«Возможно, дети – самые злобные существа на Земле» – гласила надпись в дневнике двенадцатилетней девочки.
Вера росла тихим и замкнутым ребёнком. Когда во дворе играли "Луну в Матроске", она выступала за Сейлор-Марс. Тёмные волосы до пояса давали внешнее сходство, но на характер бойкой героини японского мультфильма, покорявшего сердца девчонок девяностых, Вера претендовать не могла. Голос был тихий-тихий, часто приходилось повторять сказанное, так как людей, способных так чутко слышать, было не много. Проехать автобусную остановку – было частой историей, водители никогда не слышали её требование остановить. Хотя вряд ли вообще можно назвать требованием бурчание себе под нос. Защититься от нападок задиристых одноклассников Вера не могла и, видимо, в силу притяжения противоположностей, в начальной школе сдружилась с Мариной – бойкой девочкой из класса, прыти которой хватало, чтобы постоять за них обеих.
Больше всего в жизни Вера боялась маму. Редко случались дни, когда та не раздавала щедро подзатыльники за четвёрки и не срывалась на крик за малейший проступок. Основную претензию к дочке можно было свести к двум фактам. Во-первых, она родилась не вовремя. В связи с какими действиями берутся дети, Люба, конечно, знала, но почему-то была крайне удивлена, когда наступила беременность. Во-вторых, дочь получилась чертовски неправильная. Не так убирается, не так учится, не так отвечает, не так молчит, в кого эта бестолочь пошла очевидно сразу: в папашу, такой же тюфяк. Вера изо всех сил старалась предугадать желания мамы и быть хорошей дочкой, но и для этой задачи девочка была недостаточно хороша – слишком плохо давалось чтение мыслей.
В шестом классе всё изменилось. Уже бывшая подруга – Марина, девочка-пацанка из неблагополучной семьи, начала травить Веру в школе. Это продолжалось последний месяц и Вера не знала, что делать. Как-то у кабинета трудов, когда ждали учительницу, Марина при всём классе стала называть Веру жирной вонючей дурой и спрашивать, откуда у неё такая стрёмная одежда, не подобрали ли её на помойке (и это она говорила не про одежду). Какие только гадости Марина не собирала, щедро поливая их лютой ненавистью, причина которой непонятна и неиссякаема. Вера недоумевала, что она сделала, чтобы её так сильно возненавидели. Ответить на агрессию не было сил. Подсознательно девочка чувствовала, что слова Марины правда, она заслуживает такого обращения. Для Марины же молчание звучало, как вызов, и она изобретала новые способы вывести одноклассницу на эмоции. Вера стоически держалась, плакала, но не отвечала на грубость грубостью. Одноклассники увлечённо следили за развитием «сериала», мальчишки поддерживали и подбадривали, ждали, что вскоре конфронтация перерастёт в драку и станет ещё интереснее. Наверняка некоторым девочкам было жаль Веру, но сказать вслух об этом никто не решался, в страхе оказаться на её месте.
Как-то Марина пустила по классу записку, где каждый написал о Вере что-то обидное. Эти слова, конечно же, не могли быть о девочке 12 лет, получился банальный сборник обидных слов и ругательств. Дети будто соревновались, кто изобретёт обзывательство больнее и изощрённее: проститутка, трусиха, заучка, различные коверканья фамилии и рифмы к имени, фразы, услышанные от старшеклассников за гаражами. Бумажка была аккуратно сложена и вышвырнута презрительно в лицо со словами: "На почитай, что о тебе думают другие". И Вера, как послушная девочка, почитала. Слёзы обиды и боли незаслуженных издевательств раздирали сильнее написанных слов. Изнутри отравляло предательство той, кого до четвёртого класса считала другом. Всю перемену Вера проплакала в школьном туалете, перечитывая послание снова и снова, не понимая за что с ней так обращаются. В туалет вошли девочки из класса, они считались местной "элитой", насколько высокомерные, настолько и тупые.
– Надо же, она никак не осмелится ответить на оскорбления.
– Трусиха потому что. Хотя, может ей нравится?
Они рассмеялись своей "шутке"и ушли.
Ещё одна пощёчина. Хотелось закричать: «Я есть! Я здесь! Я не пустое место! Почему вы ведёте себя так, будто меня не существует!?» Крик ярости поднялся до горла, и замер в привычном ужасе, откуда-то в её детском сознании укоренился рефлекс: если отвечать агрессией, то в итоге будет только больнее. Вера не посмела подать голос. Невыносимая боль разрывала душу на сотни маленьких острых осколков предательства себя, но она ничего не могла с этим поделать. Оставалось терпеть.
***
Последние четыре недели дочка стала приходить со школы грустная и подавленная. Доверительных отношений у них не было и Люба никак не могла допытаться, что происходит, Вера замкнулась и ничего не рассказывала. Внутренний детектив мгновенно включился в работу и в цветастом рюкзачке была обнаружена записка, в которой одноклассница дочки собрала все возможные обзывательства. Столько грязи на одном листке! Да как они смеют так говорить о её дочери?! Ярость гепардом металась в душе, требуя выхода.
«Ты что, не можешь постоять за себя? Какого чёрта ты позволяешь так с собой обращаться?» – начала она кричать на Веру. Девочка плакала и ничего не могла ответить. Ярость ураганом клокотала внутри, за своих детей Люба готова рвать, их никто не смеет обижать (кроме неё). Решение нашлось быстро. На следующее же утро она ждала обидчицу дочери перед первым уроком.
Внутри прокатилось волной приятное возбуждение и удовольствие при виде того, как вытянулось лицо мерзкой девчонки, когда она зашла в класс и увидела воинственно настроенную маму Веры.
– Подходи, подходи. – сказала Люба сквозь зубы, всем видом демонстрируя непреклонную решимость воина перед схваткой. Взяв Марину за кофту выше груди, выкрутив ткань и намотав на кулак, Люба стала медленно и злобно выцеживать каждое слово:
– Значит так, слушай меня сюда, мразь. – начала гневную речь женщина, свирепо уставившись в глаза школьницы – если ты ещё хоть раз скажешь моей дочери плохое слово, косо посмотришь в её сторону или даже случайно заденешь, я попрошу знакомых уголовников и они пустят тебя по кругу. А потом ещё раз вы***т тебя все вместе. И об этом узнают абсолютно все в нашем посёлке, уж я-то постараюсь. Ты поняла?! Поняла, мразь? Тебя до конца жизни будут считать шлюхой и всем тем, что ты написала моей дочери на том сраном листке.
Девочка стояла с круглыми глазами, полными ужаса, каждое слово ощущалось больнее и звонче пощёчины. Марина ни на секунду не сомневалась в реальности угрозы.
– Извинись перед моей дочерью.
Марина стояла, не смея вымолвить ни слова.
– Ты не поняла что ли, мразь? Извинись!
Слова пробрались сквозь плотный липкий ужас и дошли до сознания.
– Вера, из-звини. – прошептала Марина, уставив глаза в парту.
– Громче!
– Извини.
Люба, торжествуя, покинула класс. Ну а какой ещё выход из этой ситуации? На силу нужно отвечать силой, иначе не поймёт. Разница в возрасте и весовой категории не имеет значения, она защищает своего ребёнка.
***
Марина просидела тот урок, изо всех сил сглатывая слёзы. Она не знала от чего больше хотелось плакать: от ужаса предстоящей расправы, прилюдного унижения или от того, что она завидовала Верке – её мать ни секунды не думала, прилетела в школу и вцепилась коршуном в обидчика своего ребёнка. И верно сделала – она правда была виновата перед Верой, она обращалась с ней незаслуженно жестоко. И сама не понимала почему. Угроза мамы Веры напугала до мозга костей – Люба очень точно попала в Маринин страх, этого она боялась больше всего на свете. Чувство тотальной беззащитности и отчаянного одиночества затмили сознание. За неё никто и никогда так не заступится. Даже если угроза Любы реализуется, мама Марины скажет: «Ты сама виновата» и с лёгким сердцем переключится на другую тему.
В таком оцепенении прошёл учебный день. Марина была счастлива его окончанию и впервые с большим желанием спешила домой, укрыться за тумбочкой от мира, который будто бы хочет её уничтожить. Подходя к дому, девочка увидела соседа. Тело мгновенно оцепенело, голова вжалась в шею, а живот скрутило приступом тошноты. Память мгновенно оживила воспоминание. Месяц назад он так же курил у подъезда, а Марина сидела на лавочке. У неё не было ключей от квартиры – мама уехала и забыла их оставить. Мужчина оказался приветлив, общителен и гостеприимно предложил подождать у него в квартире возвращения мамы. В тот момент Марину не смутил его внешний вид, лысый череп и зубы, жёлто-коричневые от чифиря. Спокойный тембр голоса, дружелюбие и безобидное предложение посмотреть часть "Полицейской академии", которую девочка ещё не видела. Они вместе поднялась на три этажа выше Марининой квартиры и зашли к нему. В нос ударил запах табака, казалось, что он впитался даже в бетонные стены. В голове пробежала мысль, зачем же тогда выходить курить, если он явно курил дома. Дальше вместо обещанной комедии на экране появились голые люди и половые органы крупным планом. Глаза девочки округлились от ужаса, мир секса для неё ещё не существовал и ей казалось невероятно-грязным и само зрелище и факт совместного просмотра его с мужчиной. Стыд мгновенно окрасил щёки красным, Марина отвела глаза и встала, чтобы уйти. Мужчина преградил путь. В одно мгновение её жизнь обесценилась и стала зависеть от человека напротив, который объяснил этот факт весьма убедительно, с помощью двух ударов в живот и одного удара в солнечное сплетение. Перехватило дыхание. Такой животный страх она ощущала впервые. Дальше случилось то, что память предпочитала забыть, вычеркнуть, уничтожить, не чувствовать. Её тело стало чужим, лишь бы не ощущать, весь ужас происходящего. Мозг выключил сознание, что бы она не сошла с ума от боли и безысходности.
Очнулась Марина от звука воды в ванной, первой мыслью было "какой страшный сон", но оглядевшись, девочка в ужасе осознала реальность происходящего. На уровне инстинктов она заблокировала эмоции и поднимающуюся панику. Звук слива унитаза намекнул, что тварь скоро вернётся. Не медля ни секунды она схватила вещи, натягивая на бегу. Марину колотила дрожь, замки на входной двери не поддавались и руки тряслись ещё сильнее. Механические часы на стене громко отсчитывали секунды, невероятно-долгие и невероятно-мучительные для одиннадцатилетней девочки, угодившей в страшную ловушку. Вместе со звуком открывания защёлки ванной, щёлкнул затвор входной двери. Когда насильник понял, что добыча ускользает, Марину уже было не остановить – лестничные пролёты она преодолела в несколько прыжков, распахнула дверь подъезда и побежала, побежала что было силы.
При виде соседа воспоминания о том дне чуть не сбили с ног, нахлынули штормовой волной, которая затягивает в море, не оставляя шансов на спасение. Приутихшая за месяц боль заполонила сознание, призывая на помощь моментальный выброс адреналина и животный страх. Сердце в груди колотилось, будто набат, колени стали мягкими, а руки предательски дрожали. Не прошло даже секунды, как сосед был замечен, а она уже бежала в противоположную сторону, подгоняемая самым эффективным допингом – ужасом.
Рядом находилась заброшенная стройка – место притяжения наркоманов и школьников, начинающих "взрослый"путь с курения. Там девочка и укрылась. Достала из чужого тайника мятую пачку Альянса, закурила. Это должно успокоить нервы и помочь справиться с эмоциями. Горький дым заполнил лёгкие и вызвал приступ раздирающего кашля, принося мнимое облечение – психический дискомфорт сместился на физические ощущения. Боль помогала отвлечься. По щекам потекли крупные слёзы, тот день отчётливо возник в памяти, она будто бы пережила его снова. Всё это время она старалась не думать о произошедшем, убеждая себя, что ничего не случилось, что это был страшный сон и ничего более. Но вот она столкнулась со "сном"у подъезда. И, возможно, столкнётся ещё… Страх возможной встречи лицом к лицу был невыносим. Изнутри раздирал стыд, она чувствовала себя грязной, низкой, ужасной, мразью. Всё верно сказала тётя Люба, она и есть мразь.
Даже на секунду Марина не думала о том, чтобы рассказать кому-либо о произошедшем. Помощи ждать не откуда, скорее наоборот добъют своим презрением, оценочными суждениями и умностями типа "А зачем ты туда пошла". Ни один человек в мире не сможет понять и разделить её боль. Дома, если узнают, обвинят в случившемся и будут чморить до конца жизни, не упуская шанса ударить побольнее. И точно никогда не дадут забыть об этом позоре. Марина-бл***на станет милой домашней кличкой. Мама обязательно разболтает о произошедшем подружкам и весь посёлок узнает, что она шлюха. Ну уж нет, ни за что и никому она этого не расскажет. Помимо душевной боли её раздирала двойственность чувств: подсознательно она страдала от несправедливости, но в то же время понимала, что на лучшую жизнь рассчитывать не может.
Не понятно, сколько времени Марина просидела на стройке, но начинало темнеть. Оставаться тут ночью страшнее, чем прорываться домой, поэтому, собрав остатки смелости, она пошла. Предварительно проверив из-за угла дома, что всё "чисто", она побежала к подъезду. Заскочив внутрь, вдохнула привычный аромат мочи и протухшего мусора, сегодня он казался родным и желанным. Сердце бешено колотилось. Первый этаж. Ключ. Замок. Выдох облегчения.
По запаху перегара с примесью желудочного сока, Марина поняла, что мать снова что-то отмечает под водочку. В коридоре стояли мужские ботинки – это зрелище каждый раз вызывало тревогу, потому что ничего хорошего не предвещало. Непонятные гости в квартире были часто, мать могла подружиться с очередным кавалером у пивного ларька и притащить его домой, продолжать знакомство. Как-то раз после такого "романа"у них пропала тысяча рублей из серванта и видик. В другой раз всё закончилось скандалом и криками, когда "кавалер"как-то негалантно повёл себя и решил уйти раньше времени. Что будет сегодня – покажет время, а пока что она будет жить в предвкушении очередного "сюрприза".
Старый советский шкаф скрипнул дверью, покорно принимая Маринкину потёртую ветровку, предательски подсказывая матери, что дочка дома. Носки прилипали к грязному, давно не мытому, полу. Это было так привычно, что Марина даже не задумывалась, что бывает иначе. Даже если отмыть квартиру, всё равно останется ощущение грязи происходящего. А так всё "конгруэнтно"– внешнее соответствует внутреннему. Это новое слово из книжки ей нравилось и Марина вставляла его везде, где могла. По узкому и тёмному коридору девочка пробралась в комнату, залезла в уголок за тумбочкой, обхватила коленки руками и уставилась в одну точку. Это успокаивало. Сложно сказать, что страшнее – то, что случилось месяц назад, или что приходилось всё держать в себе. Хотя выбора не было, одно другому не противоречило. Чувство тотального одиночества заполняло без остатка. Слёзы кончились. Накрыло отчаяние. Из оцепенения вывел голос матери: «Марина, ты почему не здороваешься с матерью, совсем страх потеряла? Ну-ка, подойди!»
Повинуясь призыву, Маринка поплелась на кухню, скорее всего мать хочет отправить её в магазин. Первое, что она там увидела – лысый череп и жёлто-коричневые зубы. За кухонным столом сидел ОН! Животный страх поглотил всё существо, глаза округлились от ужаса, в животе сжался комок. Не думая ни секунды, она вылетела с этой кухни и из этой квартиры.
Мама, окриками старалась остановить Марину, но это было невозможно. Она уже была не в этой реальности. Будто оправдываясь перед новым ухажёром, мать заключила: «С башкой чё-то не то у Маринки, надо было аборт делать, сердце сразу чуяло, что она ненормальная будет. Придётся тебе самому сходить за добавкой» – кокетливо скривилась женщина, пытаясь изобразить игривую улыбку. Она сильно злилась на дочку из-за того, что та стартанула, как сумасшедшая и теперь придётся отправить нового бойфренда, а тот может уйти и не вернуться, а сердце требует романтики и продолжения банкета. Мама Маринку, конечно, любила, но чаще ненавидела. Эта мелкая дрянь вечно обламывала кайф и портила жизнь, о чём она регулярно напоминала дочери. Выплюнув несколько злобных фраз в её сторону, женщина ощутила временное облегчение, ну хоть какая-то польза с неё.
***
Утром по дороге на вахтовый автобус, мужчина увидел выброшенный манекен на куче сломанных кирпичей. Похоже кукла была неисправна: лежала в неестественной позе, лицом вниз. Мужчину напугала реалистичность куклы и он подошёл разглядеть поближе. Бордовая жидкость растеклась по камням, напоминая свернувшуюся кровь. На ногах не было обуви, ступни фиолетового цвета казались невероятно реалистичными для "куклы". Мозг отказывался верить, что это настоящая девочка, но у собравшейся вокруг толпы сомнений уже не осталось.
Девочка, судя по всему, выпрыгнула с верхнего этажа заброшенной стройки. Записки видно не было.
В толпе раздавались причитания, предположения, риторические вопросы. Кто-то отводил глаза, кто-то с любопытством разглядывал труп. Пытались понять, чья девочка, но лица не было видно. Никто не рискнул переворачивать тело до приезда полиции, хотя это был больше страх, чем трезвое решение. Женщины охали и хватались за сердце, переживая за всех знакомых с дочерьми, подходящими по возрасту. Гадали что произошло. Предвкушали, как поделятся шокирующей новостью на работе (вот девчонки офигеют). Интересно, сама прыгнула или помогли? Ну как так-то? Молоденькая совсем, неужели не было другого выхода? Парень бросил, наверное. Может обкололась и черти померещились, вот и сиганула?
Что только не говорили… Но никто не был близок к правде. Никто не понимал Марину ни до, ни после смерти.