в Храм. Слышал я, что там можно встретиться лицом к лицу со своей судьбой. Очень я этого хочу…
Встретивший его на пороге печально покачал головой.
– Это тебя не обрадует.
– Я войду.
– Ты об этом пожалеешь.
– Нет! – крикнул Эртхиа и кинулся внутрь, оттолкнув пытавшегося заступить ему дорогу.
Внутри было сумрачно, но Эртхиа видел всё. Коридор полого катился вниз, ноги на каждом шагу погружались в синеватый туман. Под ним было твердо, и звоном отдавались шаги. Туман пеленой облепил и стены, из него настороженно глядели каменные лица с самоцветами в глазницах. Самоцветы слабо светились. Пелена колебалась, потревоженная быстрым движением, и казалось, что лица вздрагивают от каждого шага.
Впереди замаячил свет. Эртхиа ускорил шаги, нащупал рукоять меча. Свет двигался, кто-то шел ему навстречу. Кто-то в белом, отливающем радугой, рассыпающем по стенам легкие блики. Туман вскипал у его ног, расходясь кругами. И лицо было то же.
– Я ждал тебя. Не думал, что ты будешь медлить столько времени. Вот и ты. Ты пришел. Я знал.
– Сирин!
– Это я.
– А тот?
Сирин сделал неопределенное движение пальцами.
– Я знаю, зачем ты пришел. И все возможно. Но будет трудно достичь желаемого. Ты оставил Аттан в тяжелое, страшное время. И когда вернешься, многих не застанешь. И тех, кто дорог тебе.
– Я вернусь немедленно, сейчас! И умру с ними.
– Может быть, тебе повезет, и ты даже умрешь первым. И женщины твои оплачут тебя, а потом у них на руках будут умирать твои дети… А ты оставишь их одних. Этого ли ты хочешь, Эртхиа?
– Но как же иначе? Раз я не могу спасти их.
– Здесь – не можешь. Но мир больше, чем Аттан и Хайр, больше, чем земли вокруг долины Аиберджит. Как мост держится на многих опорах, так и мир… Тебе нет дороги в Аттан, тут уж мы с тобой ничего не сделаем. Ты нарушил равновесие, явившись сюда незваным…
– Но ты же сказал, что ждал меня!
– Незваного. Я не сомневался в тебе.
– И за это – кара?
– Так уж все устроено. Ты должен был прийти. И должен был прийти самовольно. Потому что ты – это ты, а судьба человека соответствует его свойствам. Но то, что сделано против воли Судьбы, хотя бы и с ее попущения…
– Если Судьба – это все, что бы со мной ни случилось, как я могу сделать что-то против ее воли?
– Ее воля в том, чтобы уступить тебе и покарать твое своеволие. Часто только своеволием и карой за него движется жизнь.
– Ты – кто?
– Я Сирин. Разве я назывался когда-нибудь вестником радости? Я только объясняю, что нужно делать, а выбор – за тобой. Спроси своего брата. Он кое-что знает об этом.
– Я спрошу его. Но ты – объясни мне, что я должен, что я могу сделать, если известно уже, что мои любимые умрут, и дети мои умрут, и царство мое поразит мор, и где я должен быть в это время, и куда мне идти?
– Я объясню, но ты помни: на эту дорогу ты вышел сам, никто не гнал и не манил тебя. А вышел, так иди. Помнишь свой сон об огне и тени?
– Ты знаешь?
– Я сам сочинил его. Он сбудется, как – не знаю. Но это – помощь тебе в дорогу. Судьба не оставит тебя. Иди и помни: пока ты в пути, ничто не совершится окончательно. Где-то очень далеко, отсюда даже я не увижу, стоит другая опора моста.
– Хотя бы скажи, в какую сторону мне идти?
Сирин покачал головой.
– Это мне неведомо. Даже здесь, сейчас, я не могу направить тебя. Это – Храм тысячи врат. Два человека не вошли и не вышли отсюда одной и той же дорогой.
– Благослови меня… – Эртхиа в изнеможении опустился на колени. – Я…
– Да, ты уезжал из дома ненадолго, и не простился со своими так, как надо прощаться навек. Ну, считай это хорошей приметой.
Сирин положил ладони ему на голову.
– Теперь иди.
– Ты совсем другой в этот раз, – прошептал Эртхиа.
– Я совсем другой, – согласился Сирин, убирая руки. – Иди.
Эртхиа поднялся.
– Это важно, каким путем я выйду из Храма?
– Важно.
– Но здесь только один коридор.
Сирин всплеснул рукавами. Туман, взвихрившись, клубами пополз вниз, открывая стены, и Эртхиа увидел между каменных лиц черные провалы.
– Храм ведь не всегда такой, – догадался он.
Сирин кивнул.
– Ну, я пойду, – приказал себе Эртхиа и скользнул в ближайшую к нему щель в стене. Не успел он сделать и нескольких шагов, как стены прянули в стороны, и перед Эртхиа открылся залитый золотым светом многооконный зал. Окна, широкие, от пола до потолка, исходили светом, как будто прямо за ними, за каждым, стояло отдельное солнце.
Эртхиа зажмурился, а когда открыл глаза, увидел радужные сполохи, окружавшие высокую фигуру у дальнего окна. Человек обернулся.
– Сирин?! – вскрикнул Эртхиа.
– Сирин – это я.
И двинулся навстречу, прямой, высокий, непреклонный.
– Не слушай его. Утешитель… Что он наговорил тебе? Что все будет хорошо? Знаю, он всегда говорит одно и то же. То, что ты хочешь услышать.
– Нет, – отверг Эртхиа. – Я не сразу согласился с ним: я не верил ему сначала.
– Только потому, что боялся обмануться в утешении. Ты спорил с ним, чтобы убедиться самому. И ты веришь ему, потому что его слова дают тебе надежду. А мне ты поверишь, потому что я скажу тебе правду. Ты пришел в долину незваным, а навстречу тебе смерть шла в Аттан. Когда встретил ее – почему не остановился, не повернул коня? Надо было вернуться, вернуться… Ты мог повернуть назад еще там, на краю скалы. Даже ступив на тропу, ты мог отказаться от своего намерения.
– Но ты ведь сказал, что я осужден уже за это намерение!
– Я?
– Не знаю, но обликом – такой же, как ты, и именем – Сирин.
– Это неверно. Ты наказан за исполненное. Если бы ты повернул обратно, ничего и не случилось бы. И нечего искать чудес в дальних краях. Что есть в мире такого, чего не было бы в самом человеке? Если ты не можешь отыскать спасения в себе, – не найдешь, обойди хоть весь мир.
Эртхиа тяжело дышал.
– Что же мне делать?
– Никого ты не спасешь. Но ты еще можешь вернуться и умереть с ними. Будь мужчиной, Эртхиа ан-Эртхабадр.
Эртхиа закрыл лицо руками.
– Кто умрет, скажи мне, кто умрет?
Ни звука.
Он открыл глаза. Никого не было рядом с ним. Только окна разгорелись еще ярче. Он обернулся, но не смог разглядеть ни двери, ни щели в стене, через которую он вошел. За его спиной тоже пылало окно. Оно слепило. Прикрыв глаза рукой, Эртхиа пошел вдоль стен, держась подальше от опаляющего жара, клубившегося в проемах. Он не смог найти никакого выхода. Вернувшись в середину комнаты, он постоял, посмотрел направо, посмотрел налево, щуря обожженные ресницы. И кинулся, не выбирая, к одному из окон, и не остановился перед ним. Огонь всклубился, расступаясь, и темнота приняла Эртхиа.
Он плыл, как сухой листок по воде. Справа и слева от него, над ним и под ним было темно. Он вытягивал руки и шевелил пальцами, но он не увидел своих рук и ничего не нащупал в темноте. И он не чувствовал ни холода, ни тепла, ни верха, ни низа, ни движения времени.
Вспыхнула яркая звезда. Эртхиа не мог бы сказать, далеко она или совсем рядом. Она росла, вытягиваясь, и Эртхиа тогда понял, где верх, потому что звезда тянулась вверх, он сразу догадался. Вот она уже превратилась в узкую щель в темноте. Заколебалась, увеличиваясь. Ее белизна расцветилась текучими бликами. И стало видно: кто-то идет, кто-то в белом, отливающем радугой, кто-то, сияющий во тьме.
– Сирин! – беспомощно позвал Эртхиа, барахтаясь в пустоте. Сирин приблизился, насытив светом пространство вокруг Эртхиа. Теперь они как бы плыли в серебристом пузыре, какие поднимаются из воды. Эртхиа поднялся на ноги. Он мог стоять, опираясь на этот свет. Только граница его была зыбкой, подавалась под ногами, Эртхиа приходилось пружинить, сохраняя равновесие. Он уперся рукой в дымчато-серебристую поверхность за спиной. Она тоже колебалась, но все же так стоять было легче. Сирин с тихой улыбкой наблюдал за ним.
– Скажи мне, – вдруг спросил Эртхиа, – что значит твое имя?
– Это имя священное, – объяснил Сирин. – Оно означает «кроткая» и «покорная».
– Ты? – опешил Эртхиа.
– Я. Я – Сирин. Я выведу тебя отсюда. Ты вернешься в Аттан к своим женам и все забудешь. Все будет, как было. Царствуй, Эртхиа.
– А мор?
– Его не было.
– И не будет?
– Нет.
– И все, как прежде?
– Да.
– Нет.
– Нет?
– Я пришел – ты знаешь, зачем. Я не могу объяснить тебе, никогда не бывшему мужем и отцом. Но не мочь дать своей жене ребенка, любимой жене, богине, которая, пусть даже на самом деле и не богиня, – богиня все равно…
– Кто никогда не был мужем и отцом? – перебил Сирин. Эртхиа онемел.
– Я понял тебя, – голос Сирина стал глухим. – Тогда надо идти до конца. Тогда отсюда ты должен идти неведомо куда, искать неведомо что, и, может быть, в этом окажется спасение твоего народа и средство соединить кровь солнечных богов с человеческой. Может быть. А может, и нет. И тогда – смерть пройдет по твоему царству, не встречая препятствий. И твои жены, твои дети умрут. И твои подданные – за твою вину. Идешь?
Эртхиа молчал.
– Возвращайся домой, царь, – мягко сказал Сирин. – Довольствуйся тем, что тебе дано. В погоне за большим можешь потерять всё.
– А могу и не потерять? – встрепенулся Эртхиа.
– А можешь и потерять, – осадил его Сирин. – Всё.
– Я пойду, – угрюмо сказал Эртхиа. – Я пойду. Я хочу не то всё, что у меня есть, потому что оно – недостаточно. Я хочу то всё, что может быть. Я пойду. Если судьба соответствует свойствам человека, моя – такова. Ты только объясни мне, что значит, что пока я в пути, ничто не совершится окончательно. Значит ли это, что если мое странствие будет удачно, то все поправится и вернется таким, как было, но – лучше?
– Хотел бы я это знать.
– Куда же ты посылаешь меня?
– Я?
Эртхиа опустил глаза.
– Ну скажи что-нибудь. Обнадежь меня.
– Сказать тебе то, что ты хочешь услышать, – или правду?
– Скажи мне то, что ты мне скажешь.
– Иди.
– Но ты говоришь, что я могу потерять всё, и не только я, что царство мое погибнет, что любимые умрут и всё – безвозвратно…
– Это как тебе придти в долину незваным: что бы ни было, ты не можешь иначе. Это – нельзя, но ты сделаешь обязательно, потому что такова твоя душа и твоя судьба. Поступай по себе. По-другому ты и не можешь. У тебя ведь нет выбора. Две дороги, а твоя – одна.
Они опять были в коридоре, полого уходящем вниз, и туман обнимал их до колен, и каменные лица пристально смотрели на них.
– Куда мне? – спросил Эртхиа.
Сирин указал ему вглубь Храма. Эртхиа чуть помедлил, глядя под ноги.
– Прощай.
И зашагал вниз. Он шел долго. Пол то плавно поднимался, то выгибался горбом, начиная новый спуск. Лица на стенах смотрели на Эртхиа без всякого выражения.
Кто-то окликнул его сзади знакомым голосом. Эртхиа обернулся, холодея.
Там стоял Сирин.
– Что ты еще скажешь? – в ярости крикнул царь Аттана.
Сирин укоризненно покачал головой.
– Ничего плохого. Я еле догнал тебя. Знаешь, это все неправда. Конечно, вернешься ты в Аттан, или пойдешь дальше своим путем, для тех, кто остался, ничего не изменится. Ты покинешь их – или для странствия, или в смерти. Но есть еще…
– Что? – взмолился Эртхиа. – Что еще есть?
– Но только для тебя. Ты пойдешь так далеко, в неведомые земли, где и не слышали ничего об Аттане. И там обретешь новое царство и новую любовь. Аттан обречен, солнечные боги обречены. Оставь здесь всё, как есть, и начни сначала в другом месте.
– Ничего не хочу. Я уже решил, я иду искать.
– Брось, Эртхиа. Уезжай скорее подальше от Аттана, там будет страшно. И незачем тебе когда-либо возвращаться туда. Все, что было твоего в Аттане, погибнет раньше, чем минет этот год. Уходи.
– Да ты Сирин ли? Такого он не предлагал никогда и никому!
Сирин рассмеялся.
– Сколько угодно, сколько угодно! Каждому. Но не каждый это услышит. А есть такие, что и слышат, да не слушают. Вот и ты. Хорошо. Поступай, как знаешь. Что они тебе насоветовали, наобещали?
– Кто? – насторожился Эртхиа.
Сирин сделал неопределенный жест рукой.
– Да что это здесь такое творится? – возмутился Эртхиа. – Сколько вас?
– Я один и есть. Спроси еще, сколько лиц у Судьбы, сколько голосов, которыми она зовет и запрещает, и какой из них верный, и какой стоит слушать… Не передумаешь, значит?
Эртхиа нахмурился.
– Ну хватит. Я не знаю, кто ты. Но тот, кто обещал вывести меня отсюда, видно, недорого ценит свое слово. Где здесь выход? Мне пора.
– Пора ему! – ухмыльнулся Сирин. – Благодари Судьбу: позволено тебе успеть вовремя.
– Где выход? – зарычал Эртхиа.
– А вот! – Сирин указал за спину Эртхиа. Тот обернулся – в двух шагах от него на ступени падал ровный дневной свет, и волнами ходила трава до самых гор далеко впереди. Эртхиа устремился к выходу. Он опустил ногу на ступень, та мыльной пленкой лопнула под его ногой. Только расслышал озабоченный голос за спиной: «Осторожно!» – и рухнул в черноту.
Солнце стояло высоко. Припекало. Эртхиа открыл глаза. Две конские морды фыркали над его лицом, обдавая липкими брызгами. Он перекатился на бок и огляделся. Рядом терпеливо взмахивали хвостами его кони. С двух сторон поднимались к самому небу крутые склоны. Между ними по высохшему каменистому руслу ручья быстро двигалась высокая фигура, укрытая серым плащом. Эртхиа вскочил, не чуя под собой ног, пробежал несколько шагов.
– Сирин! – закричал он, задыхаясь. – Сирин!
Тот, в сером истрепанном плаще, не останавливаясь, обернулся и погрозил Эртхиа тощим пальцем.
Ноги Эртхиа подкосились, и он повалился на землю, и глаза его закрылись сами собой, и он уснул.