Киев. 1 марта 1985 года.
Утром мама повезла брата Димку к очередному профессору-психиатру. А я надел белую рубашку, поглаженные брюки, теплый свитер. А дальше уже укутался как мог для сопротивления морозу, потому что февральская погода плавно перешла в мартовскую, не потеряв по дороге ни одного градуса Цельсия.
Я знал, что есть люди, которым хочется жить по-другому, которые не одобряют и не приветствуют политику партии. Я слышал, что они собираются ночами на кухнях и рассказывают политические анекдоты. Я даже слышал эти анекдоты, но особенно смешными они мне не показались. Но представить себе, что старик, у которого в землянке даже кухни нет, тоже один из них, я не мог. Тем не менее, мне было интересно. И я снова отправился на Труханов к Давиду Исааковичу.
Ветра не было. Мост стоял неподвижно, покрытый снежной коркой, трещавшей под ногами. Этот мост всегда вызывал у меня удивление и уважение своим зимним одиночеством. Вот и сейчас я смотрел под ноги, пытаясь увидеть свежие следы. Но корка была сплошной. Может, на этот остров можно попасть другим, тайным путем. И именно другим путем придут туда к Давиду Исааковичу люди на какую-то встречу?
Люди действительно пришли другим путем и раньше меня. В землянке было теплее обычного, а на столе вместо портвейна стояли три стеклянные бутылки кефира. На кровати старика сидел бородатый мужик основательного вида с крупным носом. Возрастом он был не стар, но явно напускал на себя излишнюю важность. На табуретке справа, закинув ногу на ногу, устроился худой мужчина с орлиным носом и намечавшейся лысиной. Даже синий шерстяной спортивный костюм с белыми лампасами не мог скрыть того факта, что никакого отношения к спорту этот человек не имел. Третий гость был невысокий и кругленький, с улыбчивым лицом, с румянцем на щеках.
– Это Сережа, – представил меня старик. – Я вам о нем рассказывал.
– Отец Василий. – Давид Исаакович показал уважительно на бородатого. Остальных представил попроще: Илья и Федя.
Я присел на табурет и приготовился слушать какую-нибудь умную беседу.
Но вместо этого Давид Исаакович вытащил из-под кровати пачку вафельных полотенец и аккуратно опустил ее на стол рядом с кефиром.
– Ну, с Богом, – пробасил отец Василий и стал раздеваться. Его примеру последовали остальные.
– Ну а ты что? – спросил меня старик.
– А чего это? – Я кивнул на раздевающихся. В моем мозгу заметался страх. Представилось мне, что сейчас надо мной совершится мужское насилие, о котором я время от времени слышал.
– Давай-давай! – поторапливал меня старик. – Надо спешить.
– Куда?
– К полынье! Я ее утром прочистил. Если опять затянет льдом – поцарапаемся!
«А-а! – мысленно выдохнул я с облегчением. – Значит, моржи, а не гомики!»
И пошли мы босиком по снегу один за другим, держа в руках по полотенцу. Я шел последним и со странным чувством смотрел на белеющие, подрагивающие на ходу мужские задницы. Казались они мне удивительно уязвимыми. И таким же себе казался я весь. Вместе с холодом в меня пробирался новый страх, страх перед холодной водой.
– Крещенье на пьяную голову не принимают, – сказал мне на краю полыньи отец Василий.
Сказал и легонько толкнул рукой. И полетел я в обжигающий холод. Искры воды замелькали перед глазами, впились в кожу. Я заколотил руками по месиву из воды и льда, оглянулся. Встретился взглядом со стариком, стоящим голой синеватой мумией на краю проруби.
– Под воду не ныряй, а то течением под лед унесет! – сказал он.
А я уже карабкался наверх, запрыгивал на лед, пытался отжаться, но лед ломался, царапая мне руки. И уже выбравшись, я наконец заметил глубокую царапину на правом локте.
Старик подал мне полотенце. Мое тело, натертое наждачно-вафельным полотенцем, покраснело. Но ощущение холода потихоньку ушло. А взамен в теле возникла вялость, а в голове – безразличие.
Отец Василий повесил мне на шею серебряный крестик.
– Спасение твое было чудом Божьим, – сказал он, бросив взгляд на старика. – А теперь и сам ты стал рабом Божьим. Благослови тебя Господь.
Окунулись затем в проруби и остальные. Притом дольше всех бултыхался в воде старик. Кряхтел, охал, ахал.
– Мне эт полезно! – приговаривал он. – Мне эт как помидорам консервация! Жизнь продляет!
Мое подозрение о начале здорового образа жизни не оправдалось. Вернувшись в землянку, первым делом все выпили по стопке водки «Во славу Божию». Давид Исаакович запил водку кефиром, а остальные не запивали.
– Вы теперь про политику будете говорить? – спросил я за столом.
Посмотрели на меня странно.
– Про политику пусть черви земные говорят, – произнес отец Василий. – Мы будем о жизни беседовать. Потому что жизнь – это любовь!