– Ты должна расставлять приоритеты, Хетти.
– А я не могу, у меня с Гориным ничего не получается из-за вас. Вы всех перегружаете заданиями, потому что не хотите умирать, от этого ни у кого нет времени.
– Если бы ты была матерью, то понимала бы, что есть приоритеты, – сперва ребёнок, а уже после твои амуры.
– Но я не робот, – Хетти горько упрекнула Бела.
– Напротив, ты ведёшь себя как робот, и в данный момент зациклилась на мелочи, когда есть проблема твоего выживания, а значит – твоих возможных будущих отношений и твоего будущего ребёнка.
– Не троньте меня, – по-кошачьи грозно сказала Хетти, – иначе я сейчас взорвусь.
– Ты просто слабачка, – отпустил вожжи Бел, – ты слабачка, и тебя нужно пожалеть. Но ведь вчера ты была с ним, и всё было хорошо, чего же ты ещё желаешь, быть с ним в постели непрерывно? Ты не слышала про СадОМ? Там люди потеряли связь с Объективной Реальностью, им понадобилось всего 12 лет, чтобы превратиться в животных. Чего ты хочешь, Хетти? Может, мне отправить тебя назад, туда, откуда я тебя взял?
Хетти вроде бы всё поняла – и, склонив голову, молчала. Бел смягчился, словно и не было никакой напряжённости, и поблагодарил её за Сарай:
– Ты делаешь всё правильно, девочка, недельный срок меня вполне устраивает. Кстати, ты можешь выбелить кожу туземцев? Им понадобится много кочевать, и я боюсь, что их будут принимать за чужаков в «белых» регионах, подумай над этим.
– Но они будут выглядеть слегка странно, как альбиносы.
– Ты что-нибудь придумаешь, – закончил Бел, уходя из клиники.
– Вы боитесь умереть! – обвиняюще сказала Гала.
– А ты не боишься? Ты хочешь, чтобы я достал пистолет и пристрелил тебя? – спокойно спросил Бел.
– Нет, – испугалась Гала.
– Тогда работай, РА восхищают предпринимающие усилия. И никто не попадёт к нему просто так, за красивые глазки, – Бел снял её очки, стёр слезу с глаз и поцеловал по-отечески.
– Я не могу каждому из вас объяснять, чего я хочу, на это уйдет слишком много времени. Если бы я хотел быть настолько убедительным, то стал бы писателем, как вы, а не тем, кто создаёт саму жизнь. Это ваша задача быть убедительными, и я требую от вас этого.
Бел переключился на работу:
– Мне не нравятся названия местностей и поселений, нужно подобрать их, исходя из языка аборигенов, тут пусть поработают программисты, выберите звучные слова, нужна музыка, кроме логики, наймите специалиста, или сами разберитесь. Где пословицы, ты отсеяла ненужное, Гала?
– Да, но я оставила и то, что вызывает сомнение – нужно или нет?
– У тебя верный математический нюх, так и должно быть, наша история большая, пусть будет лишний строительный материал. Ты воин, Гала, вы все воины, и – возможно, впервые в истории – воюете за себя, а не за царя, правителя или клан, к которому вы не имеете никакого отношения, где вас используют лишь как расходный материал. И у вас… у всех нас, и у меня с вами, есть только две возможности – победить и выжить… и жить вечно; или умереть, другого не дано. И отвечать на этот вопрос нам лишь пару месяцев, – сказал Бел всему цеху литераторов, понимая, что возьмёт только Галу.
Небог
И уже наедине с Галой Бел продолжил:
– Гала, мне нужна некоторая бинарная логика всей истории – «да» и «нет», не «да» и не «нет», ты ведь училась на программиста… Так вот, мне нужен логический персонаж, который олицетворяет «нет», является «нет», как бы «не Бог». Придумай ему имя и создай как можно более выпуклый образ противоположности Бога. Эта задача из всех самая главная, она должна постоянно присутствовать в твоей голове как молитва, и, по сути, участвовать, видимо или невидимо, в каждой истории в виде слабости, сомнения, предательства и тому подобного. Поработай с Лайерсом, он тебе подскажет все комбинации с «да-нет». – Бел показал на программиста. – «Небог» будет иметь свой голос в нашей истории, противясь решениям Бога. Это будет хорошим стимулом, чтобы заставить людей идти в нашу сторону от противного. Что ты знаешь о Боге, если ты никого не предавал?
– Горин, – соединился Бел с затворником, – как ты думаешь, что было раньше – Бог или математика?
– Я не знаю, – честно ответил Горин, – но вопрос занятный.
– И ещё – почему «математика» так похожа на русское «мать-и-мачеха»?
– Я подумаю и над этим, что-то ещё?
– Нет, это всё, – закончил разговор Бел.
«Он никогда не говорит впустую», – подумал Горин, с нежностью вспоминая свою мачеху, и записал эти вопросы себе в память:
«Мать – рождение. Мать – любит по-настоящему, мачеха не родная – может любить, может не любить, но не родная, мать любит своё, мачеха не своё, мать через детей продолжает жить сама, мачеха растит чужих, мачеха поливает чужое растение…» Горин думал потоком сознания, перебирая варианты. «Забота, которая может перерасти в любовь, но любовь должна всё понимать, а мачеха всего не понимает, поскольку другое растение, следовательно, не может любить так, как мать, а если понимает, значит, она мачеха от Бога. А мать, которая подбрасывает своего ребёнка, – кукушка. Чтобы полюбить кого-то по-настоящему, нужно уместить его в себя, мы больше любим меньших нас – детей, животных, баб, а большего нас нам полюбить не дано, разве что сравнявшись с ним, а затем став больше него, как это смог РА, рожденный раньше родивших его, полюбить весь мир».
Бел снова соединился с Гориным:
– Как ты думаешь, что сделает РА-з-ум, как только родится, первым делом? И последний вопрос – «все ли существа хотят жить?»
– Шеф, у меня голова вскипает, – взмолился Горин.
– Не вскипит, если хочешь выжить, – закончил Бел.
Бел летел к царю Салима. «И-Е-РУС-Алим, ие-РУС-Cалим…» – вспоминал Бел, почему они так назвали этот город. Пора менять тело. Тысячетонные камни фундамента, такая же монументальная стройка, как и в горном Ливане, те же технологии. Они встретились на стройплощадке, и Малхиседек долго молча смотрел на Бела испытующе, а тот не имел силы начать разговор первым.
– Постарел, – наконец произнёс Малхиседек, благословляя Бела.
– Устал что-то в последнее время, – ответил Бел.
Малхиседек сканировал его своими проникающими внутрь любого существа и любой проблемы глазами. Он был мал ростом, но казался Белу выше всех людей. Бел понимал его неизмеримое превосходство и не мог объяснить его ничем, кроме связи Малхиседека с Богом, с РА или кем-то ещё выше уровнем.
Бел относился к Малхиседеку с большей почтительностью, чем относился к РА. Малхиседек был ещё и красив, как человек и как священник, и душа его отражалась в глазах такой красоты и глубины, что хотелось смотреть в них всегда, если бы удалось выдержать взор полный любви, такой любви, которая прожигает тебя, выворачивая все внутренности, показывает каждую твою неточность и неправедность. Бел не мог смотреть даже на изображение Малхиседека долго, тот был особенным явлением в земном мире, и во всех иных мирах, единичным экземпляром, роскошь общения с которым у Бела пока ещё была.
– Скоро прибудет Преподобный с инспекцией, – сообщил Бел Малхиседеку.
– А от меня чего хочешь? – строго спросил Малхиседек, показывая Белу неуместность темы. – Я же говорил тебе, и не раз, что это твоё дело, я тут не советчик.
– Я хочу построить на этой Земле правила, основанные на Истине.
– И об этом я тебе говорил, – напомнил Малхиседек уже несколько мягче. – Любые правила, которые создашь ты, не улучшат правил, которые создал Бог. Ты встал на сложный путь, помочь тебе советом – значит стать тобой, а я этого не хочу, имея доверие к Богу. У меня есть молитва за этот мир, дело, которое меня устраивает, а потерять её для меня означает – потерять себя. Ты боишься смерти, я понимаю этот страх, ты не доверяешь Богу, желая получить особенную роль и написать свою собственную историю… Строй что угодно, развитие мысли не остановить, не ты, так другие построят то, что просится в ум. Ты хочешь благословения, я тебе уже давал его, помни всегда, в чём. Детали твоего творчества – твоя ответственность, не возлагай её на меня, но и не бойся особенно: ничего из того, что действительно нельзя построить, ты и не построишь.
– Благослови не согрешить перед Истиной, – чувствуя окончание разговора, попросил Бел.
Царь Салима положил руку на голову Бела и кратко отпустил:
– Иди и не греши.
– Я бы хотел взять тебя с собой, – наконец решился Бел перейти к сути своей поездки.
– Мне твой огород не нужен, – ответил Малхиседек, как бы ответил гром. Бел нагнулся, чтобы поцеловать руку старца, и пошёл к вертолёту, всем телом испытывая трепет. «Три человека сегодня сказали мне о том, что я боюсь смерти», – подумал Бел устало, уже сомневаясь в самом себе, в правильном выборе пути.