Лунный свет одновременно придавал сил и пугал Люцию, напоминая о безжалостном сиянии солнца, которое способно уничтожить не одну тёмную тварь.
Она одновременно стремилась отойти как можно дальше от могильника, и в то же время жалась к деревьям, словно бы пытаясь спрятаться от лунного сияния под густыми кронами.
Её радовало, что места вокруг были безлюдными, безэльфными и безгномными. Да и тёмных тварей кроме неё тоже видно не было.
Конечно, не каждый бы испугался девушку в почти приведенческом наряде, но некоторые, как она понимала, могли бы обрадоваться ей слишком сильно. Особенно мужчины, не отягощённые моралью, интеллектом и лишними угрызениями совести.
Конечно, после первой удачной волшбы, Люция была почти уверена, что сможет постоять за себя, но проверять на практике глубину своего погружения во мрак не слишком-то и хотелось.
Оставалось ещё придумать легенду, которая могла бы ей пригодиться, если бы таки получилось выжить после восхода солнца. Кольцо из странного тёмного металла с довольно детализировано изображённым скелетом, разлёгшимся "дивным" узором на поверхности, холодило указательный палец правой руки, куда она его и нацепила.
Она то нервно крутила его, то сжимала тонкие пальцы до хруста. Воздавать молитвы создателям этого мира она не спешила, так как не знала, к кому из боговей лучше обращаться. По всему выходило, что вообще к Сатане, но не слишком уж хотелось. К самому верховному богу лезть с идиотскими вопросами или претензиями она тоже не посмела.
Лунный свет холодил тело, но это была приятная прохлада. Деревья тихо шумели, несколько раз мимо пробегали какие-то животные, которых она не успевала разглядеть. Один раз ей даже показалось, что она видит волка, но тот только рыкнул на неё и пробежал дальше, явно не испытывая гастрономического интереса к этой странной тушке.
"Итак, что я скажу людям или эльфам, если их случайно встречу?" – эта мысль исподволь догрызала её мозг.
"Примите меня к себе, я дружелюбное Умертвие", – явно представляло собой самый неподходящий и опасный вариант. Нет, конечно, кое-кто, обладающий чувством юмора, мог и оценить эту шутку, но уж точно не фанаты Света.
С орками, троллями и другими тёмными тварями Люция общаться не слишком хотела, понимая, что отказ встать под знамёна Тьмы уже заранее делал её жертвой.
А становиться чей-то пешкой или разменной монетой Люция не хотела. Маг был, конечно, очень милым, добрым и даже понимающим, но она знала, что он никогда бы добровольно её не отпустил. И если бы ему пришлось её прикончить, то потом бы он долго скорбел, переживал и мучился, но никогда не позволил ей уйти.
Кроме того, актуальным оставался вопрос об одежде. Оружие у неё уже имелось, а вот бродить по сёлам и городам в одном плаще, ей не слишком-то улыбалось. Как и объяснять всем встреченным на пути, почему она так странно одета. Точнее, раздета.
Люция подумала о том, что можно было бы снять доспехи с кого-нибудь из родственников, всё равно они были мертвы – мертвее, чем она – но раздевать истлевшие кости рука не поднималась.
Да и при жизни, если ей и доводилось надевать броню, то только кожаную или тканевую. Если ткань вообще можно называть бронёй. Да и то, тогда она охотилась вместе с братьями, а не сражалась.
Усталости она почти не ощущала, но предполагала, что, если её жизненная энергия исчерпается, она свалится на землю, как тот несчастный мародёр, едва не отдавший ей свою душу.
Люция раздумывала о своей судьбе, что раньше делала весьма неохотно. На самом деле, какой толк от прошлого?
Она знала, что её дальней родственницей являлась эльфийка из Авари, ранее проживавшая в Чёрном лесу. Разумеется, она сама не могла рассчитывать на долгие века существования, от дальней родственницы ей, конечно же, что-то да перепало, но она за всю свою короткую жизнь, так и не поняла, что именно.
Возможно, красота?
Но и её мать из самых обычных людей, можно даже сказать, из низов общества, обладала столь очаровательной внешностью, что смогла удачно выскочить замуж, не имея ни монетки приданного. Её отец был значительно старше матери, и успел настолько сильно разбогатеть, что мог позволить себе взять в жёны хоть орчиху, никто бы и слова не сказал. Нет, сказали бы, но только за спиной, в лицо продолжая приторно улыбаться в надежде на подачку.
Внешностью она как раз и пошла в основном в мать, а эльфийское наследие могло достаться ей только по линии отца. Вообще, эта история была настолько долгой, запутанной и мутной, что она в неё не очень-то и верила.
Кроме того, красота и привела её к гибели. На своё восемнадцатилетние Люция была отравлена соперницей, заподозрившей её в симпатии к огромному здоровяку-охотнику, который считался самым привлекательным молодым мужчиной их поселения.
Мучительная смерть в самом расцвете красоты и молодости из-за мужчины, который ей даже никогда не нравился, определённо, не являлась её лучшим воспоминанием.
Ощутив усталость, девушка легла прямо на землю, уставившись на уже начавшее светлеть небо. Раскинувшиеся над ней огромные деревья явно не могли полностью защитить от солнечных лучей.
Она застыла и приготовилась ждать, поймав себя на том, что от волнения вообще перестала дышать.
Люция словно бы мертвела, закрывая глаза словно по чьей-то воле, погружаясь в цепенящий сон. И не зная, сможет ли она проснуться.
Проснулась она, как в детстве, от нежных лучиков солнца, касающихся кожи и ресниц, словно чьи-то нежные пальцы.
Люция привычно открыла глаза, на грани сна и яви всё ещё воображая себя в детстве и ожидая либо окрика кого-то из братьев, либо матери или отца. В постель ей еду никто не приносил, когда она не болела.
Как говорится, хочешь есть, изволь спуститься в столовую, и вовремя, иначе поцелуешь только горячий чайник и пустые тарелки.
Конечно, потом всегда можно было проскользнуть на кухню, кухарка её обожала и никогда не отказывала в добавке.
Люция с сонной улыбкой вспомнила о том, как она в свои семнадцать лет почти перестала есть мясо, запихивая в себя громадные миски салата, так как боялась поправиться.
Соперница Игга – которая её и отравила – с самого детства соревновалась с ней во всём. А в том сезоне они решили меряться талиями, у кого тоньше. И она до смерти боялась проиграть.
Смешно.
Полностью распахнув глаза, Люция с восторгом и восторженным ужасом обнаружила, что солнце смотрит на неё, а она на волшебное, живое светило, и ничего ужасного с ней не происходит.
Проведя инвентаризацию, девушка с облегчением убедилась, что всё у неё на месте, включая кошелёк в сумке, самой сумки, кожи, волос, глаз, рук и ног.
Несколько раз подпрыгнув от восторга, она собрала свои вещи и кинулась навстречу судьбе, уже уверенная в том, что может без боязни показываться людям.
Конечно, не всем, и не сразу, а постепенно, чтобы не выдать свои архаичные знания об окружающем мире, но уже может постепенно внедряться в окружающую среду.
Только в отличие от несчастного мага, она не собиралась сближаться с различными тёмными личностями, не брезговавшими грабежами и убийствами.
Она уже догадывалась, что знакомство с низами общества плохо закончилось для Дориума.
Как ни странно, она начала скучать по магу. Люция понимала, что воскресил он её для себя, как игрушку, но всё-таки он подарил ей новую жизнь, а, значит, являлся в некотором роде вторым отцом. Так как любовника из него не получилось.
Конечно, плохо представлять отцом типа, который пялится на тебя в немом благоговении, переводя взгляд с лица на тело. Но он не пытался к ней прикоснуться против её воли. К восхищённым взглядам она уже привыкла. Девушка помнила, как наслаждалась перекошенным лицом Игги, когда ею любовались поклонники и вслух обсуждали её возможное родство с эльфами.
Эльфов в их поселении видели очень редко, то есть, почти ни разу. Только один раз к ним прибился эльф-охотник, который где-то далеко наткнулся на орков, смог их победить, но зато заблудился и с трудом вышел к Гордуину – их поселению.
Так как они находились в стратегически совершенно глупом месте – далеко от торговых путей и других значимых мест – то ему на самом деле повезло.
А местным жителям и того более.
Каждый был готов снять с себя последнюю рубашку, чтобы угодить эльфу. Местные лекари едва не передрались за возможность излечить его раны.
Так как эльф оказался половозрелой мужской особью, девушки и даже матроны едва с ума не сошли, пытаясь обратить его внимание на свои прелести. Бедняга эльф тоже едва умом не тронулся, отбиваясь от толпы жаждущих женщин, которые вели себя так, словно они очутились в пустошах, где годами жили без мужчин.
Люция удостоилась одного танца в таверне, принадлежащей её отцу, отчего Игга готова была себе волосы повырывать, во время пребывания эльфа в селении напрочь забывшая о мускулистом охотнике. Сама же Люция всегда считала, что эльф пригласил её на танец, чтобы отбиться от особенно рьяной поклонницы – полной вдовушки, которая ещё и была выше стройного эльфа на две головы и раза в четыре шире, – а не потому, что почувствовал в ней родную душу и кровь!
Люция подумала, что всё в её жизни могло бы сложиться иначе, если бы эльф таки влюбился в Иггу и удрал вместе с ней. Тогда бы и жителям поселения полегчало, да и она бы не была отравлена.
Но какой смысл думать о прошлом, если настоящее уже стучится в двери?