Маня разрыдалась в ложе и после того шесть недель вылежала в нервной лихорадке.
Н. С. Лесков
В доме, в котором жила Мари Энгель, стояла темнота. Вправо коридор, влево коридор, и между ними хлипенькая лестница. Рене сделал шаг, но вздрогнул, когда его окликнули. Из левого коридора к нему шла худая женщина с небольшим ручным фонарём.
– Кто вы? ― спросила она строго.
– Я ищу Мари Энгель.
Женщина бросила обеспокоенный взгляд на верх лестницы и скорбно сжала губы:
– Не ходите туда.
– Почему? ― неприятное предчувствие заставило его встревожиться.
Женщина вздохнула:
– Там чёрная лихорадка. Никто не выходит. Вечером я приношу немного еды к двери. Наверное, Эльза её забирает. Я хотела позвать доктора Флэтча, но его опять забрала полиция. Впрочем, уже слишком поздно.
Рене отвернулся и быстро стал подниматься наверх под предостерегающие крики женщины. Лестница натужно скрипела под его тяжёлыми шагами. Под самой крышей было две комнаты. В одной никто не открыл, а дверь второй спустя несколько минут открыла девчушка лет семи-восьми со взъерошенными медовыми кудряшками и заплаканным лицом. Тем не менее, она смерила Рене строгим взглядом и неумело сделала книксен:
– Здравствуйте.
– Доброй ночи. Здесь ли живёт Мари Энгель?
Девочка дёрнулась, словно не знала, отойти или наоборот ― захлопнуть дверь.
– Да, мистер…
– Кафер.
– Да, мистер Кафер. Но сейчас она немного больна. Передайте вашу карточку, и я…
– Позволь, ― Рене без труда отодвинул девочку и прошел в комнату.
Пахло горелой кашей, сыростью, кровью и болезнью. Мари лежала, скинув с себя одеяло и плотно закрыв глаза. Чёрная лихорадка проступала чёрными же пятнами на бледной тонкой коже, розовой пенкой на губах и тяжёлым частым дыханием. Рене коснулся её щеки, но девушка осталась безучастной к этому. На прикосновение кожа отозвалась мгновенно возникающим кровоподтёком.
– Она вас не узнает, ― сказала девочка, неестественно спокойно для ребенка. ― Меня уже не узнаёт. Я доктора хотела позвать, а он не пошёл.
Много лет спустя Рене часто возвращался к этому моменту, который тогда не считал поворотным для своей жизни. Казалось, он действовал по инерции, мало задумываясь о последствиях. Была ли то рука судьбы, которая нечасто подбрасывала ему невнятные подсказки, или совершенная случайность, в которую сам никогда не верил, но окажись он там ещё раз, то не смог бы поступить иначе.
– Собери вещи, свои и её, ― обратился он к девочке и добавил: ― Я заберу вас отсюда.
Та нахмурилась:
– Зачем?
Рене бережно завернул Мари в одеяло. Движения заставили её кашлять, а всё тело сотрясла странная судорога.
– Я, девочка, не люблю повторять дважды. Вряд ли здесь ей кто-нибудь поможет.
Вещей едва набралось на одну сумку. В последний момент девочка взвизгнула и с криком «забыла!» бросилась куда-то в угол, чтобы достать оттуда позвякивающий мешочек. Извозчик нервничал ― это было видно по тому, как он сжимал под шубой пистолет и нервно озирался.
– Чегой-то так долго? Давайте быстрее, господинушка. Тута, знаете ли, народ шальной обитает. Может и того…
Мужик выразительно провел пальцем под подбородком.
– Поговори мне ещё, ― буркнул Рене, крепче прижимая к себе драгоценную ношу.
Девочка прильнула к заиндевевшему окну экипажа и с чисто детским восторгом взирала на проносящиеся мимо улицы.
– Это ведь тебя Эльзой зовут? Кто ты?
Она встряхнула кудряшками и обернулась:
– Да, это я. Я ― сестра.
Сестра. Ему только детей для полного счастья не хватало. Рене прижался лицом к Машиной макушке. Жар чувствовался даже сквозь два одеяла. Горячее дыхание на шее и хрип, неприятный такой, свистящий, не предвещающий ничего хорошего. Пахло сладко, немного ванилью, горелой кашей и почти не пахло цветами. Он физически ощущал, как болезнь пожирает её. Лишь бы не было поздно. Эльза, не отворачиваясь от окна, грустно, но спокойно спросила:
– Она умрёт, да? Как мама? ― и подумав, предположила: ― Может, это нервная горячка? Говорят, у женщин такое бывает.
– Это не нервная горячка, ― как говорить с детьми, Рене не знал, поэтому добавил, улыбнувшись: ― всё будет хорошо.
Ложь, и Эльза прекрасно это поняла.
– Как давно она заболела?
Ребёнок задумался.
– Пять или шесть дней назад. Как маму похоронили. Она умерла на прошлой неделе. Я на гроб землю кидала. Мы как пришли, так Мариша легла и уснула. Один раз подумала, что она не дышит и испугалась. Подёргала, а она глаза открыла и попросила, чтобы я папе чай принесла, а то он с самого утра работает. Я испугалась, папка-то помер.
Извозчик, получивший несколько медных монет за скорость, гнал лошадь по пустым ночным улицам и резко затормозил перед домом. Послав его за врачом, Рене поднялся в квартиру и сразу же положил Машу на диван в гостиной.
– Набери воды в ванну. Я покажу…
– Я знаю, как пользоваться краном. Где ванна?
Рене указал на дверь, и решительная девица, бросая прямо на пол пальто и шапку, припустила в указанном направлении.
– Только холодную! ― крикнул он ей вслед.
Сам же принялся таскать с улицы снег и кидать его в воду. Когда ванна была наполнена, снег шапками плавал на поверхности. Эльза осторожно потрогала воду и ойкнула:
– А ей не холодно будет?
– Будет, но так надо ― температура слишком большая, ― пояснил Рене. ― Так надо.
Он бережно развернул Машу, снял мокрую от пота сорочку и отнес в ванную. Та, будто предчувствуя, заворочалась и стала слабо сопротивляться.
– Так надо, девочка. Надо. Станет легче, вот увидишь, ― уговаривал он скорее себя.
Холод привел Машу в некое подобие сознания. Она билась, пытаясь выбраться, кричала и плакала, а Рене с маниакальным упорством засовывал её обратно и уговаривал потерпеть. Через пару минут она всё же успокоилась. До прихода врача Рене удалось вытащить её, насухо вытереть и перенести в спальню.
Доктор, которого в своё время очень нахваливала леди Розали, выглядел до противного бодрым. Он придурковато улыбался в пышные усы, фигурно закрученные на кончиках. Машу он осмотрел быстро и совершенно невнимательно, оставаясь всё таким же бодрым и счастливым.
– Вы, конечно, правы ― это чёрная лихорадка, ― доктор развел руками. ― Ничего не поделать. Советую вам отправить девушку в скорбный дом и хорошенько очистить помещение, дабы вы сами не заразились.
– И это всё, что вы можете предложить? ― Рене испытывал сильное раздражение. Как человек, который болел крайне редко, он предполагал, что врач больше заинтересован в выздоровлении, нежели в как можно скорейшем побеге от пациента.
Эскулап смотрел со снисходительной жалостью, казалось, не замечая ни угрожающих ноток в голосе Рене, ни его взгляда:
– Да зачем попусту лекарства переводить? Девушка обречена.
– А что бы вы прописали, если бы не была обречена? Желательно, чтобы это что-то нашлось в вашем кофре.
Доктор поморщился, но выложил несколько бутылочек, порошков и пилюль и даже написал подробную инструкцию, беспрестанно сожалея о таком недальновидном поступке Рене.
– Если она переживёт эту ночь, то возможно есть шанс, ― бросил на прощание доктор.
Рене помнил, что когда сам болел простудой, бабушка давала ему чай с малиной и молоко с мёдом. Вместе с Эльзой они попытались напоить Мари, но та едва ли смогла проглотить хотя бы половину. Потом девочка уснула подле сестры, завернувшись в плед, и забавно сопела во сне. Рене перенёс её на диван в гостиной. Сам же смог поспать едва ли пару часов в кресле в спальне. Он засыпал, просыпался, вздрагивая и прислушивался к неровному дыханию девушки.
Эту ночь Маша пережила, но лучше ей не стало. Он не рискнул давать ей пилюли, а вот микстурой от температуры попытался напоить да поджёг немного «синего дыма». Наскоро он приготовил что-то похожее на бутерброды с колбасой и сыром. Эльза смотрела на них с подозрением.
– Ну, чего смотришь? Бери. Нам всем нужны силы.
Этот ребёнок был очень тихим. Не то чтобы Рене знавал много детей, но ему казалось, что они должны быть чуть более живые. Эльза осторожно взяла бутерброд и надкусила с таким видом, словно он сам её укусит.
От стука в дверь вздрогнули оба. Два удара, пауза и ещё один. Рене открыл дверь. На пороге стоял мальчик-подросток с корзинкой, полной газет.
– Доброе утро, ― прогнусавил он и вытер нос рукавом. ― Свежий выпуск «Полетки». Хозяин просил напомнить, что вы не оплатили подписку на следующий месяц.
– Я передам чек сегодня.
Мальчик отдал газету и убежал. Закрыв дверь, Рене принялся собираться. Его ждал связной. Поручив Эльзе присматривать за сестрой и поить её чаем, пока он не придёт, Рене ушёл.
В кабачке «Золотой журавль» его ждал Филин. Новости, которые он принёс, были тревожные.
– Значит, мне надо уходить?
Филин повёл плечами.
– Никто пока не говорит, что это именно ты, но в разговорах проскальзывала такая идея: мол, это кто-то из местных финансовых предприятий, что выдают лицензии на товары и контролируют таможенные переходы. Скажу даже больше: были прямые намёки на самого Ротгера, а там и до тебя недалеко.
– Я…
Может ли он прямо сейчас сорваться и бежать? И как? Оставить больную Машу с её сестрицей одних или на попечение того же Ротгера? Но её видели в его доме. Много ли времени нужно, чтобы сложить два плюс два?
Две секунды?
Одна?
– Мне нужно время, чтобы закончить дела. Неделя или две.
Филину это не понравилось, скривился, но всё же ответил:
– Сам решай. Ты ― птичка залётная. Пришёл, ушёл, а дерьмо за тобой разгребать нам, ― он покачал головой и внезапно холодно, с подозрением, спросил: ― говорят, в твоём доме появились чужие?
– Горничная заболела. О ней некому позаботиться. А кто говорит?
В ответ Филин только хмыкнул и достаточно цинично заметил, проигнорировав вопрос:
– Чёрная лихорадка ― поганая вещь. Но справедливая. Забирает только слабых, ― Филин задумчиво поскреб гладкий подбородок, достал из кармана пиджака огрызок карандаша и клочок бумаги. ― Держи-ка адресок. Не смотри, что молодой. Доктор он хороший. Авось поможет, а может, и нет ― это как Боги скажут. И кстати, всё что эта мисс Энгель рассказала ― правда. Она действительно дочь Луиза Энгеля. Недотёпа промотал всё состояние и каким-то образом умудрился заложить дом трём конторам одновременно. А потом повесился, как только пришли первые кредиторы. Но самое иронично даже не это. Наш с тобой подозреваемый Орен был никем иным, как женишком мисс Энгель.
– Что?
– То. Об этом браке договорились родители. Девица, по заверением окружающих, была по уши в него влюблена, а парень, как только отец отправился к предкам, всё искал повод соскочить. Собственно и нашёл его, едва Энгели попали в передрягу. Вот такая вот история, ― Филин встал, нацепил широкополую шляпу и доверительно сказал: ― Мой тебе совет: не ищи себе приключений. Как там говорится, баба с возу… ну и так далее.
– Спасибо, ― процедил Рене.
– Не за что. Не мне же объясняться, откуда у агента неучтённые бабы и дети. Всего хорошего.
***
Доктор Оспин Флетч оказался неприлично юн. Над губой топорщилась редкая щёточка усов, а голос был по-женски тонок. Да и одежонка на нём латаная-перелатаная, но руки ― привычные к труду и знали своё дело. Машу он осмотрел тщательно, особое внимание уделил синякам на руках и шее. Просмотрел каждый ноготочек. Послушал длинной трубкой лёгкие, а под конец открыл ей рот и принюхался.
– Чувствуете запах? Сладкий такой. Как перебродившее тесто. Давай-ка, милая, посмотрим поглубже.
Доктор Флетч достал из своей сумки пинцет и намотал на него ватку, а следом всё из той же сумки появился ручной фонарь, который доктор протянул Рене:
– Посветите мне, пожалуйста.
Тот взял фонарь и с интересом рассмотрел его. Это приспособление явно было сделано не на каком-нибудь заводе, а скорее всего самим доктором. На чём оно работало, можно было только догадываться. Оспин открыл рот больной ещё шире и засунул пинцет поглубже. Это вызвало очередной приступ кашля, но доктору это похоже не мешало. Он работал с тем холодным профессионализмом, что и знакомые Рене коронеры.
– Вот, видите, ― Флетч гордо продемонстрировал коричневато-багровую ватку. ― Всё вот от этого! Сейчас посмотрим.
Доктор достал микроскоп, пристроил его на комоде и принялся рассматривать образец. Его лицо радостно озарилось, словно он нашел целое состояние:
– Определённо бактерия чёрной лихорадки. Чернушный паразит. Это моё название, ― молодой врач выпрямился, нервно протер линзы своих очков и водрузил их обратно. ― Уважаемый сэр, должен предупредить: я никогда не даю гарантии полного выздоровления. На выздоровление вообще. Сейчас всё зависит, скорее, от удачи и некоторого последовательного ухода. К сожалению, лекарства от лихорадки нет. И… ― он покраснел, вместе с тем смотря прямо и напряжённо, ― обязан вас предупредить, я не доктор. Не смог защитить диплом.
И тут же с жаром, затараторил:
– Видите ли, все эти доктора из академии весьма несправедливо отнеслись к моим изысканиям. Говорят, что все это какие-то там жидкости, эфиры и тлетворное влияние безделья. Ужас просто! Вы себе не представляете. Сидит какой-нибудь докторишка, ничего тяжелее пера в жизни не держал и рассказывает несчастной жене, что муж её от лени умирает, а тот на пяти работах без отдыху пашет. На самом деле это все, мистер Кафер, от усталости и голода. Организм, в силу отсутствия естественной возможности восстановиться, начинает пожирать сам себя, его иммунитет вследствие этого ослабевает, и когда больной заболевает, организм уже не может бороться. А все эти учёные докторишки… Тем временем, я спасаю до пятнадцати человек за месяц. А они сколько? Один, два, да и то вопреки их усилиям.
Его тирада оборвалась, и он отвёл взгляд.
– По крайней мере, вы, кажется, знаете, что делать, ― заметил Рене, который не особо хотел доверять хоть кому-то. ― Ведь знаете?
Докт… не доктор Флетч усердно закивал:
– Нам нужно очистить горло от гноя и слизи. Это не самый приятный процесс. Но если вы сможете мне помочь, то всё закончится быстро. Вам будет нужно только светить мне.
Рене пожал плечами. Оспин Флетч похоже был из тех людей, что живут исключительно ради своих собственных убеждений и по призванию. Он знал, что делает. Более того, делал это привычными отточенными движениями, не обращая внимания на кашель, судороги и стоны пациентки. Использованную вату Флетч кидал прямо на пол, наматывал новую, обмакивал в бутылку с остро пахнущей жидкостью и начинал процедуру сначала.
– Это всё гной. От него-то и температура такая. А ещё из-за него обычно происходит отёк лёгких. Или ещё что-нибудь. Они же, бедняги, порой задыхаются даже быстрее, чем болезнь возьмёт своё. ― Он резко бросил на пол очередной тампон и намотал новый. ― В первую очередь следует очистить горло от гноя и слизи, чтобы пациент мог дышать. Потом снизить высокую температуру до приемлемой, а также восполнить потерянную жидкость: тёплая вода с сахаром или мёдом будет лучше всего. И нельзя ничем кормить, кроме бульона или каши.
Маша опять начала кашлять. Они перевернули её на бок, и Флетч принялся внимательно слушать лёгкие.
– Так-то лучше. Определённо, ― похоже, он вернулся к своему первоначальному профессионально-спокойному состоянию. ― А теперь нам остаётся только ждать.
После Флетч осмотрел лекарства, оставленные предыдущим его коллегой, и отобрал те, что по его мнению подойдут, но стоило ему взять в руки порошок «синего дыма», как разразился такой бранной тирадой, что видавшей всякое Рене удивился.
– Никогда! Слышите? Никогда не давайте больным этот дрянной порошок, ― на лице Флетча проступили алые пятна гнева. ― Боги, когда же у людей всё-таки проснётся благоразумие! Он только быстрее убивает, ― на мгновение Флетч прикрыл глаза, а когда открыл, то голос его стал мягче. ― Приношу извинения за свои слова. Этот порошок крайне опасен и применять его надо с большой осторожностью. Не давайте его ей больше… и никому другому тоже.
Молодой человек не отказался от оплаты, но сумму, которую он озвучил, едва ли можно было назвать существенной. Рене предложил ему выпить, но доктор отрицательно помотал головой:
– Боюсь, алкоголь плохо на меня действует. Но возможно у вас найдётся горячий чай или даже кофе?
Эльза уже успела освоиться на кухне и, несмотря на то, что едва дотягивалась до стола, сама вкипятила воду и прибралась. Доктор, увидев её, немедленно загорелся желанием осмотреть. Девочка пожала плечами и позволила послушать себя. Флетч остался недоволен её дыханием, заявив, что ей следует как можно больше находиться на свежем воздухе, выдал какие-то пилюли и пакетик с травяной смесью, а после разрешил посидеть с сестрой. Рене сам накрыл на стол. Доктор вцепился в кружку с кофе обеими руками и блаженно прикрыл глаза: ему самому, похоже, не мешало выспаться.
– Так всё-таки, что там с этим «синим дымом»? Я слышал, что его довольно часто используют, и он действительно помогает.
Флетч тяжело вздохнул и открыл глаза. Рене поморщился от накатившего отчаянья. Хорошо, что в этот момент доктор смотрел в сторону.
– Лишь на небольшой срок. Он действительно способствует расширению бронхов, и люди, например, болеющие астмой, могут почувствовать кратковременное облегчение. Вместе с тем он вызывает психические расстройства: нервозность, приступы ярости, спутанность сознания, нарушения опорно-двигательного аппарата, а при длительном употреблении приводит к появлению жидкости в лёгких и, как следствие, смерти.
– Разве этого никто не понимает? ― ужаснулся Рене: «синий дым» использовался последние лет двадцать.
– Кто-то ― возможно, но всё дело в деньгах, как это не прискорбно. Порошок придумал доктор-алхимик Линд. Он же написал неплохую статью об этом своём изобретении, даже не дождавшись результатов эксперимента, а после и запатентовал своё изобретение. Некоторые, вроде меня, пытались достучаться до ассамблеи. Я даже писал в её столичное отделение, но всё без толку. Единственный ответ, который удалось получить: вы завидуете достижениям доктора Линда, а своими пасквилями порочите гордое звание врача. Ко всему прочему, «синий дым» дешевле пилюль и более доступен, действует мгновенно, а кто станет считать, на сколько возросла смертность бедняков? Никому оно не надо, ― Флетч отпил кофе и покачал головой. ― Я пытаюсь делать, что могу, но я не врач и не имею права вести свою практику. Каждый месяц мой кабинет громят полицейские, а меня самого забирают в участок. Пациенты могут оплатить мои услуги разве что капустой или рыбой, а порой у них и того нет. Не знаю уж, на сколько меня хватит ― год, два, и мои сбережения подойдут к концу. Тогда, боюсь, я пойду на дно вместе с моими подопечными.
Он посмотрел на Рене и внезапно ободряюще улыбнулся:
– Простите, я не должен был вываливать всё это на вас. Иногда я поддаюсь дурной меланхолии, не обращайте внимание. Как бы не сложилась моя жизнь, но я сделаю всё, чтобы выплыть.
Рене не стал отвечать. Молодому человеку похоже редко выпадал случай с кем-нибудь поговорить, да чтобы его ещё и слушали при этом.
Рейне пожирал своих жителей, словно голодный зверь, и Рене проклял тот день, когда приехал сюда. Ему казалось, что в столице люди живут плохо, но здесь оказалось всё ещё сложнее. В конце концов, он пришёл к выводу, что на таких людях, как доктор Флетч, и держится этот мир. Людях, бескорыстно выполняющих свою работу, упрямо идущих вперёд, пока не упадут. И даже когда их покидают силы, они продолжают ползти. Рене стало стыдно: сам он в своё время так не смог.