Люди на полустанках пытаются промутить себе место в хорошем вагоне.
Стоят и смотрят в глаза проводнику. Настойчиво и смиренно. Уговаривают молчаливо. Трогают проводника за локоть. Наклоняются близко-близко, так что почти касаются своими щеками щеки проводника. Дышат ему в ухо. В шею. В заухо. Сопят туда что-то вязко и душно.
Это не помогает, и они уходят восвояси. В застывшие коридоры вокзала имени столицы Странной страны.
Пятый раз за последний час по коридору вагона прошёл мокрый насквозь мужчина, роняющий капли пота на пол с громким хлюпом, безостановочно кричащий о том, что он идёт с минералкой, колбасой и семечками. Если бы так активно он кричал мантру… В мире стало бы одним буддой больше. А может, это и была его мантра? А может, он уже был буддой? Может, моя глухота и слепота проявлялась в отрицании природы будды у продавца минералки, колбасы и семечек… Может. Тайное освобождение слова «может». Предположение ни к чему не обязывает. Не предлагает конкретики. Может, но и не может. Не может, но и может. Всё возможно. Никто не ответственен. Ты – тут. Я – там. Может, мы поменяемся местами. Может, нет.
Забытые с детства навыки поезда – постелить белье, не испортив воздух пылью крахмала, переодеться с закрытой дверью, открыть забитую форточку. На самом деле не забытые. Просто отправленные в архив времени.
Поезд жутко трясётся, выбивая кости из кожаного мешка тела прочь за окно. We Have Arrived by Aphex Twin.
Припрятать деньги и документы. Перепрятать деньги и документы. Спрятать деньги и документы в разные места со звучащим голосом матери в голове – не клади все яйца в одну корзину. Я вырос. Могу сообщить, что фраза про яйца сильно смахивает на обыкновенный сексизм. Но поздно. Ответ теряется в глухих звуках проезжаемых рельсовых стыков. Делить столик с соседями. Им же тоже надо куда своё класть. Свои яйца. А своего у них много. Хватает своего. Это я без ничего в пути – и то полстолика занято. А соседи, кажется, всё с собой взяли. Прям всё – словно в последний путь. Только домочадцев не брали и животных домашних. Видимо, такая крайность действительно отжила своё. Надо позволять им переодеваться. Отворачиваться или даже выходить. Тревожась за оставленные деньги и документы. Вспоминая, где они и как их переуложил. Вспоминая, как их аккуратно и незаметно от соседей проверить – на месте ли.
В вагон-ресторан облаком клубящегося пара ворвался кочегар поезда. Жаркое лицо, измазанное сажей. Гигантские клешни рук, завёрнутые в грубые брезентовые рукавицы. Первый от входа столик. Сел. Потребовал чаю. Выпил залпом дымящийся кипяток, сплюнул отслоившийся комок многослойного плоского неороговевающего эпителия в опустевший стакан. Мгновенное возмещение ущерба. Кожаное покаяние. Поднял стакан наверх к свету – посмотрел, насколько симметрично эпителий разместился на дне. Достал сигарету. Закурил. Посмотрел по сторонам.
– Как некоторые из вас знают, я активно принимаю участие в сообществе людей, которые активно растут духовно. Ну, по крайней мере, говорят об этом, – внезапно и очень громко принялся рассказывать кочегар. Он не кричал, но его голос, выходящий из грудины, заполнял собой пространство вагона вернее любого крика.
– Буквально вчера на нашей еженедельной встрече мы говорили о том, как мы заполняем нашу духовную пустоту. Ведущий нашей еженедельной встречи предложил своё видение. Он сообщил, что заполнение духовной пустоты происходит через духовную дыру в каждом из нас, что на первый взгляд показалось довольно логичным.
Люди в вагоне пробовали не отрываться от занятий, совершаемых ими до прихода кочегара. Кто-то тщательно пережёвывал пищу, кто-то внимательно изучал свежие выпуски столичных газет, кто-то активно вчитывался в принесённый чек. Несколько человек, в основном мужчин, вдруг превратились в крупных котов, залезли на столы, принялись вылизывать себя под хвостами. Годились любые действия для защиты сознания в критический момент, когда кто-то пробует обратить на себя внимание, и этот кто-то – не вы. Кочегар, не смущаясь, продолжал.
– Я стал размышлять и сначала пришёл к убеждению, что свою пустоту я не заполняю, но купирую жажду заполнения, сидя утром в медитации, сидя на нашей еженедельной встрече, сидя рядом с моим наставником, обсуждая мой духовный рост или нерост. Главное, не начать обсуждать духовный нерест, ибо это уже тема отдельного разговора, к которому многие из вас еще не готовы.
Кочегар вдруг сильно кашлянул, взял стакан с эпителием, сплюнул в него объемный результат кашля, посмотрел через стакан и содержимое в окно, где постепенно начинало садиться солнце, чьи золотые лучи пронзали пространство, чтобы… чтобы высветить содержимое стакана на ужас присутствующим. Поставил стакан на столик. Хмыкнул. Продолжил.
– Ключевым словом во всех этих способах мне увиделось «сидя». Это привело меня к заключению, что дело не процессе, а дело в позиции, то есть когда я сижу – моя духовная дыра закрыта, а следовательно, я освобождаюсь от одержимости потребностью её заполнять. В итоге я смог предположить, где эта дыра расположена на физическом уровне… Я даже смог это визуализировать, как можете и вы сделать, просто закрыв глаза, расслабившись и отдавшись потоку фантазии… Не сдерживайте себя. Будьте свободны в этом. Вы сидите на своей дыре, когда вы сидите. Вы можете не сидеть прямо сейчас, в этот конкретный момент, но, когда вы сидите, вы закрываете свою дыру. Увидьте свою духовную дыру.
Кочегар встал из-за стола, его распирала изнутри энергия его речи, он выплёскивал слова из себя, как ранее выплеснул… ужаснувшее присутствующих в стакан… Не унимался.
– Представьте её в мельчайших подробностях. После утреннего моциона. После обработки мягкой четырехслойной бумагой. Свернувшиеся в небольшие тугие комочки в процессе обработки частицы мягкой четырехслойной бумаги вокруг духовной дыры. Иные частицы, в том числе органического характера.
Несколько гостей ресторана принялись собираться. Это не так просто, как может показаться. Нельзя внезапно встать и уйти. Нужно много времени на то, чтобы собрать все телефоны, планшеты, гарнитуры, зарядки, дополнительные батареи. А если ты ещё что употребляешь дополнительно – дымнопаровое или иное, более жидкостное по своей сути… Иное что-то дополнительное, крутящееся в руках, пальцах, тоже работающее как способ помощи своему сознанию не быть… Тогда количество девайсов увеличивается по экспоненте.
Ситуация начинала развиваться в сложнопрогнозируемом русле. Я поймал свой процесс мышления на вовлечении в тематику и слог выступавшего. Схватил процесс за ускользающий хвост крупного животного. Что-то по типу кота. Надо было немедленно уходить, но я продолжал сидеть, словно загипнотизированный. Да и еду я уже заказал, а подводить повара не хотелось. Кочегар же сел обратно…
– Я понял, что я разработал собственную технику закрытия духовной дыры, которой можно делиться с другими, проводя специальные семинары и тренинги. Закрытого, разумеется, характера.
Кочегар снова встал, вернулся к двери, откуда он только что появился и прикрыл её. Сел за столик. Потрогал стакан. Что-то содрогнулось в присутствующих в ожидании нового шага в наполнении стакана, но… не случилось. Случилось продолжение речи.
– Но, поразмыслив ещё, я увидел ошибочность этого рассуждения, ибо если дыра именно там, где я подумал, то возникает вопрос о способах её заполнения… Честно и бесстрашно подойдя к ответу на этот вопрос, я осознал, что я не использую ни один из вариантов закрытия дыр, возможных в этом случае. Более того, если продолжать размышлять, то выходит, что основная духовная дыра расположена в противоположном направлении, и она, согласно этой же логике, открыта. Природа же всех дыр в человеке такова…
Он встал, прошёл вдоль столиков. Прошёл мимо меня. От кочегара разило углём и картошкой. Жареной.
Остановился возле одного из столиков. Мужчина и женщина в дорогих вечерних нарядах привлекли его внимание. Соболя и бриллианты. Необузданный шик древних. Он подошел к ним поближе, продолжая излагать свои мысли, но уже обращаясь напрямую к ним.
– Вы удивитесь, но, продолжая рассуждать, я пришёл к другому, теперь уже действительно обескураживающему выводу. Если вверху расположено принимающее, то внизу, по принципу сообщающихся сосудов, отдающее. А раз так, раз я закрываю не берущее, а отдающее… То выходит, что я эгоист! Вы понимаете, что это значит?
Мужчина и женщина молчали, захлебнувшись растерянным испугом. Плохо подавленный испуг вышел широкими мазками бокусэки на их окаменевших лицах.
Мужчина расцветал красным мясом щек, жадно хватал воздух пурпурными обрубками губ, торопливыми движениями пальцев собирал крошки хлеба со скатерти. Жалел, что не обратился котом ранее, – мог бы лизать себе своё под столом и делать вид, что не понимает человеческой речи… ибо кот.
Женщина искренне негодовала пластиковым, плохо нарисованным в походных условиях лицом, её крашеные чёрным брови возмущённо тянулись вверх через лоб к шапке, прикрывавшей стыдное отсутствие прически. Стыдное, по её мнению, разумеется, больше никому не было дела до состояния её головы, но женщина так не считала.
– Короче, я понял, что надо говорить с людьми, вот я к чему! Не держать в себе правду жизни. Поэтому я сейчас здесь. Поэтому я говорю с вами. Всеми вами. Я пришел к удивительному, потрясающему, я бы даже сказал, невероятному выводу. Вы сами не можете закрыть свои дыры, но я могу сделать это для вас. Я могу заполнить ваши дыры прямо сейчас, ибо…
Кочегар оторвал взгляд от пары, было видно, с каким нечеловеческим усилием это происходило. Мышцы лица Кочегара напряглись, я на секунду даже посмел понадеяться на нервный тик, а то и на инфаркт, как возможный вариант развития событий в нашу пользу. Но нет – воля Кочегара оказалась сильней слабости тела. Обвёл взглядом вагон. Уделил мгновение каждому из сидящих. Подарил взрыв напряжения и неуютных мыслей.
– Природа всех дыр в человеке такова, что их лучше всего заполнять другим человеком.
Кочегар взял паузу. Дал нам время осознать глубину его посыла. Глубина и посыл в данном случае обретают сложную структуру метафор и многослойных понятий, как и заполнение дыр, предлагаемое Кочегаром. Видно было, что его решение постепенно доносилось до присутствующих. Мы начинали видеть перспективу. Постигать образ вероятного будущего. Специя проникала в затхлый воздух вагона-ресторана, расширяя горизонты планирования. Усиливая чувствительность к чувственности. Рождая нерождённое. Выкидывая ненайденное. Прямиком в пустыни Арракиса… для переработки обратно в продукт… в вещество… в ничто, созданное из ничего…
– Как вы заполняете внутреннюю пустоту?
– В смысле? – мужчина визгливо кашлянул в ответ. Почти уверенный в себе, но всё равно преступивший грань начала истерики. Попробовал побыть мужчиной и попроявлять реакцию на внешнее раздражение. Раздражение удивилось и было раздражено реакцией.
– Внимание, вопрос! – загрохотал на весь вагон Кочегар. – Как вы заполняете внутреннюю пустоту?
– Зачем? – мужчина собрался, успокоился, почувствовал, что в раздражённой реакции ему не удалось добиться успеха, и попробовал перейти в атаку. Скромно. Аккуратно. Аккуратная атака. Стеснительное нападение. Нежный разбой вежливых людей.
– Что зачем? – Кочегар не оценил робкий пыл мужчины. Встречный вопрос сбивал с толку неприкрытой агрессией. Настоящей. Истинной. Прямой. Мужчина растерялся.
– З… з… з… – даже начал заикаться от растерянности Мужчина. – Зачем её заполнять? Ну, она же это… П… П… Пустота. Если её заполнить – она уже не пустота. Разве это не богопротивно? – к концу фразы Мужчина собрался с силами и даже перестал заикаться.
Кочегар медленно опустился на кресло столика напротив столика пары. Сидевший в кресле человек, на которого опустился Кочегар, возмущённо засопел, но не посмел ничего сказать.
– Если пустота есть – значит, есть причина для её существования. Когда мы боремся подобным образом с природой, меняя её или подстраивая под свои нужды, разве не нарушаем мы заветы Господни? – Мужчина окончательно освоился в роли мужчины, подавив истерику, потрогав себя в районе промежности и позволив себе даже некую строгость в отношении Кочегара.
Вагон внимательно следил за беседой. Каждое сказанное слово ловилось, взвешиваясь, однако не на предмет содержащейся в нем мудрости, но… «на возможность дальнейшей эскалации конфликта» – пронеслось в голове слогом из какой-то древней удалённопередачи.
Некоторые из других… скажем, квазимужчин, то есть те, кто был на пути к становлению мужчинами, обратили внимание на трогание промежности. Кто-то уже действовал и тянулся в том же направлении. Кто-то вдруг поймал себя на том, что тянулся в направлении промежности уже состоявшего мужчины. Кто-то бежал сообщать в органы о происходящих тяготениях. Кто-то транслировал процесс в сеть с тем, чтобы экспертное сообщество определило возможность наличия фактов для последующих изучений соответствующими органами, ибо слово было сказано, и слово это приносило тревогу уже своим присутствием в сводках бесед. Тени бдящих мелькали за окном. Там, где заходящее солнце и тепло золотых лучей… недостижимых для сидящих в вагоне…
– Вопрос в другом, если позволите, – вступил в разговор пожилой мужчина из-за столика у туалета.
До вступления в беседу пожилой мужчина буквально упивался принесённым ему борщом. Радовался борщу, ибо его запах перебивал запах из туалета. Теперь мужчина перешёл к чаю с булочкой. Булочка не пахла достаточно сильно, поэтому мужчина… решил отвлечься участием в беседе.
– С чего вы решили, что кому-то из присутствующих интересно, что вы имеете сказать? Кто позволил вам вываливать на кого-либо свои умозаключения без спросу?
Кочегар вдруг переменился в лице. Перемена лиц, как перемена блюд. Радостно ядовитая агрессивность слов, украшенная брызгами свежей слюны. Натужно напыщенная неприветливость под соусом из сведённых бровей. Угрюмо сдавленная тревожность с гарниром из крепко сжатых кулаков. На десерт – белые костяшки пальцев в сладком маринаде ногтей, пронзающих кожу ладоней.
– Мы специально принимали закон «О государственном учёте размышлений», чтобы вот таких, как вы, контролировать. И принимали ведь не по своей инициативе. По инициативе вас, граждан, – обращался пожилой уже ко всем присутствующим. – Лично мне порядка двух сотен писем пришло от представителей общественности с просьбой оградить их от чужих умствований, – мужчина помолчал. Хлебнул чая. Посмотрел на булочку. Не рискнул. Посмотрел на Кочегара.
– Вы, уважаемый, либо на учёт как мыслящий вставайте, получайте, так сказать, своё время для оглашения размышлений в соответствующем месте. Как полагается, в установленном порядке. Либо держите их при себе. А лучше вообще прекратите это занятие. Давно всем известно, что думание разрушает.
Кочегар шумно дышал. Он всё ещё сидел на каком-то Пассажире, сидел неудачно – Пассажир уже был синий лицом, его возмущённое сопение угасло, словно Кочегар высасывал своей дырой жизнь из Пассажира.
Поезд тем временем ехал дальше, колёса стучали на стыках рельс, за грязными занавесками на мутных окнах виднелась непривлекательная даль, стимулирующая продолжать путь. Солнце уже зашло, тепло и золото исчезли, прекратив создавать иллюзию того, что за окном как-то получше…
– Бог тут совершенно ни при чём, – обратился Пожилой в адрес Мужчины, того самого, что первым выпустил в эфир слово, включающее в себя три буквы «б», «г», «о» и разбудившее бдящих. – Хотя ваша ремарка относительно запрета на модернизацию реальности довольно забавна. Согласно вашей логике выходит, что любое изменение в теле, сознании, быту инородно для природы. А что же вы тогда сейчас тут – в поезде, а не пешком там? Идите вон к природе. Зачем вы в одежде? Снимите её.
Мужчина с богом молчал. Пожилой еле заметно усмехнулся.
– Верующий, значит?
– Да, – угрюмо буркнул в ответ Мужчина с богом. – Верующий.
– Какая религия?
– Левочернение.
– Левочернение – религия. Это течение в религии. Тоже мне, верующий… В реестр внесены?
– Да.
– Карту верующего предоставьте.
Мужчина полез в карман пиджака, достал портмоне, покопался в разных регистрационных картах, нашёл нужную, протянул Пожилому.
– Вот.
– Хорошо. Всё намного проще стало, когда мы разнесли людей по группам и всех описали. Да и бюджету легче – взносы, волонтёры. Вы, кстати, в связи с чем в пути сегодня?
– Личная поездка.
– Какая по счёту в этом году?
– Третья. Показать учётную карту? У меня в умнозвуке она – ничего?
– Лес бережёте? Это правильно. Это хорошо.
– Да, стараюсь.
– На учёте в связи с этим стоите?
– Конечно. Номер 155551.
– Хороший какой номер, – с завистью протянул проверяющий.
– Друзья подарили. Сам бы не потянул такой, – виновато потупился Мужчина с богом. – Конечно, тоже зарегистрирован как владелец хорошего номера – могу и на это карту показать.
Пожилой отмахнулся от этой идеи рукой. Помолчал. Все сидели тихо. Не палились. Ждали. Пожилой явно имел опыт проверок. Никто не хотел нарваться на проверку в отношении себя. Даже Никто.
– Когда мы себя наделили всеобщим проверяющим правом проверять всех вокруг, всё стало намного легче. Очень правильное решение, я считаю. Вы не находите?
– Нахожу, – устало ответил Мужчина.
Было уже непонятно, кто приносил Мужчине больше сложностей – плюющийся умом Кочегар или въедливо-вежливый бюрократ.
Разговор прервал выглянувший из кухни повар. Совсем старый, совсем уставший, ссохшийся коричневый осенний лист. Поседевшие веки и волосы в носу. Видевший жизнь в разрезе гнилой картошки. Дрожащие руки, которым нельзя доверять товар. Дрожащие руки, удобные разве что для перемешивания сахара и чистки зубов. Использовал их для мелкой нарезки лука. Повар посмотрел на нас безмолвным склерозом осуждения.
– Шумите. Работать мешаете, – остудил пыл пассажиров Повар и исчез на кухне.
Несколько человек улучили минутку и ретировались. В вагоне остались лишь Пожилой, Мужчина с богом, его женщина, Кочегар, пассажир, на котором сидел Кочегар, и я. Запах жареной картошки из кухни – не от Кочегара – мой обед был в завершающей стадии процесса приготовления. Несколько котов застряло в проходе – они были слишком крупными для быстрого перемещения по вагону.
Забренчал телефон – кто-то звонил Пожилому. Тот принял звонок, послушал, ничего не сказал в ответ, по крайней мере вслух, хмыкнул каким-то своим внутренним выводам, одарил протяжным осуждающим выдохом Мужчину с богом, встал и вышел из вагона.
– Ты же говорил, что тут сеть не ловит, – ядовито сказала женщина, обращаясь к Мужчине с богом.
– А она и не ловит, – вступился за Мужчину с богом Кочегар. – Этот из тех, кто дозванивается даже тем, у кого нет телефона. Ладно, мне тут тоже уже нечего ловить. Скучные вы. Не буду тратить на вас свою пустоту. Пойду к своим углям – они хоть и пачкаются, но делают это с искренним теплом.
Хлопнула дверь – в вагон вошёл Спутник. Мимо него сначала прошел Кочегар, затем прополз пассажир, на котором раньше сидел Кочегар. Мужчина с богом и за ним его женщина побрели в противоположный выход, женщина активно что-то выговаривала бредущей впереди сутулой спине. Выговаривала явно в надежде воспитать мужчину в своем мужчине. Последний стойко держался, видно было, что не первый год, что уже в раннем детстве им был накоплен богатый опыт противодействия женским заговорам.
– Некоторые любят играть в игры, не так ли? – Спутник кивнул паре вслед.
– Некоторые думают, что игры и есть жизнь, – ответил я, вспоминая свою семейную жизнь.
Повар принёс мне суп и картошку. Нёс аккуратно, боясь расплескать суп и раскидать картошку. Ситуация с Кочегаром закончилась. Спутник и я сидели в вагоне-ресторане, где кроме нас уже не было больше никого. И ничего не осталось от случившегося. Ничего и никого. Пустота. На мгновение показалось даже, что мы приехали, что в этой пустоте – наша конечная остановка, но… поезд активно стучал дальше по шпалам. We Have Arrived by Mescalinum United.
– Когда заоконные дали показывают в кино, там всегда зима. Там снег. В лучшем случае там солнце. Но это редкость. Чаще будет просто снег, ещё дадут серость, ощущение безнадежности и катастрофы. А что мы видим за окном сейчас? Правильно – ничего. Ибо окно грязное. Солнце зашло. Даль должна быть где-то там, прекрасная, но мы не видим эту красоту, ибо грязь застилает глаза смотрящего. Грязное полотно повседневности, а не туманное будущее – вот что надо использовать в качестве фактуры, – Спутник сел напротив меня. – Ты заказал мне питание? Обещали ведь горячее питание на борту.
– Мы на поезде, не на самолете.
– Это мелочи. Знаешь, что самое опасное в поездах? Поездатые споры.
– Споры?
– Да. Они в белье, вот этих вафельных салфетках и занавесках. Смотри.
Он резко тряхнул салфеткой, и с неё мириадами посыпались белые пылинки.
– Поездатые споры. Ты их вдыхаешь, и поезд навсегда остается в тебе. Он поражает твое сознание терпимостью к окружающему миру. Нестыковки в процессах мира перестают тебя волновать и беспокоить, более того, ты начинаешь считать нормальной действительность вокруг.
– То есть ты считаешь, что все проблемы от этих спор? Не от лени или тупости, а от пыли на полотенцах?
– Нельзя недооценивать силу пыли.
Пауза. Осторожность вдоха. Лавирование между пылинками.
– Споры… ну, эти споры ещё не так страшны. Намного опасней штуки иного рода.
– Например?
– Например? Ну хотя бы новости. Новости – страшней любого вещества, кстати.
– Хуже вещества?
– Конечно. Вообще вся тема с веществами создана как отвлекающий манёвр. Это я тебе как инсайдер говорю. С веществами всё просто – вот плохие парни, которые торчат и всякими антисоциальными темами занимаются. А тем временем… вас сажают на реально злые штуки. Новости, религия, музыка. Барыги в этой структуре большую социальную роль играют. Мы санитары городских лесов. Мы отвлекаем внимание.
– То есть это заговор?
– Никакого заговора. Это природа людей. Мы хотим спать. Мы хотим быть в трансе. Испокон веков шаманы и прочие активно этим пользовались. Что самое популярное в мире? Решения для отделения от реальности. Социальные сети теперь вот ещё. Всю историю человечества мы продаём лишь один продукт – кокон. Мы готовы на многое, лишь бы избежать максимально жизни. Кто-то жрёт, кто-то в игры играет, кто-то просто встаёт и уходит, когда какой кочегар что-то пробуждающее говорить пытается.
– Кочегар?
– Ты пропустил тут… Ну, не важно.
– Зачем ты в пути? – вдруг спросил Спутник.
– В смысле?
– Ты задумывался о сути пути?
– Ну, у меня не было особо выбора.
– Я не о выборе. Я даже не о сути, извини. Я – о направлении. Ты задумывался о направлении пути?
– Не уверен. Мне Сэм дал направление, мне так кажется.
– Странное у тебя направление.
– Почему?
– Ты идешь от сказанного. Твое направление – «от». А должно быть – «к».
Поезд продолжать стучать колёсами. Он дарил нам бесценное – стабильность стука – это обеспечивало уверенность движения в выбранном направлении. «Стук – всему голова», – так говорили в городе Машинистов, места, откуда родом все машинисты Странной страны.
Радио в вагоне-ресторане внезапно включилось, ворвавшись в пространство сначала визгливыми криками женщины, думающей, что она – та, которая поёт, на суровый бас очень уверенного в себе мужчины. Очень уверенного в себе мужчины бас рассказывал о новом развивающем людей течении – Теории Нового Одиночества. Спутник помолчал, послушал говорившего, посмотрел на меня, и добавил:
– Раньше отказывались от богатства и положения в обществе. Новые просветлённые – отказники от сетей и технологий. У меня было все – два умнозвука, три доски, два вычислителя – я всё оставил, я вышел из сети, ибо осознал, что счастье не в этом. Я отбросил модем. Я стал свободным.
– Ну хорошо, хорошо. Я не против. Будь, чо… Можешь с Кочегаром, кстати, побеседовать на эту тему – ему будет что сказать тебе.
Спутник сделал вид, что не услышал. Зато я услышал, что сказал он…
– Зачем ты ищешь чью-то тень?
И потом:
– Может, надо себя искать?