Глава 8. Честь и благоразумие

У меня есть способности к хозяйству; я имею качества и бережливости, и расторопности, и благоразумия, даже постоянства.

Н. В. Гоголь

Мари так и не дождалась мистера Кафера, чтобы получить оплату. Домой пошла расстроенная, сосредоточившись на попытках переделать их маленький бюджет. Придётся вновь ругаться с хозяином комнаты и клясться, что оплатит завтра, а она так этого не любила.

Около дома путь ей преградил невысокий, но кряжистый господин. На его шее красовался шарф в красно-зелёную клетку.

– Мисс Энгель? ― он даже слегка поклонился.

В этом простом движении сквозила издёвка. Мари кивнула в ответ и непонимающе посмотрела в лицо мужчины. Оно было никаким. Такое увидишь и забудешь. Ничего примечательного.

– Меня зовут Бигри.

– Я вас не знаю, сэр.

Бигри улыбнулся какой-то приторной улыбкой. О да, такие улыбки Мари помнила. Молодые люди обычно так улыбались, когда хотели что-то получить взамен комплимента: поцелуй или даже согласие на тайное свидание. Матушка учила, что таких господ нужно обходить десятой дорогой. Мари и рада была бы обойти Бигри, но проулок оказался слишком узким. За спиной этого странного господина шумела улица, слышались голоса людей. Если она закричит, её услышат.

– Конечно, вы не знаете меня, мы не знакомы. Я искренне приношу извинения, что вторгаюсь так внезапно.

Лицо его сделалось виноватым, даже на щеках проступил стыдливый румянец. Но Мари не поверила.

– Мой … назовём его… партнёр хочет помочь вам поправить своё печальное положение. Он пожелал остаться неизвестным, дабы не повредить вашей репутации. Уверяю вас, он хочет сделать это от чистого сердца.

Мари скромно улыбнулась, ожидая продолжения. Репутация! Какая несусветная чушь. От её репутации не осталось и клочка. Бигри даже не старался скрыть насмешку. Ему это незачем. Он уверен, что наивная девица спокойно проглотит наживку. Но чего же от неё хотят? Мари молча ожидала продолжения и попыталась изобразить на лице счастливое удивление: неуверенная улыбка и блеск в глазах. Это проще, чем изображать равнодушие.

– Господин, у которого вы работаете, не совсем честный человек.

– Какой господин? ― Мари старалась не переигрывать, и в её голосе сквозило лёгкое подозрение.

– Мистер Кафер.

Нечестный человек? Суровый, педантичный мистер Кафер вызывал у Мари совсем другие чувства.

– Я не понимаю. Что вам нужно?

– Сущую безделицу…


***


У мамы опять был хриплый тяжёлый кашель. Эльза каждый раз вздрагивала. Мари достала из тайника кошелёк и пересчитала деньги. Монетка к монетке. Вздохнула и пошла к аптекарю за «синим дымом». От лекарства матери стало лучше. Она успокоилась и уснула.

Мари же положила на стол две последние монетки. Указательным пальцем подвигала сначала одну, потом вторую. Серебро и медь. Они легко скользили по неровной столешнице. В голову стали приходить мысли, которые раньше вызывали ужас. А теперь? Мари прислушалась к себе. Тоже ужас, но уже другой.

– Согласиться или нет? ― спросила она сама себя.

Папа говорил, что честь ― это не только то, что юная девица может потерять, не физиологическая особенность. Это что-то, что делает человека цельным, достойным. Стоит один раз оступиться, и в зеркале ты увидишь кого-то другого. И этот человек может тебе не понравиться. У Мари не было зеркала, чтобы взглянуть, но было достоинство. Она так думала. По крайней мере, она не плакала, когда старые знакомые проходили мимо и отворачивались. Нет, плакала, давно. Ревела в подушку, чтобы мама и Эльза не слышали. Но слёзы кончились.

Интересно, а может ли кончиться честь?


Мари пришла рано, чтобы застать мистера Кафера дома. В конечном счёте оплата ― это мелочь по сравнению с невероятно выгодным предложением Бигри. Открыв дверь чёрного входа свои ключом, девушка сняла плащ и тихо прошла в гостиную. Мистер Кафер был дома. Он в самом затрапезном виде развалился на диване ― одна рука свешивалась до самого пола, босые ноги возлежали на подлокотнике, верхняя рубашка отсутствовала и нижняя тоже, но штаны были на месте. Из-под обеденного стола торчали чьи-то ноги. В сапогах. Хороших таких, не очень новых, но ухоженных, лакированных, с толстой подошвой.

На самом столе и на полу вокруг стояло множество бутылок ― больших и маленьких, полупустых и совсем пустых, а в воздухе витал незабываемый запах алкогольных паров, грязных носков и мужского пота.

Мари открыла рот, чтобы… что? Что можно сделать в такой ситуации? Завизжать и указать пальчиком на безобразие? Вряд ли после бессонной ночи мистер Кафер будет рад такому пробуждению. Упасть в обморок от созерцания обнаженной мужской груди? Никто ведь даже не оценит. Мари, которой в равной степени не было свойственно ни визжать, ни падать в обморок, закрыла рот и вернулась на кухню. Она ещё помнила, как папа боролся с похмельем. Мистеру Каферу и господину в сапогах это может пригодиться.


Рене проснулся от запаха жареного мяса ― сочного и жирного. Желудок сразу отозвался глухим урчанием, а голова ― тупой болью. Он вспомнил всё то безобразие, что они устроили накануне, и со стоном сел. Первое, что ему попалось на глаза, ― сапоги. Они торчали из-под стола и не подавали признаков жизни.

– Ульгик?

Сапоги даже не шевельнулись. Рене осторожно сел и пнул товарища. Получилось не очень сильно, потому что свою обувь он где-то потерял. На третьем пинке послышался стон, а потом стол закачался, и на пол посыпался водопад из бутылок. Они падали с оглушительном звоном, многократно отражась эхом внутри черепа. Рене сжал голову и очень тихо прошептал:

– И-ди-от.

В ответ опять простонали. Послышались лёгкие шаги и тихий вздох, и Рене поднял голову. Мари смотрела на развернувшуюся сцену с обречённостью и беспокойством. В этот момент Ульгик вылез из своей берлоги и раскрыл глаза. Он растерянно огляделся и принялся ощупывать лоб.

– Вы не пострадали? ― спросила девушка, по-видимому сомневаясь в полном здравии господ. Особенно в душевном.

– Только моё достоинство, милая леди, ― пробурчал капитан.

Рене внезапно окатила волна обиды. Густая, вязкая, она облепила разум и тело. Накатила и сползла. Он принялся ощупывать грудь и не обнаружил медальон. Принялся шарить на диване, но и там его не оказалось. Стало ясно, что его похмелье ― частичное отражение той бури, что творилась в голове Ульгика. Как же так? Столько лет носил, ничего не было, а тут потерял вдруг.

Мари ушла и почти сразу же вернулась, неся поднос с двумя большими кружками.

– Выпейте. Это поможет уменьшить головную боль и тошноту. А потом я накрою на стол, ― она замялась, оглядывая комнату, и поправилась: ― С вашего позволения, в кабинете?

Рене махнул рукой в знак согласия. Ульгик свою кружку схватил мгновенно, принюхался, чему-то улыбнулся и с жадностью принялся пить. Рене же взял свою осторожно и пристально взглянул на Мари. Он почувствовал лёгкое, едва уловимое смущение, а по ней и не скажешь: глядит строго, даже холодно, на лице ни одной эмоции. И если он, чуть-чуть, без насилия, потянет за эту ниточку…

Рене снова схватился за голову. Да уж. Зачем, спрашивается, экспериментировать, если и так понятно, что у юной девушки внутри настоящий бедлам. Да и у любого в её возрасте.

– Ты пей, а не смотри, ― проворчал Ульгик, который выглядел уже немного лучше.

И Рене выпил. Залпом.


Ульгик ушёл через час, оставив свой адрес, а Рене сел в кабинете и расстелил карту, но работать не хотелось. В гостиной тихо убиралась Мари, иногда вздыхая. Можно было уловить то одну, то другую эмоцию: раздражение, усталость, почему-то обиду, затем нерешительность, а когда она остановилась у двери кабинета, то смятение и даже страх. Но больше всего было неуверенности. Вот только, когда она робко постучала, то всё куда-то пропало, осталась только решимость.

– Сэр, мне нужно вам кое-что рассказать, ― она замялась, подбирая слова. ― Вчера случилось странное, и я уверена, вы бы хотели это знать.

Рене приподнял бровь и сипло (какой стыд!) ответил:

– Рассказывай.

Она вздохнула и поправила выбившуюся из узла волос прядь.

Мари рассказывала подробно и обстоятельно. Даже припомнила шрам на подбородке, едва заметный, но тоже деталь. А предложение было весьма заманчивое ― двадцать золотых! Рене старательно делал серьёзный вид, пытаясь не выказать удивления.

– Я сказала, что меня это не интересует, но он оставил карточку, ― девушка положила перед Рене кусочек белого картона, на котором красивым почерком было выведено имя и адрес. ― Вы знаете, кто это был?

Ей действительно было любопытно, только и всего. Все чувства Мари лежали перед ним как на ладони. Нет, это не Ульгик, это Рене идиот, причём, похоже, полный. Всё просчитал, везде оставил прикрытие, кроме одного слабого места. А слабое место оказалось сильным. Двадцать золотых! И ведь не взяла, хотя могла бы. Чтобы вытащить документы из сейфа многого не надо. Если человек готов был выложить такую сумму, то дал бы и отмычку.

– Нет. Не знаю, но подозреваю, что конкуренты, ― и добавил: ― Спасибо тебе. Я предполагаю, что ты хочешь…

Он замолчал, почувствовав очередную волну обиды. Мари поджала губы и тихо ответила, хотя вопрос так и не был задан:

– Мне будет достаточно моего жалования.

Рене, ругая себя за небрежность, вытащил из ящика приготовленный мешочек. Девушка взяла его всё с тем же холодным видом.

– Скажи, а почему ты не взяла деньги?

Ниточка сожаления и что-то ещё неимоверно горькое, отчего на глаза наворачиваются слёзы.

– Он бы не заплатил эти деньги. Кто будет платить двадцать золотых прислуге, когда можно за три нанять воров и отдать на откуп квартиру? Боюсь, что я бы получила не двадцать монет, а один нож. Или пулю. Как повезёт.

Какая честность.


Мари не жалела о сделанном. Точнее, не так. Сожалела, но выбор был очевиден. И дело не в потери чести и достоинства. Если подумать, крепко подумать, то вопрос жадности и благоразумия. В конечном счёте, она отвечает не только за себя. Она как-то вдруг очень ясно поняла, что если её не станет, то мама сгорит очень быстро, а Эльза попадёт в работный дом, где вряд ли протянет долго. Это всё и решило.

А если подумать ещё немножко, то имея рекомендации от мистера Кафера, она может рассчитывать на работу в доме побольше. Тогда они снимут маленький домик с садиком, куда мама будет выходить и любоваться розами. Домик будет недалеко от города, рядом с лесом, но подальше от моря. Там воздух чище, и мама перестанет кашлять. Когда Эльзе будет двенадцать, то её можно будет устроить в колледж. Не тот, куда планировали раньше, а попроще, но чтобы обеспечил сестру хорошей профессией.

И видят Боги, всё сладится.


Загрузка...