В кофейне сладко щекочет нос аромат свежих булочек. Ваниль и корица. Господи, как же есть хочется!
– Поехали со мной в Куршевель?
Я поправляю фартук официантки и наклоняюсь к столику.
– Даш, если это шутка, то не смешная. Ты заказывать будешь?
Она улыбается сначала мне, потом возникшему за стойкой Андрею. Делает большие глаза, мол, кто это?
– Владелец, – шёпотом отвечаю я.
Даша кивает, потом оглядывает пустой зал.
– Пообедай со мной, а?
– Даш…
– Пожалуйста, – она повышает голос и смотрит поверх моего плеча на Андрея. – Я её надолго не задержу, честное слово!
Андрей поджимает губы, но кивает. А потом сам приносит нам салат с кедровыми орешками, сливочный суп и курицу с апельсинами.
Я падаю в кресло рядом с Дашей и накидываюсь на еду.
– Фпафифо!
– Да я просто хотела посмотреть, сколько ты ешь, – смеётся она. – Как тебе удаётся не располнеть с таким рационом? Порции здесь огромные! В меня десерт, наверное, уже не влезет.
– Очень зря, Андрей круто печёт. – Я оглядываюсь на витрину с тортами. – Видишь меренговый рулет с киви? Ты такой нигде не попробуешь, он просто тает во рту. А вон ещё…
– Нет, правда, как? – перебивает Даша, окидывая меня внимательным взглядом. – Лен, ты что, ведьма?
– Ха-ха. Я добрая фея из твоей сказки. Между прочим, как там… э-э-э…
– Игорь? Никак. Врут карты, он герой не моего романа.
Я киваю. Даша год была безответно влюблена, но старшекурсник из Бауманки в упор не замечал девушку, увешанную ловцами снов, как новогодняя ёлка – шариками. Тогда Даша носила платья-балахоны, огромные рюкзаки и дреды. Сутулилась, не отрывала взгляд от пола, говорила тихо, потому что считала себя скучной и некрасивой.
Сейчас она улыбается, смотрит прямо, двигается плавно и щеголяет в костюме от “Шанель”. В руках у неё сумка-малютка “Боттега”, а волосы уложены мягкими волнами. Впрочем, в ушах всё равно болтаются ловцы снов – от модного московского дизайнера. Ей идёт. Настоящая красавица – какой всегда и была. Словно Золушка, нарядившаяся к балу.
– Он двух слов связать не может и вечно зовёт меня в клуб. Даже не знаю, что я в нём раньше находила? Умопомрачение какое-то.
Я снова киваю. Внешность модели, дизайнерские шмотки и самомнение, купленное на деньги папы-депутата – вот и весь Игорь. Действительно, умопомрачение.
– В Третьяковку с ним точно не сходишь, – добавляет Даша. – Я предложила пойти на выставку Врубеля, так он сказал, что ночные клубы там – отстой, а “Врубель – это от “врубаюсь”?” Говорю же, герой не моего романа… Лен, ты и правда фея. Как ты это со мной сделала? Я же думать ни о чём, кроме него, не могла.
Я загадочно улыбаюсь, хотя никакой тайны здесь нет. У меня, своего рода, бизнес: нахожу богатую серую мышку, которая мечтает о прекрасном принце. Убеждаю её, что владею страшной магией: через месяц принц падёт к её ногам. Ловкость рук и никакого мошенничества – я всего лишь открываю девушкам глаза на их же красоту. Как ты одеваешься, как двигаешься, как говоришь – всё имеет значение. Красота, конечно, в глазах смотрящего, но я твёрдо уверена, что она ещё и у каждой девушки в голове. Называется, “самооценка”.
– Кстати, о героях… Лен, почему тебя нет в соцсетях?
Я пожимаю плечами.
– Не знаю. Не хочу – и всё. Что мне там выкладывать?
Даша делает большие глаза.
– Шутишь? Да хоть себя! Лен, ты же просто… просто богиня!
– Чего?
– Любви, наверное, – она смеётся. – Как за тобой парни косяками не ходят, не понимаю. Помнишь, мы у универа как-то встречались? Теперь вся моя группа хочет с тобой познакомиться.
Вся группа мехмата. Боже упаси, мне алгебры в школе хватает! Когда я туда хожу.
Даша хмурится и вдруг подаётся ко мне.
– Слушай, я только сейчас заметила… Ты без макияжа, да?
– Почти. А что?
– Мне просто интересно: когда при рождении раздавали синие глаза, пухлые губки и вот такие щёчки, ты везде успела?
Вот поэтому я обычно и не встречаюсь с моими клиентками после окончания работы. При первой встрече золушкам хочется быть как фея – я превратила свою внешность в рекламу. Однако став принцессами, они вдруг понимают: ой, фея, а где ты взяла такие длинные волосы? Ого, это натуральный цвет? Такой чёрный, такой блестящий! А как ты, фея, умудряешься быть стройной, но с такими аппетитными формами? Ты что, колдунья? И ещё…
– Лен, я одну вещь заметила. Скажи, ты специально мужчинам в глаза не смотришь?
Я снова пожимаю плечами. Да, Даш, специально. Потому что когда смотрю – мужчины дуреют. Буквально. Тоже зовут меня богиней и грозятся выполнить любое моё желание. И это ни черта не весело, потому что когда рядом с тобой такой сумасшедший, твоя единственная мысль – бежать от него подальше.
От себя только не убежишь.
– Так вот, насчёт соцсетей – в моей группе есть один парень, он как тебя увидел, так…
– Даш, не нужно.
– Уверена? Дай, хоть фотку покажу.
– Уверена.
Даша вздыхает, оглядывается. Я почти с надеждой смотрю на дверь, но посетители что-то не торопятся идти к нам обедать. Впрочем, кофейня в спальном районе расцветает утром – и вечером. В обед здесь тихо, завсегдатаи на работе.
– Ну как знаешь. А в Куршевель со мной?
Я еле сдерживаюсь, чтобы не поморщиться. Какой мне Куршевель, я на отель в Подмосковье маме в подарок накопить не могу.
– Билеты за мой счёт, номер тоже, – Даша подмигивает. – Я с девчонками еду, познакомишься… Парней к нам приманишь. Давай!
Я закусываю губу. Нельзя соглашаться, знаю. Даша мне не друг – у меня нет друзей. Но… Я нигде, кроме Сочи не была и… Это же заграница! Да ещё и бесплатно…
– У меня визы нет. И загранпаспорта.
– Отец всё сделает, – отмахивается Даша, имея в виду своего отчима. Он у неё тоже депутат. Интересно, а шестнадцатилетней мне он прям всё-всё сделает? Даже согласие родителей? Впрочем, Даша уверена, что мне восемнадцать. Ей было бы странно представить работающую школьницу, но что делать – когда ты дочь матери-одиночки, а та совершенно не умеет зарабатывать деньги, приходится крутиться самостоятельно.
– А… когда?
– Через две недели. С 23-го ноября по 3-е декабря. Там сейчас круто, давай!
Я вздыхаю.
– Не могу.
– Да научу я тебя на лыжах кататься!
– У мамы день рождения 1-го. Даш, спасибо, но я правда не могу.
Она вздыхает.
– Ну ладно. Но если передумаешь – я и в последний момент билет возьму, и бронь сделаю. Для тебя, Ленчик, что угодно.
Я натянуто улыбаюсь. Даша оглядывается на витрину и просит упаковать ей меренговый рулет с собой. Потом оборачивается и вдруг тихо говорит:
– Лен, а ты веришь в любовь?
– Что?
– Ты говоришь, надо ценить себя. Конечно, это правильно. Но что если мы по-настоящему и любим только себя? Понимаешь, мне сейчас кажется, я влюбилась в Игоря потому, что знала – он никогда моим не будет. Мне его хотелось как достижение, как победу. Как доказать теорему, над которой лучшие учёные бились, а у меня, студентки, получилось. Теперь я на него даже смотреть не могу – зачем? Достижение получено, можно идти дальше. Мне страшно: что если всегда так? Что если любовь, которую воспевают фильмы и книги, лишь мечта, а настоящая она такая – эгоистичная и одинокая? И никто нас не любит, кроме самих себя.
У меня начинают дрожать руки, точно от страха.
– Даш, прекрати. Не все же такие, как твой Игорь.
Она кивает и улыбается – неискренне, только чтобы я замолчала.
– Да расслабься, Лен, я пошутила. Пиши, если насчёт Куршевеля передумаешь. И вообще пиши.
Она целует меня на прощание и уходит, прихватив меренговый рулет, а я, чтобы успокоиться, иду поправить декорации – венок из кленовых листьев на двери покосился, и тыквы на подоконнике некрасиво сбились в кучу. К шарфу, повязанному на сову из кедровой шишки, прикреплена записка с телефоном и просьбой позвонить. Ещё с десяток таких художеств я нахожу у свечного фонаря и гирлянды искусственных ягод на витрине.
Придётся бросать работу в этой кофейне. Жаль, мне здесь нравится. Но десять записок в день – это слишком.
Как же вы мне все надоели!
Андрей наблюдает, как я выбрасываю записки в мусорное ведро. Потом вдруг спрашивает:
– Лена, ты к ЕГЭ готовишься?
Я стою к нему спиной – и закатываю глаза.
– Конечно.
– А мама знает, что ты на проверочную контрольную по алгебре не явилась?
Да уж, завуч наверняка пожаловалась. Она обожает маме названивать. Толку-то. Мама забывает заплатить за свет, а тут какие-то экзамены.
– Наверное. Андрей Николаевич, хватит, а? Да, я прогуливаю школу, но это моё дело, и ни во что такое я вашего сына не втяну, я же обещала.
Он продолжает сверлить меня взглядом, а я невольно вспоминаю, как год назад именно Тёма (Артём Андреевич, звучит гордо, да?) привёл меня сюда. Я искала работу, а Андрей – официантку. Сперва он наотрез отказал пятнадцатилетней однокласснице сына, но я тогда была совсем на мели, а мама в очередной депрессии. Сначала мы делали вид, что я вовсе не работаю, а просто как друг прихожу с Тёмой, помогаю и обедаю, а потом и ужинаю. Но со мной кофейня быстро стала популярна. Мужчины побежали, как мотыльки на свет, следом – их изумленные жёны. А тут такие вкусные тортики!
Так что Андрей разрешил мне остаться. Всё по Трудовому кодексу: согласие от мамы, медосмотр, никаких переработок. За этим Андрей бдительно следит. До недавнего времени он раз в неделю ворчал, что мне учиться надо и “о чём мать думает”.
А потом Тёмыч объявил, что влюбился. В меня. Я так старалась, так осторожно на него не смотрела – а он всё равно… Даш, а ты говоришь, любви нет! Что же тогда я внушаю мужчинам – страсть? Очень может быть. Тёма ведь совсем меня не знает. Придумал невесть что и поверил.
Да, пора искать другую работу.
Тёма приходит после пяти и молча забирает у меня тяжеленный поднос с чаем, кувшином лимонада и спагетти. Андрей провожает его неодобрительным взглядом, но вечером здесь настоящий аншлаг, так что я не успеваю услышать очередную проповедь в стиле “кончай динамить моего сына, чем он тебе не угодил” – и несусь к холодильнику за мороженым.
Всем мне Тёма угодил, мечта а не парень. Добрый, умный, надёжный. Да, не плейбой и в Куршевель меня не отвезёт. Зато на Врубеля я бы с ним сходила. Но не хочу, чтобы Тёма стал моим рабом, а именно это случится, если я хоть раз задержу на нём взгляд.
Рождаются люди с заячьей губой или косоглазием. А я, вот, с убийственным взглядом.
В семь приходит моя сменщица, и Тёма заявляет:
– Я Лену провожу.
Андрей протягивает мне пакет с тщательно запакованным ужином и тем самым рулетом из киви.
– Конечно. Только сразу возвращайся. Фрукты приедут, поможешь разгрузить.
Это давно стало ритуалом: Тёма провожает меня домой почти каждый вечер. Как в старых фильмах несёт мою сумку. Хотя до дома здесь всего сто метров, а сумка у меня маленькая. Спорить бесполезно, да я и не хочу. Мне хорошо с Тёмой, очень. Если бы я только была обычной, если бы не боялась, что Тёма сойдёт по мне с ума, как уже не раз бывало… Если бы!
– Разве олимпиада по математике не завтра? Тебе не нужно готовиться? – говорю я, когда мы выходим на улицу. В воздухе искрится морось, забивается в нос, плотная, как вата.
Холодно. Я ёжусь и тру руки – опять перчатки забыла.
Тёма протягивает мне свои.
– Я уже готов. Надень, ты ведь замерзла.
Отказываться тоже бесполезно. Как и говорить, что сама могла бы дойти до дома. Но я всё равно говорю:
– Тут идти пять минут. Зачем, а?
Тёма оглядывается. Фонари мигают, как в фильме ужасов, а ноябрьский сумрак только добавляет страха. Если бы я верила в чудовищ, обязательно представила бы одного… Да вот хотя бы за мусорными баками слева. И вцепилась бы в Тёмин локоть, как нормальная девчонка. Тёма бы наверняка меня защитил.
В чудовищ я не верю. Вместо них в моей жизни есть…
– Серый сегодня тебя обсуждал. Ты уверена, что хочешь встретиться с ним и его дружками одна?
…мерзавцы, уверенные, что меня можно если не купить, то взять силой. И я просто обязана пасть к их ногам по первому же слову.
Я невольно прижимаюсь к Артёму. Не цепляюсь за локоть, но даю понять, что мне страшно. А зря. Тёма, конечно, крупный, если не сказать огромный. Я видела однажды, как на заднем дворе школы он раскидывает дружков Серого, словно медведь – гончих. Но он один, а их пятеро.
– Ты и ему отказала, – у Тёмы даже голос под стать медведю, грубоватый, хриплый.
– Как будто меня спрашивали.
Ну да, меня просто прижали к стене женского туалета и попытались не то поцеловать, не то сразу изнасиловать.
– Понятно. – Тёма как всегда само спокойствие. Только сжал ручку моей сумки так, что мне страшно за кожзам – он, вообще-то, хрупкий. – Поэтому Серый сегодня хромал? А всем говорил, что вчера на тренировке связки потянул.
– А про фингал он наврал, что упал с лестницы? – подхватываю я. – Тём, забудь. Пожалуйста. Я сама разберусь.
Он оглядывает меня, всем видом давая понять, что маленькая и хрупкая девушка никак не может сама разобраться даже с одним-то Серым, а тем более с его друзьями.
– И как же?
Я вытаскиваю из кармана электрошокер. Симпатичный, розовый, со стразами – в виде флакона губной помады.
– Вот так. Не волнуйся за меня. – “Я уже так делала” успеваю проглотить. Тёме это знать необязательно.
– Я всё-таки встречу тебя завтра – пойдём в школу вместе. Скажи, во сколько?
Я хмурюсь. Если не скажу, с Тёмы станется прийти к моему подъезду в пять утра и встать на караул.
– У тебя олимпиада завтра, помнишь?
– Сбор всё равно в школе. Так во сколько?
Вообще-то я завтра в школу не собиралась. Ну да бог с тобой.
– Без пятнадцати восемь. – Я останавливаюсь у крыльца, где кто-то снова разлил пиво, и машинально бросаю взгляд вверх, на окно нашей кухни. Свет горит – значит, мама дома. Отлично, от рулета с киви она точно не откажется. – Спасибо, Тём.
Он кивает и молча смотрит, как я вхожу в подъезд. Знаю, будет стоять ещё минут пять, и только потом уйдёт. Вдруг я застряну на лестнице, да?
На первом этаже всего две жилых квартиры – наша и соседей слева. Они как обычно ссорятся – за дверью слышно, как что-то бьётся.
Щелчок замка тонет в этом шуме.
Я вхожу и сразу замечаю мужские ботинки на коврике у двери. Аккуратные, дорогие, с заправленными шнурками. Хм.
Из кухни раздаётся воркующий мамин голос:
– Володя…
Я осторожно ставлю на пол пакет с ужином. Во-ло-дя. Не Владимир ли это Семёнович, мамин начальник, на которого она жаловалась весь этот месяц? Других знакомых Володей у нас, кажется, нет.
Интересно, она его хоть чаем напоила? Я оставляла в холодильнике шоколадные эклеры – нашла?
Как бы так незаметно заглянуть – и пропихнуть к ним меренговый рулет, – чтобы меня этот Володя не заметил? Мама давно ко мне своих ухажёров ревнует, так что на кухне появляться сейчас совсем не стоит. А вот ужин она вряд ли догадалась приготовить. Как же быть?
Тут из кухни раздаётся приятный мужской голос:
– Выходи за меня?
И звук такой, словно при этом на колени встали.
Вот это поворот! Пойду-ка я ещё погуляю, им явно сейчас не до меня.
Но только я собираюсь снова надеть куртку, как мужчина – Володя – торопливо продолжает:
– Не волнуйся, я уверен, твоя дочь всё поймёт. Она ведь уже взрослая и, конечно, будет жить с нами – дом у меня большой, на троих его точно хватит…
И тут испуганный мамин голос вскрикивает:
– Нет, не будет!
Я замираю.
– Оля, ты что? – Володя, похоже, обескуражен.
Я сглатываю, а мама продолжает:
– Ты прав, она уже взрослая. И прекрасно справится сама. Ей лучше остаться здесь. И вам не придётся привыкать друг к другу.
Я закрываю глаза и пытаюсь дышать ровно. Володя ещё меня не видел, он не понимает. А мама отлично знает, как я действую на мужчин. “Шлюха, вся в тебя”, – говорила бабушка в Сочи, к которой мама таскалась со мной каждое лето, пока вредная старуха не померла. Эта квартира от неё осталась – хоть какой-то плюс, раньше мы по съёмным мотались, совсем тоскливо было… Почему я вспоминаю это сейчас?
Слёзы жгут глаза, и на мгновение мне хочется ворваться в кухню и устроить скандал. Нельзя. Мама, конечно, заслуживает счастья, а этот Володя её, похоже, любит. Если он увидит меня… Если я ненароком на него посмотрю…
Очень осторожно, стараясь не шуметь, я нажимаю на дверную ручку и выскальзываю в коридор.
И только на улице понимаю, что забыла в квартире куртку.