Подставив бумажный стаканчик к автомату, я с трудом подавляю зевоту, ожидая, пока он наполнится горячим напитком, который поможет разлепить мне веки.
Кто-то вместо того, чтобы наслаждаться своим выходным, которого не было с незапамятных времён, вносил правки в базу данных, словно переписывал страницы судьбы, которая уже предрешена за него.
Обожаю, твою мать, эту рутинную рутину.
Глаза стали косить уже после трёх из пяти описанных мной случаев, которые до сих пор остаются нераскрытыми. И это полная задница, которая означает ночные выезды по необходимости. В такие моменты шеф сам звонит на рабочий дохленький телефон, выданный агентством, извиняется за столь поздний час и просит приехать на место.
Ага, сто раз.
Реальность такова, что в трубку я слышу только второпях адрес. А если в то же мгновение, когда он заканчивает невнятно тараторить из-за своей картавости, не отвечаю: «Да, Анатолий Сергеевич, выезжаю», то за адресом последует громкое и недовольное: «Уволю к чёйтовой матейи!». И ещё много красноречиво сказанных мне слов вдогонку.
Откуда столько скопилось дел?
«Да всё просто», – думаю я, входя в кабинет и замечая, что соседний стул пуст.
Часы показывают 8:45.
Где носит этого мелкого хомяка? Мы ведь должны начать работу в девять.
Если эта скряга заметит его уже второе опоздание за эту неделю, а сегодня только среда, про такие слова, как «премия», «выходные» и «отпуск», можно будет забыть на этот год уж точно. Октябрь только начался, а уже такие мрачные перспективы.
Смысла ждать напарника нет. Нужно эту электронную версию «долгов» распечатать, подписать и зайти к начальнику за новой порцией «хвалебных» слов о том, какие мы «трудяги» и такие работники буквально «на вес золота». Ведь шефу приходится ещё и платить нам, когда он, вероятно, рассчитывал на простые бартерные отношения, набирая сотрудников в частную организацию.
Однако стоит мне посмотреть на настенные часы в кабинете (09:10), как по коридору разносится эхо. Нетрудно догадаться, кто это будет, даже не глядя на прозрачные перегородки между кабинетами. Вспомнишь же…
– Доброе утро, босс! – раздаётся голос Макса, и он бесшумно прокрадывается в кабинет, держа в руках два стакана, от которых уже знакомый мне неприятный запах распространяется по всему помещению.
За ним, как будто это было его собственное агентство, заходит незнакомый парень, чья наглость заставляет мою бровь недовольно дёрнуться, а взгляд уже медленно поднимается с его люксовых кроссовок вверх.
– О, Леон, это новенький! Встретил его у входа в отдел, кофею вот вам прихватил… – Его взгляд скользит к моему краю стола, где уже стоит такой же чёрный картонный стакан, и он добавляет с сомнительной улыбкой: – Но если ты уже взял, то будет моим.
Напарник предлагает один из стаканов новичку, который уже с опаской косится на его содержимое.
– Пожалуй, откажусь, – с лёгким оттенком брезгливости произносит он. – Даже в самые трудные дни я не притрагиваюсь к такому. – И, словно пробуждаясь от сна, парень достаёт руку из кармана джинсов и протягивает мне: – Лео, значит? А я – Антон.
В голове уже сформировалась едкая рифма на его имя, которую мой язык норовит выплюнуть ему прямо в раскрытую ладонь. Друг нервно ставит кофе на стол и спешит опередить, уловив мой недовольный взгляд исподлобья:
– Э-э… Не Лео, Леон! Не называй так, ему не нр…
– Не нравится своё же имя? Почему это? – с усмешкой спрашивает новенький, словно дразня.
– Не твоего ума дело, Антон, – резко обрываю я.
Последнее прозвучало так, словно я действительно спереди ещё и букву добавил, а «т» сменил на «д». Однако парень ничего более не говорит в ответ. И нет, не потому что ему нечего было сказать, просто наше знакомство прервал шеф, позвав того в кабинет.
Его счастье.
Пробудь он здесь ещё хоть минуту, на одну порцию этого дешманского вонючего пойла на моём столе стало бы меньше. Благодаря напыщенному сопляку, который едва ли достиг 20-летнего возраста, во мне вновь закипает кровь, и тяжёлый взгляд я перевожу уже на запыхавшегося Макса.
– Время.
Тот спешно вскидывает большую руку, глядя на свои наручные часы.
– Почти половина, а что? Сегодня совещание?
– Если только по поводу твоего увольнения. Какого хрена ты повадился опаздывать? У нас дел ворох и телега.
Парень бросает свой рюкзак к столу напротив и брякается в кресло на колёсах, отчего то начинает поскрипывать.
– Толик отправил вчера на ночнуху, – зевает он, потягиваясь. – Пока добрался домой, уже рассвело…
– И что?
– А потом позвонили из больницы и спросили про обстоятельства наезда на ту девку…
– Чего? Ты, дурак, человека что ли сбил? – Я в недоумении смотрю на него, надеясь, что мне это послышалось из-за недосыпания.
– А я разве не рассказывал? – удивляется Максим. – Видимо, из-за твоего «отличного» утреннего настроения я всё позабыл. Да и новенький этот голову вскружил…
– Надо было его на пороге и оставить. Мы не приют для избалованных мажоров, чьи родители вручили им новенькую игрушку в виде юридического диплома, – небрежно бросаю я. – Так что с женщиной? Она жива? И как вообще ты умудрился…
– Да она сама бросилась под машину! Ей повезло, что я медленно катился с горки…
– И, конечно же, ты не пялился в телефон? – фальшиво интересуюсь я, зная о его любимом занятии за рулём.
Друг замирает. Взгляд его тревожно скользит по стаканам, и он тянется к одному из них. Я, словно в порыве, хватаю за запястье, отчего Макс вздрагивает и торопливо выдаёт:
– Да моська моя писала, я отвлёкся лишь на миг, а она тут как тут, из ниоткуда! Ещё и ни единого фонаря! Проклятый центр.
– Идиот, – не удерживается у меня, и глубоко вздыхаю.
– А ты чего с нашим кофе? Ты же не пьёшь его?
– Не было времени, чтобы по Старбаксам бродить. Я надеюсь, этого индивидуума не к нам на подмогу подыскали?
– Не-е, к Саньку пойдёт, там похлеще… – Заметив мой вновь недовольный взгляд из-за висяков на себе, напарник сразу умолкает.
И правильно делает.
Я ни спавши, ни жравши, ни ср…
Ничего не делавший, разгребаю кучу этой бумажной волокиты, и настроение у меня даже не просто в минусе. Осталось получить повторный выговор от шефа, и можно сказать, что на сегодня все пункты из планера выполнены успешно.
Стрелки часов неумолимо приближаются к обеду, и я жажду насладиться хотя бы крепким эспрессо через дорогу, потому что к той бодяге я даже не притрагивался. Пить воду с кофейным жмыхом – это верх извращения даже в новой для меня реальности.
По коридору начинается возня, и аромат домашней еды окутывает каждый уголок, проникая в самые потаённые щели кабинета. Голод, как взбушевавшийся волк, терзает изнутри, и я, не в силах сдержать ещё большей нервозности, порываюсь закрыть дверь – ведь документы ещё не готовы, и я не могу позволить себе даже этот законный, чёртов перерыв. Высунувшись в проход, тянусь к ручке, но тут взгляд останавливается на знакомом лице, что маячит справа. Тяжело вздохнув, я приглашаю рукой войти.
Женщина с измученным видом едва ли перебирает ногами, дотаскивая своё истощённое тело до стула возле моего рабочего места. От этой картины аппетит тут же улетучивается, сменяясь горечью жалости. А при воспоминании о том, что мы так и не нашли её дочь, в душе закипает злость на самого себя. И я не понимаю, какие слова подобрать вновь, чтобы не пришлось вызывать бригаду медиков в участок, поскольку, боюсь, что мой очередной отрицательный ответ станет для неё последней каплей.
Боковым зрением замечаю, как Макс старается дать дёру, потупливая в пол, потому что знает эту женщину так же хорошо, как и я.
Ну уж нет. Будет сидеть и слушать, как дорого нам обходятся его опоздания и лень.
Взяв оставшиеся бумаги, я с тяжёлой душой кладу их на стол напарника, бросая на него взгляд, полный укора. Он обречённо вздыхает, уступая моему натиску и снова опускаясь на стул. А я возвращаюсь к себе, пытаясь успокоить сердце и не сказать лишнего.
– Вера Василь…
– Вы нашли мою девочку..?
В горле образуется ком, разом перекрывающий доступ к кислороду, и я не могу. Просто не могу сказать ей снова «нет», когда она смотрит на меня своими пустыми, лишёнными цвета глазами, под которыми отчётливо видны тёмно-синие круги от недосыпа и опухшие веки от слёз. Но в этих глазах также мелькает проблеск надежды, что мой ответ не начнётся со злосчастной буквы «н». Я вижу, как она ждёт моего ответа, как её сердце замирает в ожидании. И я понимаю, что не могу разрушить эту хрупкую надежду. Не могу снова причинить ей боль.
Вот только я не умею или, вернее, не желаю лгать.
Особенно там, где мой долг – искать и спасать людей, чего бы мне это ни стоило. Однако ещё больше я не хочу давать ложные надежды. Её случай не первый и, увы, не последний. И здесь гораздо больнее, чем в обычной криминальной драме или в трагедиях самоубийств. Ведь отыскать без вести пропавшего человека – задача невероятно сложная, а порой и вовсе невыполнимая…
– Послушайте…
– Это «нет»..?
– Мы прилагаем все усилия, чтобы найти вашу дочь, но это требует времени и терпения…
– Сколько ещё вы будете меня кормить обещаниями о каком-то там терпении, когда прячетесь в своих норах, даже не пытаясь её отыскать? Мой ребёнок пропал! Исчез буквально из-под носа и уже больше месяца скрывается в неизвестности! И вы говорите, что делаете всё возможное? Если бы я хотела, чтобы моё горе было забыто и закрыто под большой амбарный замок, я бы обратилась в местное отделение полиции, а не в частное агентство! – Её слова полны отчаяния и боли. Слёзы, словно бурный поток, хлынули из глаз, отражая безысходность и материнскую боль. Женщина закрыла лицо руками, и её всхлипы заполнили кабинет. Она не смогла больше сдерживаться, и её голос дрожал от переполнявших эмоций.
– Мы понимаем ваше горе и делаем всё возможное, чтобы помочь вам, – попытался успокоить я, но слова прозвучали неубедительно.
– Вы не понимаете! – воскликнула женщина, резко подняв голову. – Моя дочь пропала, и я не могу сидеть сложа руки и ждать, пока вы найдёте её! Я хочу знать, что вы делаете для этого, и хочу видеть результаты!
Её взгляд был полон решимости и гнева, и она не собиралась отступать. Она была готова бороться за свою дочь до конца, и её слова ясно давали это понять.
Стиснув челюсть, я отодвигаю стул и поднимаюсь, чтобы приобнять её за плечи, подумав, что мои жалкие попытки смогут утешить горем убитую мать. Но остаться в стороне я просто не могу.
– Клянусь вам, Вера Васильевна, что сделаю всё, что в моих силах и даже больше, чтобы найти Катю. Я лично займусь её поиском.
Её дрожащие холодные ладошки вцепились в ворот моей рубашки, и, уткнувшись в моё плечо, она заплакала навзрыд. Я поглаживаю женщину по спине и чувствую, как её горе разрывает моё сердце. А уловив напротив ошалелый, где-то даже трусливый взгляд напарника, понимаю, что это дело я буду тащить на своём горбу, как и предыдущие.
Но здесь я уже не отступлю, чего бы мне это ни стоило.