– Ты идиотка совсем? – Орет мне в лицо какая-то жирная баба. И почему многие полные люди такие агрессивные? Это синдром замещения, что ли? – Пошла вон в С, отребье! Как ты вообще сюда проникла? Кто дал разрешение?
К визгу подключились и другие пассажиры. Пока я протискивалась к двери в обратном направлении, они орали мне в лицо унизительные вещи, что я вонючая, грязная иждивенка государства, что меня надо сгноить в резервациях только за то, что я посмела влезть с ними, людьми высшего сорта, в один общественный транспорт.
В окончании какая-то худая, похожая на угловатого подростка, женщина схватила меня за грудки и пнула ногой, обутой в кед, прямехонько в низ живота. От удивления и резкой боли я скрючилась и, выпав из отъезжающего автобуса, повалилась на асфальт, не в силах сдержать слезы. Кто-то подошел и сильными руками поставил меня на ноги. Это была представитель контрольно-пропускного пункта перед въездом в Департамент СБС.
– Иди отсюда подобру-поздорову, – без злобы посоветовала она.
– К-как попасть в сектор С?
– Ты оттуда и не знаешь?
– Еще минуту назад мне казалось, что я отсюда…
Она не поняла. И было от чего. Ни у кого не отбирают статус так вот вдруг за пять минут. Если человек по каким-то причинам его лишается, начинается процедура поражения в правах, переселения, трудоустройства согласно навыкам на территории другого сектора. Но никого не выкидывают как собаку. Видимо в этом я первопроходец.
Служащая объясняет мне дорогу, предостерегая, что просто так человеку с С-статусом ходить по чужому сектору не просто небезопасно, а вообще нельзя – должно быть разрешение на пересечение КПП с указанием веской причины. Пытаюсь объяснить, что со мной произошло, но она не желает вдаваться в подробности, тем более, нам навстречу движется ее сменщица с менее дружелюбным лицом, и я спешно ретируюсь, пока меня не схватили, теперь уже за нарушение границы.
А идти пешком до проходной С-сектора около пяти миль вдоль бетонной стены высотой в 20 метров и грязной канавы. Это в моем-то состоянии! Растирая по лицу слезы вперемешку с потом и грязью, я отправляюсь в путь. Вся моя жизнь прошла в центре сектора В, в коконе сытости, размеренности, благополучия, и впервые я так близко от границы двух миров – благополучия и отверженности. Здесь, в пограничной зоне, хоть это пока еще и мой сектор, уже нет растительности, лавочек, питьевых фонтанчиков, киосков с фастфудом: все как бы говорит о том, что вы спускаетесь в чистилище, ведь и сам С находится в низине.
Сентябрьское полуденное солнце печет вовсю, но прикрыть голову мне решительно нечем. Мысли ходят по кругу: где Марго и Рэджи, что делать мне, когда доберусь до пропускного пункта? Где я буду ночевать, чем питаться, и как мне вообще собрать по частям разбитую жизнь? Потом я переключаюсь на события недавнего прошлого: почему меня так неожиданно вытолкали из Департамента? Объяснение нахожу лишь одно и, наверняка, самое верное – они хотят поймать Аурелию на живца. А, может быть, и мою мать. Они почему-то уверены, что проще это сделать, если я попаду в сектор С. Значит, так оно и есть. Я всего не знаю, но они-то – высшая каста разведчиков, безопасников – знают если не все, то очень многое. Значит, мама именно сейчас станет меня искать. Почему – пока вопрос без ответа. Но скоро, очень скоро я его найду.
Что скрывает этот Сероглазый дьявол? У него ответы. Но я не смогу добраться до этого человека, особенно после поражения в правах. И на что он способен, если так запросто врезал мне по лицу? Я прочитала в его глазах безмолвную решимость пойти до конца. Это самая страшная черта в людях, значит, им нечего терять. Понятно, он – какая-то из департаментовских шишек и от поимки нужных ему людей, – Аурелии, моей мамы и еще черт его знает кого, очевидно, зависит многое. Поэтому за мной будут идти по пятам, отслеживать с камер. Я окажусь в западне и уже сейчас понимаю, что иду в нее, не сворачивая. Но иного выхода нет. Во всяком случае, пока.
Так незаметно я дохожу до огромных железных ворот чуть более темного цвета, чем унылая серая стена. Женщина на посту смотрит на меня с изумлением – м-да, видок еще тот, кивая на сканер отпечатков. Я прикладываю палец, звучит сигнал и первый турникет раздвигается, впуская меня в пространство между ним и точно таким же вторым.
– Документы! – гаркает тетка, не отрывая взгляда от монитора.
– Какие?
– Предоставляющие право прохода в сектор В, разумеется! – Она раздражена моей тупостью. Эх, то ли еще будет!
– У меня нет никаких документов. Я из сектора В перехожу сюда на постоянное место проживания.
Женщина склоняется к окошку, спуская очки на нос – так смотрят на неразумных детей, которые, не понимая значения слов, от души сквернословят и сами же смеются.
– Что значит, переходите, 250415? Где документы о поражении в правах, справки от коменданта? У вас есть хоть что-нибудь?
– Может быть, все уже в Системе?
– Не может! Здесь отмечено, что вы живете в секторе С со вчерашнего дня. И все.
– Ну так пропустите меня домой, а потом разбирайтесь, что к чему, запросы делайте! – я настолько измотана, что мне уже наплевать, что будет дальше – вызовет она Службу охраны правопорядка, огреет меня дубинкой или еще что.
Все также пристально глядя мне в лицо, она начинает кому-то звонить. Потом еще и еще. Солнце палит, я стою на пятачке в тридцать сантиметров, зажатая между двумя турникетами и от бессилия плачу, стиснув в зубах грязный кулак, чтобы не выть в голос. Я раздавлена и выброшена в канаву, наподобие той, мимо которой я шла пять миль по жаре. Ноги меня не держат, низ живота и правая щека болят так, будто меня били не люди, а бездушные железные машины. Не удивлюсь даже, если у меня какое-нибудь внутреннее кровотечение!
Через полчаса или что-то около того – в кабинке по всем возможным средствам связи идут ожесточенные выяснения – второй турникет пропускает меня в помещение с рамками – две суровые тетки споро обыскивают меня и просвечивают, хотя от всех этих событий меня можно подвести к окну и просмотреть венозную и артериальную системы, а также на глаз оценить колебания едва бьющегося сердца.
И вот я в секторе С. Телефон разряжен, я никого здесь не знаю. Куда идти – непонятно. Рядом с выходом алеет грязный исписанный инфомат. Инструкция гласит, что я должна поднести палец к жутко замызганному считывателю отпечатков. Так и делаю. Колесико на экране крутится с полминуты – здесь, по всему выходит, не столь скоростной вход во Всемирную Сеть, и перед глазами появляется интерактивная карта, стрелка показывает, за каким домом я закреплена. По всему выходит, это социальное общежитие. И неспроста, потому что на моем счете нет ни одного бонуса. Это правда, я же за всю жизнь заработала только 118 баллов, которые можно было потратить сугубо на обучающие цели, также они служили Родителям для прохода в Высшую касту. Но это все в далеком прошлом.
Я ввожу в строку поиска данные о Реджи и Марго, но их нет в секторе С. Слава богу, значит, им удалось остаться дома! Может быть, мне удастся им позвонить, сказать, что со мной все в порядке… Сверяюсь с картой и понимаю, что район социальных общежитий находится в противоположном конце сектора, и у меня как и прежде нет возможности пользоваться общественным транспортом. На сей раз расстояние составляет… почти десять миль! Суки, как они ловко все обстряпали! Как же надо ненавидеть, чтобы сотворить такое с ребенком, который ни в чем, к тому же, не виноват! Родилась я от соития мужчины и женщины или из пробирки – в обоих случаях на то была не моя воля. Так за что же я так наказана?..
Я опускаюсь на асфальт под тень единственного дерева и реву, уронив голову на руки. Проходит полчаса, но ничего не происходит, кроме того, что от слез опухло все лицо, и я стала похожа на поп-корнину, забытую в газировке. Если бы возле нашего дома кто-то плакал, соседи бы организовали экстренную спасательную операцию. А здесь всем плевать, что со мной произошло.
Деваться некуда, я встаю, оглядываюсь, не замечая слежки, отряхиваюсь и иду, мысленно воспроизводя карту, потому что, где следующий инфомат мне неизвестно. Наверняка, они не послали за мной живого шпиона. Зачем? Везде камеры, мне не исчезнуть незамеченной. Да пока я о том и не думаю, добраться бы да прилечь.
Первые три мили я бодра. Вечернее солнце ласкает мне спину. Я иду одинаковыми кварталами типовых многоэтажек. Их можно было бы сравнить с нашими, только все вокруг более грязное, запущенное, носящее следы разрушения и человеческого неблагополучия. Мне встречаются угрюмые тетки разных возрастов, бредущие, видимо, кто со смены, кто только на нее. Здесь не слышно веселого детского смеха, хотя я знаю, что в секторе С у некоторых все же появляются дети – эта процедура здесь гораздо сложнее, но все же возможна. И, если рассуждать логически, правительству нужно продолжать и этот сорт людей, чтобы было кому работать на производствах, обслуживающих нужды людей высших каст. Не на все работы, насколько я знаю, годны преступники. Нужны и эти, вроде бы вольные, но на самом деле… Им, ведь, кажется, даже можно покидать сектор с туристическими целями: съездить, к примеру, в аналогичный, но другого города. Но так ли это в действительности? Оглядываясь кругом, я начинаю сомневаться во всем, что слышала, читала и смотрела о низших секторах.
За первые пять миль мне попадается один детский сад и одна школа. Наверное, больше и не надо для тех, кому «посчастливилось» здесь родиться и расти. Неожиданно я спотыкаюсь о щербатый бордюрный камень и падаю на неопрятный газон, понимая, что встать уже не в силах. Мимо проходят, скрипя железным нутром, автобусы, как издевка и злая насмешка судьбы.
– Эй, вставай! – Окликает меня кто-то вкрадчиво. Еле разлепив усталые воспаленные глаза, я вижу хорошенькую девушку примерно одних со мной лет. – Ты как? Живая?
Кое-как я принимаю сидячее положение, борясь с голодной тошнотой и головокружением. Девушка называется Кэти, говорит, что живет недалеко, работает в соцслужбе курьером. Она – дочь пораженной в правах, здесь оканчивала школу.
– Моя мать – инвалид, она живет на бонусы от пособия, я получаю мало, но на поесть хватает. У меня мечта вырваться отсюда за ту стену, – она кивает туда, откуда я брела весь сегодняшний день, и я отвечаю ей горькой усмешкой. – Где ты живешь?
Называю адрес, и она лишь присвистывает:
– Не повезло. Но что поделать? Найдешь работу, сможешь немного подзаработать и переехать в место поприличнее.
– Где найти работу? – спрашиваю, чтобы хоть что-нибудь спросить. Потому что на самом деле я уверена, что стану заниматься поисками родной матери, хоть и понятия не имею, как это все будет выглядеть. Я смотрю по сторонам и верю и не верю, что это все со мной: за всю жизнь я не получала впечатлений больше, чем за истекшие сутки.
– А что ты умеешь?
– Не знаю, что. Говорю на двух языках. Знаю историю и право.
– Практики прошла?
– Нет. Не успела.
– Тогда плохо. Без направления на практику дальше не двинешься. Можно, конечно, в бар пойти или в магазин. У нас, бывает, обслуга больше зарабатывает, чем образованные, это как повезет… Лишь бы легально взяли, нелегалов тьма, у них какая-то своя валюта. Но я почти ничего об этом не знаю…
Слез уже нет, также как и желания поддерживать разговор. Кэти видит мое состояние и предлагает посадить меня в автобус за ее счет. Первое проявление человечности в этом жутком месте. Я с огромной благодарностью соглашаюсь.
– Я, правда, на автобусе почти не езжу, мне дорого, да и для здоровья полезно ходить пешком, но тут ведь форс-мажор, верно? – Она заталкивает меня в смердящее нутро общественного транспорта и прикладывает палец к устройству. На табло появляется надпись: «Списано 5 бонусов. Остаток – 25 бонусов».
Не в силах скрыть эмоции, поворачиваюсь к ней, но двери с грохотом закрываются, а она еще несколько секунд, пока не скрывается за поворотом, машет мне рукой. Добрая, добрая Кэти! Мать получает нищенское пособие по инвалидности, ей самой, судя по всему, нечего есть, а она тратит шестую часть сбережений, чтобы помочь вонючей бродяжке, то есть, мне. Я ее обязательно разыщу и верну долг! Когда-нибудь.