В эту ночь я был опять болен в лихорадке и бредил.
Ф. М. Достоевский
Во тьме прятались призраки. Они проплывали мимо, обдавая холодом. Если окружающая тьма ― Преисподняя, то Мари это вполне устраивало. Ей не было страшно или неуютно – наоборот, в этой темноте хотелось спрятаться. Она забыла себя, словно и не было предыдущей жизни: всё её существо сузилось до маленького клочка пустоты. Что из того, если за свою жизнь она так ничего и не достигла? Теперь это не имело значения.
Призрак прошёл мимо, Мари сжалась от холода, лелея внутри себя остатки тепла. Было в ней ещё это странное тупое чувство: держаться за призрачные надежды. Пройдёт время – эта борьба потеряет смысл.
– Всё бессмысленно, ― говорили призраки. ― Отпусти.
Она почти была готова это сделать.
Нет смысла держаться за обрывки чужих желаний и своих надежд. Никому не нужны её старания.
― Иди с нами. Тебя всё равно никто не ждёт.
Она никому не нужна. Разве что только этим призракам. Путь завершится здесь, на краю Преисподней, где души блуждают в темноте собственных забытых жизней. Их не тревожили горести и печали земных дел. Они потеряны так же, как и Мари.
Ладони грел огонёк, чей свет с каждым мгновением угасал, но отпустить его самой не хватало решимости. Она всегда была трусишкой. Молчала, когда кто-нибудь не платил ей за работу, хотя всё было сделано. Терпела презрение и не отвечала на оскорбления. И это она тоже хотела забыть.
― Забудешь. Только отпусти.
Пальцы были готовы разжаться, когда вдалеке, на границе Преисподней, кто-то уже спешил к ней, разгоняя тьму. Призраки с шипением отворачивались от него и торопились скрыться. Он подошёл совсем близко и протянул руку.
– Идём, дитя моё, пора вернуться к живым.
Когда Мари была совсем маленькой, мама случайно потеряла её на рыночной площади: она всего на мгновение отвернулась, а матушка уже исчезла. Мари впервые осталась одна и испугалась. Она металась среди рядов и людей, не находя знакомого лица. К ней подошёл мужчина ― невысокий, но очень опрятный. Он приятно улыбался, и от него пахло сахарной ватой.
– Ты потерялась, девочка? ― спросил он.
Мари, глотая слёзы, закивала.
– Да. Мама где-то тут.
– Я её только что видел. Вот, возьми конфетку и не плачь. Мы её сейчас найдём.
Он действительно протянул ей конфету: шоколадную в золотистой фольге. Такие отец покупал только по праздникам и давал не больше двух-трёх штучек. Тогда что-то в этом человеке напугало Мари ещё больше, чем потеря мамы. Она отвернулась, но мужчина крепко схватил за руку. Её спас сапожник, выскочивший из своего ларька. Он накинулся на мужчину, и тот быстро скрылся в толпе. Мастер обругал Мари, не стесняясь в выражениях, и объяснил, что нельзя никуда ходить с неизвестными людьми. После этого прибежала мама, ужасно напуганная. Всё закончилось хорошо, но тот случай научил Мари одному: не стоит верить всяким улыбающимся дядям.
– Нет, ― ответила она. ― Я не пойду с тобой.
– Ты хочешь остаться здесь?
– Да.
Мари не могла разглядеть его лица, но жар и животная ярость, исходившие от него, казалось, наполнили её саму.
– Ты умираешь.
– Я уже умерла. Это Преисподняя.
Незнакомец внезапно рассмеялся, но так и не сделал попыток схватить её.
– Ты так много грешила?
– Достаточно, чтобы попасть сюда.
– Не дури. Если так много грешила ― сходишь в храм, исповедуешься, да прочтёшь «Вознесение» сто раз. У такой юной девицы не может быть столь ужасных грехов, чтобы вечность провести в Преисподней. Ну же, дитя моё, дай руку. Моё время на исходе, я больше не смогу тебе помочь.
Мари огляделась. Ей показалось, что из темноты с жадностью смотрят призраки. Там было холодно и пусто. Незнакомец всё ещё протягивал ей руку.
– Кто вы? Вы… Дино?
Ещё один смешок:
– Никогда не был знаком с этим господином. Ну же, давай. Наш мир хоть и полон дерьма, но в нём всё ещё есть ради чего или кого жить. Уж я-то знаю.
Мари зажмурилась и, сделав шаг, крепко схватилась за ладонь незнакомца. Она оказалась неимоверно горячей. Ей показалось, что он облегчённо выдохнул, а затем подхватил на руки и куда-то понёс сквозь темноту.
– Вот так бы сразу, а то: «я уже умерла, этот мир мне не мил, оставьте меня – я в печали»…
Он что-то ещё говорил, но Мари уже его не слушала. На неё накатила такая неимоверная тяжесть, словно весь мир решил придавить её к земле. Темнота смыкалась, пока не скрыла всё вокруг.
― Правильно. А сколько будет, если восемь умножить на шесть?
– Сорок восемь!
– Правильно. Ладно, давай что-нибудь посложнее. Задача: тебе нужно три локтя полотна. Пять локтей стоит десять серебрушек. Сколько стоит три?
– Э-э-э, ― Эльза что-то пробормотала себе под нос и медленно ответила: ― Шесть?
– А почему так неуверенно?
– Ну…
– Правильно, дорогая, шесть. Ты очень хорошо считаешь.
Мари узнала надтреснутый голос мистера Ротгера.
– А вот тебе задачка на подумать: у храмовника Арлака было два десятка свечей на продажу…
Мари открыла глаза. Дверь в гостиную была приоткрыта, и узкая полоска жёлтого электрического света разделила комнату пополам. Она с трудом перевернулась на бок. Всё тело казалось очень тяжёлым, одеревеневшим, болели суставы, а вся простыня пропиталась потом и теперь имела кисловатый запах. Хотелось пить. На столике рядом с кроватью стоял наполненный стакан. Мари попробовала протянуть руку, но только опрокинула на себя воду и расплакалась от бессилия. Когда успокоилась, всё же отодвинула промокшую подушку и уткнулась носом в простыни.
Что с ней случилось? Может быть, она умерла? Нет, живая: сердце стучит, а на щеках холодеют невысохшие слёзы.
Проморгавшись, Мари огляделась и с ужасом узнала комнату. Но как же? Она точно помнила, что после похорон они с Эльзой вернулись к себе и потом… Что было потом, Мари не помнила: краткие проблески воспоминаний давали слишком мало понимания.
Он пришёл и забрал её? Почему? Зачем?
В гостиной произошло какое-то движение, и дверь приоткрылась. Мари прикрыла слезящиеся глаза. Высокий, но явно мужской голос весело резюмировал:
– Как я и ожидал, моя пациентка уже проснулась. Извините, мисс, я включу свет. Мне потребуется вас осмотреть. Закройте глаза. Меня зовут Оспин Флетч.
Даже под закрытыми веками яркий свет больно резанул по глазам. Опять потекли слёзы. Тёплые руки коснулись висков.
– Ничего, ничего. Сейчас всё пройдёт.
Осмотр занял у врача всего несколько минут. Он прислушался к её дыханию, заглянул в рот.
– Вот и славно. Хотите пить?
– Да, ― хрипло прошептала Мари.
– Ничего. Голос со временем восстановится. Вот, пейте маленькими глоточками. Вам станет лучше.
Как прекрасно пить воду, если она не испаряется, едва попадая на язык! Мари с облегчением опустилась на подушку: казалось, эти несколько глотков отняли последние силы. Она всё же подняла глаза. Перед ней стоял молодой человек: худой, бледный, в смешных больших очках. Он выглядел очень радостным. На его щеках расцвёл румянец, а во взгляде читалось торжество победы.
– Что со мной?
– Вы живы! ― Это прозвучало как какое-то невообразимое открытие. ― Порой я думал, что вы не справитесь, но теперь просто нужен отдых, хорошее калорийное питание и сон. Сон ― самое главное. Сейчас вы поедите, а я расскажу, что вам можно делать, а что нельзя категорически.
Дверь приоткрылась, и в проёме показалась личико Эльзы.