Утро совсем не доброе.
Выхожу в ванную, в коридоре наталкиваюсь на соседку, Ирину Григорьевну, ту, с которой совсем не люблю встречаться.
Это она в тот вечер, когда Алексей Николаевич отчима утихомирил, ко мне стучала.
Ругалась, что шум опять, потом, что мужиков вожу… Хорошо, ее другие соседи тогда быстро успокоили.
Ирина, по обыкновению, не здоровается.
– Что, папика богатенького нашла-таки в своем «царском селе»?
– Доброе утро.
– С чего ему быть добрым-то? – Тут я с ней согласна. – Ну, и как они живут там, богатеи?
– Извините, я спешу.
– Спешит она, ишь… какая… морду воротит…
Она еще что-то бормочет, но я не слушаю, занимаюсь своими делами, сначала умываюсь, потом иду заваривать кофе.
На кухне завтрак готовит Тамара Васильевна, улыбается приветливо – у нас с ней хорошие отношения. Собственно, отношения со всеми нормальные, кроме вот этой Ирины. Тамара спрашивает, как дела в саду, она знакома с Элеонорой Григорьевной, потом откладывает мне на блюдечко пару сырников.
– Бери-бери, а то совсем отощаешь, завтракать надо!
– Я в саду позавтракаю, меня там кормят.
– Когда ты там позавтракаешь? Будешь до обеда голодная сидеть, если не до вечера. Ешь.
– Спасибо.
– Смотри… – наклоняется ниже, говорит шепотом, – я слышала, Кирилл вчера ругался из-за того, что ты с этим на машине приехала. Ты уж осторожнее будь с ним.
– С кем? – смотрю, не понимаю, о ком из двух она говорит, о Кирилле или об Алексее Николаевиче? Не знаю, кто еще опаснее…
– Кирилл, если что в голову втемяшит, то…
– То что?
– Сама знаешь, что. Глаз он давно положил на тебя. Значит… Пока не добьется своего, не отстанет.
– Не добьется чего? – замираю в панике. Понимаю, о чем говорит тетя Тамара, но…
– Ой, девочка, тебе бы уехать отсюда скорее. Зря ты вообще вернулась. Что там с квартирой, не ясно пока?
Я говорила ей о том, что хочу переехать, постараться взять кредит, ипотеку, но пока это все только в планах.
Вспоминаю слова Алексея Николаевича. Он реально предлагает мне работать няней и жить в его доме? Или… я что-то не так поняла?
Если это просто благотворительная акция, то я не готова. И жалеть себя не позволю. Жила как-то раньше и теперь выживу.
Но если он и правда готов дать мне шанс, хорошо платить…
Жить в его доме, конечно, не очень удобно. Вернее, удобно еще как, но… находиться постоянно с ним рядом…
Он пугает меня.
Дико пугает.
Потому что…
Возвращаюсь в комнату, ставлю на стол чашку кофе, тарелочку с сырниками, йогурт. Сажусь. Бессильно опускаю голову на руки.
Я не знаю, что мне делать! Увязла, как пчелка в варенье…
Алексей Николаевич не просто пугает меня.
Я сама себе боюсь признаться в этом, но он мне нравится. Очень сильно нравится. До дрожи в коленках. Рядом с ним, мне кажется, я впадаю в какой-то ступор. Становлюсь совсем беспомощной. И чувствую себя глупой и маленькой девочкой.
Нравится… ох, сама-то себе не ври, Лика! Ты ведь в него влюблена…
Щеки мгновенно начинают гореть, когда о нем думаю.
Влюблена… Разве так бывает?
Получается, бывает.
Мне кажется, это всё произошло сразу. С того момента, как я его впервые увидела. Я ведь вернулась сюда не так давно. С начала осени.
Как окончила музыкальное училище, так и вернулась. Устроилась на работу в детский сад. И, наверное, в первую же неделю работы увидела ЕГО.
Он забирал свою Полинку, сам. Приехал, вышел из машины такой спокойный, уверенный, как… как Джеймс Бонд. Не знаю, почему я так подумала тогда, ведь не похож совсем, но ассоциации такие ассоциации…
Я стояла у крыльца с Элеонорой Григорьевной, он нас не видел. Заведующая тогда очень точно «считала» мой интерес.
– Это папа твоей любимицы Полины, Алексей Николаевич Александровский. Он один из совладельцев и учредителей нашего садика.
Он как раз присел, раскинул руки и улыбнулся, а я с замиранием сердца наблюдала, как Полина летит к нему в объятия.
А следующее заявление заведующей совсем вогнало меня в краску.
– Одинокий мужчина, холостой, завидный жених.
Я попыталась сделать вид, что мне это неинтересно, но Элеонору не так просто было сбить с толку.
– Только, говорят, бабник, каких мало. Любитель женщин, в общем.
– Я… мне это неинтересно, я…
– Так я потому и говорю! Чтобы ты такими и не интересовалась. Поматросит и бросит. Хотя…
– Элеонора Григорьевна, вы говорили, что новые инструменты должны привезти. А когда?
– Лика, Лика, всё о работе думаешь. А ты же молоденькая совсем, тебе еще и о себе подумать надо. Развлекаться, с людьми интересными знакомиться. В своем сарае ты с кем можешь общаться? Там одни…
– Я ни с кем не общаюсь. У меня времени нет. Я работаю.
Повернулась, чтобы увидеть, как летят брызги из-под колес… Джеймс Бонд, вернее, Алексей Николаевич уехал…
Потом несколько раз встречала его на пробежке. Он меня не замечал, я как-то все время старалась быть незаметной. Да и… с другой стороны, зачем такому мужчине замечать такую, как я?
Нет, я не считаю себя некрасивой или недостойной. Наоборот. Я знаю, что я красивая. Только пока мне это одни неприятности приносит.
Как говорил мне один из моих преподавателей, старавшийся опекать меня, провинциальную глупышку – «рядом с каждой красивой женщиной должен быть сильный мужчина, чтобы охранять красоту».
Увы, мою красоту охранять было некому.
Я сама старалась охранять, как могла. Не слишком хорошо, но уж как есть.
Господи, о чём я только думала, когда решилась пойти в его дом и предложить себя в качестве репетитора Полины?
Если бы я только знала, чем обернется тот мой визит!
***
Пытаюсь пить остывший кофе. Хорошо, что встала я рано и на работу не опаздываю.
Мне сегодня не нужно к началу занятий, первый урок у самых маленьких, у трехлеток в десять утра.
Мне нужно быть в саду в девять тридцать, все подготовить.
Работаю я каждый день, веду занятия, выполняю какую-то методическую работу – отчеты заполняю, небольшие исследования провожу, еще и индивидуально с некоторыми детками успеваю заниматься, вот с такими, как Полинка.
Полина. Я ведь даже не думала сама напрашиваться в репетиторы? Это меня Элеонора Григорьевна надоумила!
Увидела, как мы с Полей занимаемся, как девочка ко мне тянется, да и на самом деле у неё есть способности, это видно сразу!
Заведующая и предложила мне сходить к Александровскому. Я согласилась.
Но я ведь просила Элеонору Григорьевну позвонить, предупредить его, она обещала, да, видимо, забыла. Или он так же принял её не за ту Элеонору?
Ох, ладно, что сделано, то сделано. Теперь надо думать, как быть дальше.
Я не могу пойти работать в его дом, точнее, жить в его доме.
Не могу. Так близко к нему!
Понимая, что он недоступен, недосягаем…
Конечно же, я вижу и чувствую его интерес, неподдельный, сильный, жадный, но… кто знает, сколько это продлится?
Пока он не распробует? Не насытится? Пока ему не приестся моя наивность и… невинность?
Закрываю глаза. Хоть на мгновение оторваться от реальности!
Снова он и я в том доме. Его руки, его губы…
Ощущения, которых я никогда не испытывала, даже не догадывалась!
Теперь ведь я знаю, зачем он меня повез туда? Да я и тогда всё поняла. Не сразу, но поняла… Не важно.
Важно то, как он меня обнимал и целовал. И какие чувства это во мне вызывало! И если бы… если бы он оказался чуть настойчивее! Или я была бы не так пуглива…
Нет, Лика, нет. Не нужно об этом думать. Нельзя.
Это для тебя под запретом. Даже не пытайся.
Потом будет очень и очень больно. А боли в твоей жизни уже и так… выше крыши.
Открываю глаза. Оглядываю свою комнатку.
Нежно-бирюзовые обои, которые я поклеила сама, конечно, были моим капризом, по крайней мере, на угловую стену надо было лепить что-то темное, потому что черная плесень уже выступает.
Мебель частично старая, кое-что еще от дедушки с бабушкой, например, небольшой буфет. Он добротный и крепкий, хотя, конечно, совсем прошлый век, причем не антикварный, не изящный, а конкретно кондовый, такое обаяние эпохи восьмидесятых.
Шкаф купила на известном распродажном сайте, вполне достойный за те деньги, которые отдала. Диван там же, тоже удачно: и недорогой, и не убитый в хлам, чистенький.
Стол старый, покупали еще папа с мамой, обидно, что он оказался единственной мебелью от них оставшейся, даже стулья отчим в свое время умудрился продать…
Простые занавески. На стене фотографии мамы и отца. Фото маленькой меня, которое я очень люблю.
Александровский назвал мою комнатку убогой, что ж, он прав, да. Но… несмотря ни на что тут я не чувствую себя плохо. Тут есть воспоминания. Они хорошие.
Но есть и плохие. И они тоже связаны с этим домом.
Поэтому я мечтаю уехать, купить себе квартиру и жить там.
Или…
Иногда я мечтаю о нем, о прекрасном принце на огромном черном автомобиле, который приедет ко мне, выйдет из машины, как Джеймс Бонд, и раскроет руки, чтобы я бежала к нему в объятия.
Эх… Лика, Лика…
Проглатываю совсем уже ледяной кофе. Быстро бегу на кухню, чтобы сполоснуть посуду. К счастью, там никого.
Возвращаюсь в комнату, одеваюсь.
Успеваю застегнуть молнию на юбке и одернуть блузку, когда слышу стук в дверь.
Открываю, почему-то уверенная, что за дверью стоит Тамара Васильевна, но, увы…
***
– С добрым, куколка…
Не успеваю скрыть испуг и… неприязнь. В общем-то, наверное, я зря так реагирую, но…
Кирилл симпатичный парень, всегда был симпатичный. И всегда к нему все девчонки клеились. Почти все. Я – нет. Да я вообще была тут, мягко сказать, изгоем. Училась на пятерки, гордостью школы была, в «музыкалку» ходила. Местная «ботаничка», что с меня взять. Такие как Кирилл меня, к счастью, не замечали. То есть не пугали, не приставали, почти не обзывали и не «троллили». Это было чревато – меня учителя и директор как-то слишком оберегали, всем дали понять: Лику не трогать! Меня даже дразнили «клубничкой» – совсем не обидно. До определенного момента. Пока в старших классах слово «клубничка» не приобрело иной смысл.
Но мне и тогда, в общем, было все равно. Хватало проблем домашних. С мамой и с отчимом.
Была у нас одна история с Кириллом. Меня попросили помочь ему с русским языком. Подтянуть. Причем он учился на два класса старше меня.
Я слишком серьезно отнеслась к этому. Он подумал, что я с ним заигрываю. Нет, он мне нравился чисто внешне. Он действительно симпатичный. Есть в нем что-то такое… дерзкое, яркое. Но я даже помыслить не могла, что между нами может что-то быть! И не думала, и тем более не мечтала! У меня были совсем другие мечты.
А он тогда решил, что я хочу каких-то отношений. Во время одного из занятий полез целоваться. Это было неожиданно. Я опешила. Но почти сразу оттолкнула его. Дала пощечину. Как ни странно, он даже извинился. И на смех меня не поднял. И вообще… стал охранять и защищать.
Над ним прикалывались, говорили, что он влюбился. Честно, не знаю, что это было. Я в то время думала только об экзаменах, о поступлении. Он учился уже не в школе, в каком-то колледже, типа бывших ПТУ. Видела я его очень редко.
Потом… потом моя жизнь вообще чуть не пошла под откос.
Я уехала в училище, домой почти не приезжала. Даже на лето старалась остаться в городе, подрабатывала.
Когда я вернулась сюда осенью, Кирилла не было, вроде он после армии поехал в столицу работать. После Нового года объявился. И стал сначала пытаться пригласить на свидание, пообщаться. Я отказывалась. Потом начал немного задирать… И я старалась меньше попадаться ему на глаза. Он снова уехал куда-то на заработки. А неделю назад я его встретила…
Снова начал с предложений пройтись, выпить вина. Я попросила меня не беспокоить.
Мы всегда сталкивались на улице, и я не ожидала, что он придет ко мне в дом.
– Здравствуй… Кирилл.
– Здравствуй… хм… официально, детка.
Он делает шаг, чтобы зайти, я пытаюсь закрыть дверь перед его носом, чисто инстинктивно – я не приглашала! Но он ставит ногу и грудью напирает.
– Что ты делаешь?
– Захожу в гости, непонятно?
– Я не приглашала. Извини, я спешу на работу.
– К этому спешишь? К папику новому?
Чувствую, как лицо мгновенно покрывается румянцем. Я ведь не просто так просила Алексея Николаевича меня не подвозить!
– Он отец моей ученицы.
– Это теперь так называется? – Кирилл гадко ухмыляется и протягивает руку к моим волосам.
А меня обжигает страх.
В квартире сейчас, скорее всего, только Тамара Васильевна и Ирина. Если я начну кричать, они, конечно, выбегут. Но смогут ли помочь? А если Тамары нет? Она могла уйти… А Ирина… станет ли помогать?
– Кирилл, пожалуйста, я на самом деле опаздываю. Маршрутка уже через пятнадцать минут, до неё еще идти.
– Я могу отвезти, я на машине, – он подается вперед, почти касаясь меня телом, я отступаю.
Непроизвольно начинаю дрожать. Всё тело дрожит. Я знаю, что я с ним не справлюсь!
– Что, боишься меня, «клубничка»? Я не страшный. Совсем. Я… Могу быть очень нежным…
Его рука касается моей щеки. Мне надо отступить, а я словно парализована. Стою, не могу с места сдвинуться, ничего сделать не могу. Только чувствую, как по телу бегут струи ледяного пота.
– Лика… какая ты стала красивая, ты и была… такая маленькая, сладкая, такая…
Он еще ближе, почти вплотную встает. Я чувствую его запах. Он даже одеколоном побрызгался, но все равно удушливый, тяжелый аромат его тела и перегар перебивает. Мне нужно прийти в себя. Нужно оттолкнуть его, отойти, закричать.
Странно, я вспоминаю вечер, когда меня привез в дом другой мужчина. Тоже с явными намерениями. Как он целовал меня в машине, ногу мою трогал. Как в доме к стене прижал, как руки его хозяйничали на моем теле…
Да, тогда мне тоже было страшно, я плакала. Но вот такого ступора не было. Я вела себя по-другому. Не потому, что нападение Александровского мне понравилось. Нет. Возможно, дело было в том, что он сам мне нравился, мой Джеймс Бонд…
Воспоминания о нём словно придают мне сил. Я все-таки выхожу из оцепенения, толкаю Кирилла в грудь, неожиданно для него, потому что он отступает.
– Пусти и уходи отсюда!
Резко отступаю назад, в поиске хоть какого-то средства защиты. Как назло, ничего нет. На столе только кувшин с водой.
Пока раздумываю, использовать ли его, Кирилл опять наступает.
– Так, да? Уходи? Не для меня ягодка цвела?
Он резко хватает меня за руку, тянет на себя, прижимает крепко…
– Не надо, пожалуйста!
– А если я хочу?
– Кирилл… – Почему я не взяла кувшин? Могла бы его окатить, а теперь…
– Руки убрал от неё!