Киев. Июль 2015 года.
Когда спишь в одиночку на по-королевски широкой двуспальной кровати, снится одно и то же. Снится, что спишь вдвоем. Да и не спишь, а клубишься, переворачиваешь и переворачиваешься. И уж лучше бы ничего не снилось, потому что финал таких снов однообразен и грустен. Сколько ни оплодотворяй кулак или простынь, тебя больше не станет, не повеселеешь, не осчастливишься.
И смутные, неприятные мысли поползут медленно к затылку, как упавшие с яблони гусеницы. И будешь ты их думать, будешь представлять себе каких-то женщин, государственных домработниц, снимающих с кровати эти простыни. А дальше захочется выпить коньяка, чтобы сбиться с мысли. Чтобы не представлять себе дальше. Ну и что с того, что ты президент. Ты же от этого не стал импотентом, родина тебе не заменила женщину!
Осторожный, но настойчивый стук в дверь спальни все-таки проник в мой сон. Открывая глаза, я провел ладонью по простыни под одеялом – сухая. Значит, приснилось!
– Господин президент! – Шепот помощника пролетает мотыльком в щелочку приоткрытой двери. – Проснитесь!
– Что такое?
– Министр внутренних дел ждет, генерал Филин! Волнуется! ЧП!
– Дай ему кофе.
Набрасываю халат. Стою несколько секунд над кроватью, и мысли мои опять-таки, уже без всякого сна, переключаются на вечную тему.
Поднимаю глаза и смотрю на стены спальни. Где-то там, за стеной, на которой висит лесной пейзаж работы Шишкина, спит эта, как ее, Майя Войцеховская.
Выхожу в гостиную, останавливаюсь у окна.
Из-за моей спины доносится покашливание милицейского министра. У него вечный бронхит – курит, как труба крематория!
– Ну? – Я упираюсь взглядом прямо в его глаза.
– Господин президент… даже не знаю, как доложить! Похищены высшие чины Запорожской госадминистрации. Заранее спланированная акция. Но кому это нужно? Если б один-два, а то сразу тринадцать человек. Да, и одна из окна выпрыгнула – насмерть.
– Кто?
– Калиновская. Зам по финансам.
– Дальше?
– Я уже дал приказ отправить лучшую бригаду следователей. Город блокировали, но никаких следов.
– Хорошо, будешь держать меня в курсе. Следующий доклад в восемь утра!
– У вас железные нервы! – говорит министр и уходит.
У меня все железное, думаю я, уже не скрывая усмешки. Спать мне больше не хочется. Помощник неподвижно, как столб, стоит в проеме двойной двери, ведущей в коридор.
– Машину, – говорю я ему. – Только попроще! И холодного шампанского!
Через полчаса черная «ауди» с сонным шофером подвозит меня к центральному входу в ночной клуб «Икс». Охрана клуба попыталась подойти к машине, но невзрачные люди из другой, моей, охраны их быстро остановили. И я мог наблюдать за уставшими красивыми и просто волевыми лицами расходившихся посетителей. Я смотрел, пил холодное «Мускатное игристое» из Нового Света и думал о грядущих поколениях.
В шесть утра в окошко машины постучали. Я был готов послать Колю Львовича очень далеко, но это был не он. Это был генерал Светлов.
– Наши подопечные пересекли украино-российскую границу, – сказал он. – Для них построен санаторий в Уральских горах.
– Садись! – Я опустил ладонь на мягкую черную кожу заднего сиденья рядом с собой. – Отметим?
Светлов устало кивнул.
Его простой трудовой кивок был как нельзя кстати. Ни одно слово не смогло бы его заменить.
Светлов не любил шампанского. Я это знал и решил его уважить.
– Скажи, Валера, ты когда-нибудь любил по-настоящему? – спросил я, уже когда мы оба держали рюмки с «Хэннесси» на весу.
– Женщину?
– Да.
– Хотел. Она не разрешила.
– Дура! – вырвалось у меня. – Извини, конечно.
– Да нет! – удивительно спокойно произнес Светлов. – Вы, господин президент, действительно правы. Дура! Женщина ведь любит редко, чаще она выбирает из тех, кто любит ее. Тогда за ней ухаживал один бизнесмен. Он был выше меня на полторы головы. Его убил рэкет.
Я покивал.
Мы выпили.
– Ты когда-нибудь женишься? – спросил я.
– Я женат. У меня двое взрослых детей. Но это всего лишь «семейное положение».
Я был польщен. Светлов бы этого не понял. Но то, что он говорил со мной как равный, меня не просто успокаивало, а уравнивало с людьми, твердо уверенными в правоте своих взглядов, симпатий и мыслей. В себе я в эту ночь и наступавшее утро уверен не был. Я прятался за тонированным стеклом автомобиля. Я был инкогнито. Я избегал красивой незнакомости жизни.