Крис открывает глаза и тут же закрывает их обратно. Свет режет до боли, тело словно окунают в холодную воду. Озноб пробирает до костей, но футболка с нечетким логотипом заправки настолько мокрая от пота, что ее, кажется, можно выжимать.
Крис слышит, как рядом шевелится Джейсон, просыпаясь. Он встает, бродит вокруг, собирая вещи. Кристофер старается не двигаться. Кажется, с каждой секундой ему становится все хуже и хуже. Отвратительная тошнота подбирается к горлу, а кости ноют, словно их ломают.
Кристофер чувствует, как его плеча касается чужая ладонь. Он приоткрывает глаза и смотрит в лицо Джейсону, пытаясь собраться с силами, чтобы сообщить, как ему плохо. Настолько, что он, наверное, сейчас умрет. Джейсон, судя по обеспокоенному нахмуренному лицу, понимает это и без слов. Он исчезает на пару мгновений и появляется рядом снова всего через секунду с бутылкой воды.
Как только Джейсон предпринимает попытку его приподнять, Кристофер чувствует резко возрастающее чувство тошноты, и заканчивается это тем, что весь его вчерашний ужин остается на траве. Коуэлл убирает мокрые от пота волосы с его лица и прикладывает к губам горлышко бутылки.
Через некоторое время ко всему уже имеющемуся добавляется головная боль, все его тело трясется, сердце заходится бешеным ритмом. Крис не сдерживает болезненных стонов. На лоб ложится мокрая тряпка, она обтирает все его лицо, тело, но это приносит лишь временное облегчение. И Кристофер, и Джейсон понимают, что сегодня они путь не продолжат.
Лучше со временем ему не становится: каждая секунда тянется словно вечность, а боли только усиливаются. Кажется, Кристофер совсем скоро сойдет с ума. От мучительных ощущений некуда деться: в его теле раскрываются все новые и новые бутоны боли. Если бы у кого-то внутри разрасталось дерево, он чувствовал бы себя точно так же. Холодный огонь окутывает тело, заставляя выть и биться в агонии.
Кристофер теряет счет времени, он не знает, сколько он уже мучается, сколько Джейсон придерживает его тело, когда его в очередной раз выворачивает наизнанку. Давно уже пустой желудок сжимается от болезненных судорог.
Готовое вот-вот вырваться из груди сердце, словно пронзают раскаленными иглами. Глаза застилает мрачная пелена, и он не может сдержать дрожь ужаса. Помогают лишь сильные руки, которые крепко удерживают его обессиленное тело рядом с собой. Тем не менее, к концу дня у Кристофера не остается сил даже на то, чтобы стонать.
Ночь проходит без сна: невозможно было даже провалиться в спасительную тьму. Липкий страх все время вырывает его обратно, заставляя хрипло вскрикивать, жаться к другому человеку. К зверочеловеку, точнее. Такого в жизни Кристофера не происходило никогда. Но сейчас подобная компания кажется лучшим из всего, о чем он только может мечтать, потому что каждую секунду тепло чужого тела спасает от холода, поселившегося внутри.
Кристофер не может с гордостью заявить, что ни разу не заплакал. Нет, он совершенно точно рыдает и просит ему помочь, пока на это есть силы, но он сам не замечает, в какой момент замолкает, обреченно переживая один из самых болезненных моментов своей жизни.
На следующий день лучше не становится. Крис теряется в реальности, утопает в ужасе, который пробирается в каждую клеточку тела, словно яд, отравляя его. Он бесконечное количество раз пытается встать на ноги. Бесконечное количество раз вздрагивает, когда его касаются чужие руки и бесконечное количество раз обещает, что совсем скоро встанет. Вот прямо сейчас, ему просто нужна еще одна попытка. Клянется, что никто даже не поймет, что ему плохо. Ответ, который он получает, услышать невозможно, он звучит словно из другой комнаты и кажется, что в уши Крису натолкали ваты. От этой неопределенности становится лишь хуже. Неясно, что будет в следующее мгновение, прибавится ли к старой боли новая, еще более острая.
Легче становится только к вечеру, когда разум проясняется, и Крис может двигаться самостоятельно хоть немного несмотря на то, что кости все еще невыносимо ломит. Он держит в руках бутылку с водой и медленно пьет, пока сидящий около костра Джейсон мешает в какой-то кружке разведенный суп быстрого приготовления.
Крис есть не хочет, но Коуэлл его не спрашивает, просто методично кормит его с пластиковой ложки. Приходится делать большие перерывы, чтобы суп не оказался снаружи. Джейсон не задает вопросов, словно его совсем не интересуют причины столь отвратительного состояния Кристофера.
– И что, тебе совсем не интересно?
Крис хрипит, не узнавая собственный голос, и Джейсон окидывает его скептическим взглядом.
– А чем тут интересоваться? Я что, ломку никогда не видел?
Кристофер приподнимает брови слегка возмущенно, считая своим долгом возразить:
– Это не ломка, а синдром отмены.
– Одно и то же. Когда приводили слишком буйных новичков, их просто подсаживали на наркоту. Если не слушаешься – остаешься без дозы. Их примерно так же ломало, как тебя, только сильнее.
Крис кивает и тут же морщится от головной боли: она возвращается резко, словно его неожиданно ударили молотком со всей силы.
– Меня больше интересует, почему ты все время порывался встать.
Крис молчит некоторое время, а потом, прикусив губу, отвечает:
– Помнишь я говорил, что я не имел права болеть? Однажды я с температурой под сорок должен был разговаривать с десятками гостей на каком-то приеме, организованном отцом. Одна женщина заметила, что я плохо себя чувствую. Когда она подошла к отцу и выразила беспокойство, тот, конечно, отпустил меня с приема, но… Он был очень недоволен.
Кристофер приподнимает брюки, демонстрируя покрытые шрамами икры. Некоторые из них пересекают друг друга, сложно даже найти живое место. Крис опускает штаны, чувствуя себя так, словно разделся перед Джейсоном до гола, но он знает, что у него есть тайны и похуже, чем какие-то жалкие следы на коже.
– Понятно. Значит никаких болезней для детей семейства Олдриджей?
– Никаких болезней для любого из членов семьи. Хотя стоит признать: отец весьма умело находил отговорки оставить дома любого, кроме меня. Моя роль в этой семье – быть красивым лицом. Пошли бы слухи, если бы я внезапно пропал.
Джейсон смотрит на него так, будто находит их похожими, а потом, кажется, сам удивляется появлению этой мысли, отбрасывая ее в сторону. Он и сам ужасно поражен, что такое вообще может быть: неужели у такого, как он, может быть что-то общее с человеком, особенно столь аристократических кровей.
Кристофер устало вздыхает и ложится на землю: такой короткий диалог не стоит вроде бы ничего, но отнимает последние силы. Но, по крайней мере, он чувствует, что наконец-то может поспать, когда большая часть болей сходит на «нет».
– Спи.
Джейсон, похоже, читает его мысли. Или, может, это у него на лице все написано? Разгадывать, что из этого правда, совсем нет желания. Он просто прислушивается к этому совету, больше похожему на приказ, сильно контрастирующий с мягким, спокойным тоном, которым он произнесен. Кристофер принимает решение счесть это за рекомендацию, и к ней он собирается прислушаться со всей ответственностью.
Он отворачивается и выравнивает дыхание, практически заставляя себя провалиться в спасительную темноту. Никогда ему еще не было так спокойно и хорошо, как в этом абсолютном мраке, в котором час пролетает, как одно мгновение. Реальный мир там власти не имеет, и этим эта тьма хороша.