– Так с чего начать, дед? – в который раз спросила она.
– С энергии. У тебя она есть, но то мало, то много. Тебя то в энтузиазм бросает, то в пустоту.
– Вот этой пустоты я и боюсь.
– Поэтому тебе всё время что-то делать надо. Ты прямо ни минуты посидеть не можешь. Как будто тебя изнутри что-то подбрасывает.
– Вот точно, дед, – она встала и прошлась по комнате, – прямо изнутри что-то восстаёт и не даёт сидеть мирно. Кажется, я пока в этом аду несколько лет была, сидела сиднем. Не фактически, а где-то внутри себя и пересидела, в общем. Теперь как будто стыдно, что столько лет провела в пустоте.
– Перед кем стыдно? – дед поднял голову от корзины, что плёл.
– Да вот перед тобой, перед собой, перед Вселенной. Ты же говоришь, что я избранная, значит должна нести что-то миру. А что я несу? Ничего. Себя и то толком нести не могу. Вообще не знаю, куда несу, что несу… – она горестно развела руками, подошла к окну и отвернулась.
Дед покачал головой и промолчал. Он знал, что сейчас она минутку поплачет, упадёт где-то внутри себя в свои собственные страдания, а потом начнёт подниматься вверх. Это сейчас её путь. Удерживаться на плаву и не падать она не может пока, как и взлететь. Слишком много боли. И она тянет её вниз, камнем тянет. Она физически сейчас чувствует эту тяжесть. А в душе и подавно. И если раньше эта тяжесть у неё ассоциировалась в основном с проблемами семейными и тем, что она как будто отошла от своего пути, как будто забыла, зачем живёт и что её радует, то сейчас он добавил ей этих знаний о предназначении, и она совсем хандрит. Думает, что если каждую минуту с большим белым мечом не будет сражаться с демонами, то мир погибнет к обеду. Ну или к вечеру точно. А к утру Вселенная забудет о том, что Земля вообще была. И найти равновесие внутри себя и с миром – её основная задача сейчас. Вот только в один день или в один миг это не делается.
Нет такой волшебной таблетки.
Нет такой волшебной палочки, которая могла бы повернуть в одночасье всё на свете к добру, к гармонии, излечить все болезни или очистить землю от мусора. Вот нету. Всё начинается с одного маленького шага. В её случае с осознания того, что пора успокоиться и не надо специально ничего делать. Как только придёт покой и доверие ко Вселенной, мир начнёт меняться.
Она, наконец, отошла от окна:
– Дед, никак не могу собраться. Я всё время падаю в этот морок. В эту боль.
– Тебя гложет вина. Не только за эти годы, вообще за всю жизнь. Тебе кажется, что ты всё делала не так, где ошибалась – всё фатально. Но ты пойми, маленькая моя, это не так.
Он отложил корзинку, поднялся и подошёл к ней. И было в этом жесте что-то неотвратимое, что она почувствовала буквально каждой клеточкой своего тела. Как будто сжалась вся перед неизбежным. А он подошёл, большой и сильный, взял её холодную ладошку в свои большие тёплые руки:
– Ты пойми, дочка, что ты не одна. Ты никогда не была одна. Исток в тебе, во мне, в каждом из нас. Почувствуй, доверься ему. Он всё сделает, как надо. Ты будешь просто идти по тому пути, который он тебе открывает. Ничего не бойся. У него нет плана убивать тебя или кого бы то ни было. Тем более, если он избрал тебя. Ты натыкаешься, борешься и спотыкаешься потому, что идёшь в другую сторону или в бок. Вот представь, что дорога только одна к свету и только она освещена, а вокруг кусты колючие, высотой до неба и тебе надо идти только вперёд. А ты этих кустов не видишь вообще и каждый раз, как ты сбиваешься с ровной дороги, ты в эти кусты попадаешь, а они с шипами длиной в руку, ветки изогнутые во все стороны торчат и ты с разбегу в них. Боли не описать. А всего-то шаг влево…
– Шаг вправо, – продолжила она, – можно вообще умереть.
– Можно и умереть, но ты опять за своё. Умереть не умрёшь, но застрянешь изрядно. Это да. И пойми, что если тебя Исток избрал, или меня, или кого-то ещё – это не значит, что он ждёт, будто ты в одночасье исправишь мир и дашь всем нужное знание. Так уже было, так уже пробовали. Ни у кого не вышло.
Она нахмурилась:
– Ты пророков имеешь в виду?
– Да многих. И пророков в том числе. Так было не единожды. На каждой планете первородные приходили и пытались просто дать созданным нами существам готовый кодекс, свод правил, завет, как жить. Но всё всегда шло не так. Чтобы душа выросла, она должна расти и набираться разного опыта. Иногда это растягивается на многие тысячи и тысячи тысяч лет, пока она от пустоты и наивности придёт к пониманию Истока, как самого себя, когда сравнится с ним по чистоте и величию, когда научится безропотно принимать и щедро отдавать…
– Я готова отдавать, – спокойно ответила она.
Старик покачал головой:
– Морально, может, и готова. Ты всегда готова последнее отдать. Такова твоя изначальная природа. Вот только ты уже отдаёшь через силу, сверх того, что в тебе заложено. А ты сначала наполнись сама, а потом отдавай. Я тебе говорю, так проще будет и мир не погибнет, если ты сначала себе дашь, а потом людям. У Истока всё расписано. Не от тебя мир в мире зависит. Но и от тебя тоже. За один день Вселенная не сгорит и за два тоже. Мы всего замысла не знаем, но точно знаем, что там, где не готово – битвы не будет. Исток готовит вас не чтобы убить, а чтобы вы выстояли.
– То есть, мы выиграем?
– Этого никто доподлинно не знает. Но я верю, что мы победим. И ты верь. Может быть, когда-то финал и наступит, но, мне кажется, не сейчас. Во всяком случае, я верю, что у нас есть шанс. Я всегда верю, – голос его затих на последних словах почти до шёпота и ведьма явно ощутила какую-то скрытую боль, что за этими словами таилась. И она была не о конце мира, а о чём-то своём сокровенном. Очень личном.
Он слегка улыбнулся, кивнул. Она зарделась. Правильно прочитала его чувства и уловила самую суть.
– Ты можешь, – с улыбкой ответил он. – Я же говорил. Просто поверь и не пытайся ничего делать намерено. Когда позволишь себе быть, жить и чувствовать, тогда будешь видеть, чувствовать и прозреть будущее легко, как будто это такое же обыденное, как слушать и видеть. Вот только видеть и слышать будешь не как люди, а как боги.
– Мы с тобой боги, дед? – чуть помедлив, спросила она.
– Для людей – да. Почти. Изначально мы были как боги, в каждом мире представая в подходящем облике, жили с ними, учили. Позднее жили как люди, как Иисус, например, или Дева Мария. Потому и несём житейские горести. Чтобы чувствовать, как они, чтобы было полное понимание того, что происходит.
Она бережно высвободила свою руку из его и прижалась к его груди.
– Ну хоть не одна. Не сумасшедшая. Я так рада, что не сумасшедшая, что всё это по-настоящему. А то я уже устала на свою неуёмную фантазию грешить. То свет вижу, то тьму чувствую, то будущее вижу. Не одна.
Он ласково поцеловал её в макушку и погладил по плечам.
– Ты сильная и вера в тебе есть. Вот в этом хрупком человеческом теле огромная мощь от самого Истока.
– В тебе-то хоть эта мощь видна, – усмехнулась она откуда-то снизу. – Ты вон какой огромный.
– А я богатырь может русский, не заметно, что ли? – он весело рассмеялся.
Она отстранилась и откровенно любовалась его мощью и красотой. Ей казалось, что за те дни, что они провели здесь, он заметно помолодел. Как будто угасал, а тут возродился. Он снова покивал головой.
– Я бессмертный. Но среди людей вечно жить молодым нельзя, сама понимаешь. А так да, я мог и моложе быть.
– А я? – она лукаво улыбнулась.
– Тебе-то куда, – он от души расхохотался.
– Я же девочка!
– Вообще можно. Да ты сама заметишь, когда в Силу войдёшь, что станешь как будто моложе. Свет, когда изнутри наполняет, он всё меняет, даже плоть и кровь. Все мы, по сути, только из света и состоим. Замечала, что как будто в комок сжимаемся, когда страшно или больно, или ещё что?
Она покивала.
– Вот так и тут. Когда свет сквозь тебя проходит, что тебе легко, свободно и радостно. Вот и тело так же, как будто сморщивается всё от страха и как будто всё расправляется от счастья. Я бы сейчас от счастья пошёл на речку, там очень хорошо видно, как всё наполняется жизнью. И вода, и ветер, и земля, и огонь солнца. Иди погуляй с дочкой, почувствуй, как мир радуется всему и найди чему радоваться здесь и сейчас. Наполняй себя, прежде чем отдавать. Иди.