Пау-пау-пау, я подлетаю, находясь в горизонтальном положении, на миг зависая в воздухе. Спина пружинит обо что-то типа батута, и при следующем соприкосновении, меня переворачивает почти на голову. Несколько пар цепких рук стаскивают меня на землю, краем глаза я успеваю заметить, что меня спасла натянутая сетка, какими ловят самоубийц или ставят для страховки при верхолазных работах.
Без лишних слов блюстители общественного правопорядка, соповцы, заталкивают меня в патрульную машину. Не успеваю я оглянуться, как мы уже несемся с сиренами во весь опор по просыпающимся улицам, и редкие прохожие смотрят нам вслед недоуменно и с раздражением.
Я пытаюсь заговорить с людьми в форме, но на меня обращают внимания не больше, чем на крошку послеобеденного десерта, прилипшую к рукаву. Так продолжается минут десять, пока мы не тормозим у серого унылого здания – это участок, место, куда привозят всяких мелких преступников. Со злодеями рангом повыше сразу разбираются в Департаменте СБС, оставляя местным силовикам всякий сброд.
И снова меня выводят, грубо пригибая голову, мы попадаем на первый этаж в грязный холл, где скучает дозорная – щуплая маленькая тетка со злобным лицом. Она провожает меня цепким презрительным взглядом, пока мы с конвойными не скрываемся на лестнице – лифт в здании оказывается давно не работает, но всем наплевать, в том числе нашей идеальной Системе.
В каком-то обшарпанном кабинете с засаленными стульями и таким же столом меня примерно на полчаса оставляют одну. Я наблюдаю, как за окном меланхолично ползут автобусы, редкие жители, кому не лень вставать в шесть утра, бегают на местном стадионе как стадо – в одном направлении и темпе. Кто помоложе, добирается до работы на велосипедах, старухи тащатся от лавки до лавки. Течет жизнь – унылая и безысходная, кем-то когда-то придуманная в таком изуродованном виде.
– Так, кто это у нас здесь? – раздается над самым ухом. Передо мной точная копия тетки с проходной. Она такая же неприветливая и жестокая, только волосы другого цвета. – Назовись, красавица! – какой же все-таки ядовитый тон.
Я послушно говорю имя, идентификационный номер и место жительства.
– Значит, меньше двух суток в секторе, а уже вовсю хулиганишь!
Я не знаю, что сказать. Поэтому молчу.
– Зачем ты избила соседку по общежитию?
А это-то ей откуда известно?
– Сигнал поступил к нам вчера днем, когда тебя уже и след простыл из общаги. А сегодня вот и вовсе попытка побега с территории приписки. Ты вообще хоть в курсе, что за это бывает? – И не дожидаясь ответа, она, сверяясь с файлами в затертом планшете, продолжает: – Отказ родителей в дальнейшем воспитании по причине достижения возраста ограниченной ответственности и невозможности дальнейшего совместного проживания – а ты тот еще фрукт – отчисление из школы за аморальные суждения и поведение, что подтверждается последним тестом и инцидентом, о чем составлен протокол, частичное поражение в правах с аннуляцией из анкеты полученных за успехи в учебе баллов и направление в сектор С. Однако ты, подруга, не из робкого десятка, раз это все проделали за два дня, видать, сильно кого-то допекла. Из молодых да ранних, да?
У меня в горле пересохло от таких новостей. Это что, все обо мне? Так вот оно как оказалось! Я теперь отброс с официальным статусом. Кому-то так не терпелось перевести меня сюда, что все провернули буквально с колес, да так, что комар носа не подточит. Наверняка есть в моем деле и показания свидетелей, и факты о якобы связи с соседкой по этажу и хрен знает чего еще там только нет. Как здорово! Теперь мне не отвертеться.
– Так, дорогая моя, все предельно просто: я ставлю тебя в очередь к судье, а пока будешь ждать в камере.
– Сколько?
– Не знаю. Может, час, а может и пару дней. Все зависит от сложности разбирательств в делах тех, кто перед тобой.
Я в изнеможении закрываю глаза. С такими, как я, разговор не может быть долгим. Оказывается, судят здесь тоже на скорую руку – никто не потрудится отобрать объяснения, как нам говорили в школе на уроках права, задать вопросы, сопоставить факты. Всем плевать. Мы уже виноваты, потому что приписаны к сектору С, потому что мы биомасса, низы, расходный материал.
Еще явственнее все это беспробудное всеобщее отчаяние чувствовалось в камерах. Здесь давилось человек тридцать, а сидячих мест было не больше половины. В углу большой клетки источало миазмы черное все в потеках ведро. Женщины разных возрастов сидели и стояли в какой-то замораживающей тишине. Бодро болтали только две подружки, проститутки, по всему видимо, которые ждали, что им будет за торговлю собой.
– У тебя номер какой?
Сначала я даже не поняла, что нужно тетке с открытым простым лицом, в бессилии опершейся на прутья увесистой пятой точкой. Она кивнула на талон, который скрепкой пришпилили к рукаву моего жакета – 095.
– А мой шестьдесят первый. И впереди еще трое. Получается тебе в суд через 37 человек. У-у-у-у, подруга, желаю удачи, – сдув повисшую сосулями сальную челку с грязного лба, она принялась обмахиваться какой-то цветастой тряпкой, отчего вокруг поплыл аромат конского пота.
– Перестань ты, корова! – гаркнула из другого угла девица с размазанной по лицу тушью и помадой. Ее платье еле прикрывало срамные места, как, впрочем, и моя юбка. – Мыться не пробовала?
К ней присоединились две лярвы, и в камере поднялся невообразимый гвалт. Я встала в самом дальнем углу между двумя угрюмыми женщинами средних лет, пустыми глазами таращившимися в пространство перед собой. Можно было подумать, что они обе слепы.
Атмосфера накалялась до предела – к скандалу присоединялись все новые заключенные, измученные многочасовым ожиданием приговора, после чего их судьбы, впрочем, как и моя, должны были пойти в крутой вираж. Одна эта мысль парализовывала меня, лишала возможности соображать. Страх, противный и липкий, расползающийся где-то внутри уродливой черной кляксой, не давал дышать.
Неожиданно началась потасовка, и кто-то больно толкнул меня в бок. Я ответила. Какая-то крупная бабень поперла на меня, как трактор. Не дожидаясь удара, я подсела и мастерски, тут уж ничего не скажешь, швырнула ее на бетонный заплеванный и затоптанный пол. Звук был такой силы, будто камни пошли с гор, припечатывая землю у подножья. В миг установилась пугающая тишина. И тут только я поняла, что зря это сделала – все пространство отлично просматривалось с двух камер, и к нам уже спешили огромные, явно откормленные на гормонах, стражницы, размахивая дубинками.
Отперев камеру одна из них, вошедшая первой, схватила меня за ворот жакета и, с силой дернув, попыталась ударить головой о железные прутья клетки, но я оказалась проворнее. Не могу уверять, что собиралась бить женщин в погонах, просто сказалась многолетняя спортивная муштра – кувыркнувшись, я выкатилась из камеры и, даже не соображая, что делаю, пнула вторую, стоявшую чуть сбоку от входа, прямо в необъятную задницу, так, что та кубарем влетела за решетку. После чего я просто захлопнула дверь, которая работала от какого-то электромагнитного механизма. Щелкнул затвор и в этот момент все тридцать шесть рассерженных женщин принялись лупить надзирательниц с яростью и остервенением.
До конца не понимая, что творю, я устремилась на выход узким коридором, на потолке мигали лампы под грязными плафонами. Где-то слышался топот и взволнованные голоса, а я неслась во весь опор, как в последний раз на забеге за честь школы. Кстати я тогда взяла-таки кубок, обойдя звезду лучшей в секторе В тринадцатилетки для детей работников среднего звена Первой и Второй корпораций. Наша школа всегда считалась чуть хуже этой, но моя уверенная победа сломила сложившийся за годы стереотип.
Как же сейчас мне пригодились многочасовые тренировки трехмесячной давности! Несмотря на усталость, недоедание и синяки, я чувствовала во всем теле неимоверную легкость, и мне даже казалось, что ноги не касаются отвратительного пола казенного учреждения, впитавшего столько человеческой боли и ненависти.
Шум за моей спиной все возрастал, но паники не было – голова оставалась светлой, как будто бегать от людей в форме было моей изученной до мелочей работой. На полном ходу я врубилась плечом в дверь, попутно нажимая на широкую ручку. И буквально вывалилась на залитую солнцем улицу – по всей видимости, через эту дверь в участок попадала обслуга, почему только она оказалась незапертой? Рядом стояли мусорные баки без крышек – целый взвод железных покореженных прямоугольников, источающих на жаре неописуемую вонь. Я даже не стала утруждаться бегом вниз по ступеням, а просто перемахнула через перила невысокого крыльца и покатилась под гору – руки-ноги-голова, молясь, чтобы моя черепушка не встретилась с каким-нибудь камнем, который расколет ее как грецкий орех.