Глава 4. Обречённый

Дзумудзи

Комната смертной такая же серая и унылая, как и всё вокруг. Вдобавок, она ещё и бедна. “Ты и правда лишилась разума, Шамиран, раз согласилась жить в таких условиях”, – думаю я, оглядываясь.

Выцветшая бумага, которой в этом мире оклеивают стены, пузырится и отслаивается. Пол, застеленный даже не ковром, а чем-то вроде переработанной смолы – кажется, здесь эту смесь называют “линолеумом” – местами продавлен, а рисунок или стёрт, или покрыт пятнами. Мебели так много, что свободного места почти нет – низкая кровать упирается в стол, рядом ютится подобие кресла.

Так теперь выглядит твой храм, Шамиран? Неужели он тебе по нраву?

Я знаю, ты там – в теле смертной девочки, которая спит сейчас так крепко, что не слышит, как крадётся к двери её мать. Это так нелепо, что даже смешно.

Если хотя бы на мгновение представить, Шамиран, что у тебя получилось, и ты действительно переродилась в человека – неужели выбрала родиться у такого ничтожества? У испуганной, запутавшейся, стареющей женщины, которая боится тебя, но не как должно жрице – с благоговением, а как соперница – с завистью?

Нет, это невозможно. Даже без сил ты нашла бы кого-нибудь интереснее и богаче. С нищими ты, бывало, развлекалась и даже утверждала, что в твоих глазах смертные равны. Но благословляла только царей.

И уж конечно, жена моя, ты встретила бы меня, украшенная рубинами – сердцами мужчин, которые тебе приглянулись. Они сделали бы тебя сильнее и подарили удовольствие, которое ты так ценишь.

Что ж, Шамиран, воля твоя. Знаю, ты меня услышала. Я понял это, ещё когда ты обвинила меня в нашем разладе. И позже, когда повторила свои последние слова – те, что бросила, уходя. Помнишь? “Вот и вся любовь”. Они тонули в вое галлу, но я услышал.

Не знаю, какую игру ты ведёшь, Шамиран, и для чего сделала смертную похожей на тебя – но лишь внешне. Меня это не касается.

Пусть люди в нашем мире умрут, мне нет до них дела. Я пришёл лишь потому, что не хотел обращаться в камень. Помнишь, Мать грозила проклясть любого, кто снова поднимет руку на её смертных игрушек? Она наверняка имела в виду Отца, потому он, быть может, и не захотел сделать всё сам. Но мне от этого не легче. Наша Мать безумна, она никого не пощадит – тем более, сына, который так похож на её постылого мужа.

Но ты и так это знаешь, Шамиран. Тебе всё равно. Для тебя я один из многих. Первый, но не единственный. К чему меня жалеть?

Оно и к лучшему. Надеюсь, став камнем, я наконец обрету покой. Без вечности в нижнем мире, на которую я согласился бы ради тебя, жена, такой исход и правда кажется большой удачей, если не счастьем. Глупец, не стоило искать тебя, Шамиран. Не стоило. Снова я угодил в прежнюю ловушку: решил, ты нуждаешься во мне, и мы поможем друг другу. Забыл, что тебе не нужен никто, меньше всех – я.

Что ж, прощай. Мне довольно знать, что ты жива, что ты есть. Безумная, но, быть может, по-своему счастливая.

Я бросаю последний взгляд на смертную девочку – она вздыхает во сне и улыбается так знакомо, что моё каменное сердце теплеет. Мысли вмиг исчезают, намерение уйти кажется жалким – в этот момент я готов остаться и служить ей, как последний дух, только бы рядом. Всего лишь потому, что она похожа.

Когда дверь в комнату открывается, я едва успеваю прийти в себя – стать невидимым и не испепелить смертную женщину за то, что потревожила если не дочь, то хотя бы меня.

– Лена? Ты спишь?

Девочка вздрагивает, но я кладу ладонь на её лоб, и она засыпает ещё крепче.

– Лена? – снова зовёт женщина. – Я хотела попрощаться.

“Уходи, – думаю я. – Разве мало вокруг тебя благодати Шамиран? Она уже призвала для тебя сладкую судьбу. Довольно, что бы ты ни сделала для моей жены, больше она тебе ничего не должна”.

– Прости, – голос женщины такой же тусклый, как и она сама. – Но так будет правильно. Тебе лучше одной. Ты поймёшь. Конечно, поймёшь.

Она судорожно вздыхает. И очень аккуратно закрывает дверь.

Я убираю руку со лба смертной и едва не смеюсь над былым наваждением – зачем мне оставаться? Шамиран я не нужен. У неё здесь свои игры, мне в них нет места.

– Дзумудзи, – бормочет девочка и улыбается.

Избегая смотреть на неё, я снимаю с шеи оплетённое шнурком сердце. Когда-то оно сияло ярче солнца, но минули века, и оно погасло, обратилось в камень, став на вид не чудеснее обычной гальки. Перестало греть, наскучило Шамиран.

Я кладу его на кровать рядом с девочкой. Замираю, когда тонкие пальцы сжимают шнурок. Смертная вздыхает, не просыпаясь, а мне мерещится искра внутри камня. Только этого не может быть, ведь у Шамиран не достанет сил его пробудить. Теперь она всего лишь слабая богиня в теле обычной смертной. И если ей этого довольно, то да будет так.

Больше не оглядываясь, я покидаю комнату, едва не столкнувшись на крыльце с женщиной – матерью смертной девочки Лены. Мужчина рядом с ней как раз во вкусе Шамиран – высокий, широкоплечий и услужливый. Он без слов забирает у женщины сумки, потом проверяет, удобно ли она устроилась в колесни… салоне автомобиля. Тепло ли ей, не хочет ли она кофе.

Я наблюдаю, как они уезжают, и думаю, что эта тусклая женщина всё же умна. Шамиран забрала бы её мужчину за одну эту услужливость.

Но меня это не касается. Я покидаю стылый серый мир – не без удовольствия. И даже с облегчением. Дело сделано, решение принято. Шамиран я больше не увижу, но это и к лучшему. Достаточно я терзался и позволял вовлечь себя в её игры.

Мне даже хочется уничтожить людей прямо сейчас. Прав Отец, что может быть проще? Всего-то обрушить на них бурю какой ещё не бывало. День-два, и даже воспоминаний не останется. Зачем Мать создала эти жалкие подобия нас? Мир без них был чище. Где-то он таким и остался – скажем, на этом священном, а значит, запретном для простых смертных лугу. Я стою по пояс в траве и смотрю, как далеко на востоке разгорается рассвет. Звёзды медленно гаснут, воздух наполняется ароматом диких цветов, полоска горизонта светлеет, сумрак растворяется, а небо становится золотым.

Это красиво и привычно: чёткая, слаженная работа духов. Порядок, который так любит Отец – и я вместе с ним.

А что если действительно очистить мир от смертных сейчас? Отец зачем-то велел подождать три месяца. Хотел, чтобы Мать пробудилась ото сна, узнала о его решении и умоляла от него отказаться? Не знаю, но вряд ли Отец прогневается, если я начну раньше. Мать же всё равно узнает.

Разве не лучше поскорее всё закончить?

К тому же, гнев Отца вряд ли будет меня волновать потом, когда Мать проснётся. Она обрушит на меня свой. Что может быть хуже? Ничего. И наглядный тому пример – судьба нашего мятежного брата-солнце.

Давным-давно, когда Отец с Матерью ещё жили в согласии, у них появился первый бог-сын – лучезарный Уту. Говорят, он мог создавать жизнь наравне с Отцом и Матерью. После него никто не был так же могуществен, даже Шамиран, старшая из нас.

Она появилась позже, когда Уту захотел себе жену. Не знаю, решил ли он, что Шамиран станет любить его безусловно лишь потому, что создана для него. Если так, то его ждало жестокое разочарование: Шамиран ему отказала.

Он зажёг для неё звёзды и луну, чтобы вечно они украшали небосвод как символы его любви. Но гордая богиня всё равно его отвергла.

Помню, как спросил её: “Почему?” Боялся повторить его ошибку. Меня создали для Шамиран уже после того, как судьба Уту была решена. Отец и Мать не желали, чтобы дочери было одиноко.

“Потому что он не любил меня, Дзумудзи, – ответила Шамиран. – Ты не говорил с ним, иначе сразу бы понял. Уту – лучезарный гордец, который ежедневно кому-то что-то доказывал. Я была нужна ему как трофей и лишь потому, что выбора не было. А ещё потому, что отказала”.

“Но неужели тебе не было лестно? Звёзды и луна так красивы, а он подарил их тебе”.

Шамиран в ответ рассмеялась: “Красивы, не спорю. Но зачем они мне? Уту их сотворил, чтобы я восхищалась: ах, как он могуществен. Его не интересовало, нужны они мне, хочу ли я их. Просто однажды небо засияло, а он заявил: “Это для тебя”. Потом очень удивился, когда я ответила: “Благодарю, но не стоило”.

Обиженный Уту сошёл с небес на землю и основал страну, которая сейчас носит название Чёрное солнце. Смертных тогда не было: Матери ещё не пришло в голову слепить из глины фигурку и вдохнуть в неё жизнь. Вместо людей Уту создал духов, почти равных по силе богам и населил ими своё царство.

“Когда Отец узнал, – рассказывала Шамиран, – он был в бешенстве”.

“Но почему?”

“Что ты, Дзумудзи, это же непорядок! Не вписывалось самовольство Уту в Отцовский план. А значит, должно было исчезнуть”.

Отец действительно призвал к себе сына и повелел вернуться на небо. Уту отказался. Больше того, он обвинил Отца в зависти и попросил отпустить его царствовать. “Чем я хуже тебя? Ничем”.

Так началась первая в мире война: моря кипели, земля высыхала, горы крошились.

“Самое забавное, что никто в итоге не получил, что хотел, – вздыхала Шамиран. – Отец потерял мир, в котором так долго наводил порядок, а Уту – свой ненаглядный клочок земли, где мнил себя господином”.

“А что же Мать?”

“Наблюдала и не вмешивалась. Как и я. Нам не было дела до войны. Признаться, мы обе понять не могли, что послужило её причиной, и почему нужно было так многим жертвовать для победы”.

Уту и правда был могуществен: шли века, а ни одна из сторон не могла одержать верх. Пока не вмешалась третья.

Шамиран рассказывала так: “Мне надоело. Земля горела, небеса пылали, и только на горе Уту оставалось некое подобие благополучия. Его духи хотя бы не ходили с кислой миной, как Мать, и не срывали на других злость, как Отец”.

Шамиран объявила, что отправляется к брату дабы убедить его сдаться.

А Уту решил, что сестра наконец выбрала его сторону. “Снова принялся творить для меня звёзды. Видишь, Дзумудзи, как их много? Таково самомнение нашего брата”.

Тем временем Отец объявил, что Уту похитил Шамиран и теперь держит её в плену. Даже как будто пытает.

“Думаю, – говорила Шамиран, – кто-то из духов Уту его предал. Мать не поверила бы Отцу без доказательств”.

Так или иначе, но гнев Матери оказался куда страшнее Отца. Она разрушила оплот Уту, уничтожила его духов. “Не всех, – добавляла Шамиран. – Некоторых мне удалось увести”.

А самого Уту Мать прокляла. С тех пор каждое утро лучезарный бог садится на сияющую колесницу и едет по небу, только чтобы вечером, умирая, омыть его своей кровью.

Так в наш мир пришла смерть. А у Шамиран появилась младшая сестра Эрешкигаль, но это уже другая история.

С тех пор никто не смел бросить вызов Отцу. Только Шамиран, когда снова и снова спасала людей от его гнева.

“Ты не боишься, что с тобой сделают то же, что и с Уту?” – спросил я однажды. Шамиран рассмеялась: “Конечно, нет. Уту намеренно повздорил с Отцом, а я никогда так не поступлю. Зачем? Своего можно добиться не только силой”.

Я смотрю на сияющую колесницу брата и понимаю, что меня ждёт нечто похожее. Мать обещала превратить убийцу людей в камень. Но только ли?

Ещё не поздно вернуться к Шамиран, упасть ей в ноги и просить вернуться. Она смягчит гнев Отца, её он послушает.

Я заставляю себя не двигаться и смотреть на солнце. Ничего не выйдет. Шамиран не согласится, моё унижение ни к чему не приведёт. Я знаю её достаточно, чтобы предсказать: она может сделать вид, что сочувствует, а сама использует меня и ничего не даст взамен.

Смешно: если выполню приказ Отца – прогневаю Мать; если откажусь – рассердится Отец.

Выхода нет. Я должен смириться и принять это.

Но у меня не получается.

Загрузка...