1

В тот июньский, наполненный духотой день, когда я был уже семнадцатилетним подростком и всячески делал вид, что психологический мой возраст превышает тридцатник, мы с отцом поехали в лес. Маме для посадки цветов нужны были сосновые иголки, а отец в одиночку ехать не собирался, так что, пробурчав что-то под нос, я поехал с ним.

То лето (мое последнее лето) было настолько жарким, что любой из бразильских курортов мог тогда позавидовать нашему городу. Однако Брэндон, в отличие от Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро, туристов не привлекал. В опьянявшей духоте хотелось пить. Лицо обливалось потом.

Ради поездки за сосновыми иголками мы пересекли половину города, четыре раза стояли на светофоре и ко всему прочему вспотели до такой степени, что из наших футболок можно было выжать по меньшей мере три галлона пота. На горизонте виднелась темная полоса.

– Будет дождь, – сказал отец.

Я кивнул и ответил:

– Вероятно.

Мама сказала, что нужно ехать ближе к Зоне отчуждения, там, видите ли, сосновые иголки лучше. Во-первых, они вообще могут быть лучше или хуже по отношению друг к другу? Ну даже если так, тогда – во-вторых: каким образом они могут быть лучше в той местности, где когда-то (с 1957 по 1965 годы) проходили испытания ядерного оружия?

Выехав на дорогу, которая располагается за чертой города, отец увеличил скорость, и автомобиль, корпус и стекла которого обжигали кожу при соприкосновении с ними, заскользил по разбитому асфальту.

В салоне, помимо невыносимой духоты, несмотря на то что все стекла были опущены, стоял раздражавший ноздри сигаретный дым. Отец курил всегда: и полчаса не проходило, как он дрожавшими пальцами выхватывал из нагрудного кармана пачку сигарет и доставал из нее желтыми зубами бумажную гильзу с ядом.

У отца зрение было как у котенка – в общем, как у меня. Он безуспешно щурился по обе стороны и постоянно спрашивал меня: «Там – сосна? Нет?» В нашей семье, каким бы парадоксальным это ни казалось, зрение было хорошим только у моей бабушки, миссис Бэрнсток.

По дороге, по которой мы проезжали, редко кто ездил, а если кто-то и ездил, то ни в коем случае не в одиночку. Связано это было с тем, что где-то в лесу, по слухам, была расположена секретная военная база. С другой стороны – какая же она секретная, раз о ней ходили слухи? Слышали о ней и в других городах.

То, что Зона отчуждения является территорией почти всех военных штата Нерман и что там до сих пор проводятся какие-нибудь испытания и опыты (может, прямо сейчас в одной из лабораторий разделывают очередного пришельца), известно каждому, но мало кто верил, что одна из баз располагалась вблизи самого Брэндона.

Какие люди там служили – не было известно, чем они там занимались – тоже никто не знал. Как и сейчас.

Дорога не была длинной – какая-то жалкая одна четвертая часть мили[2], на которой бывали лишь военные и наркоманы, еще студенты, может быть.

Сосен мы выглядели предостаточно, однако то ли отцу их было мало, то ли он ожидал в конечном итоге оказаться в сосновом бору; как бы то ни было – мы доехали до самой военной базы. Там уже дороги как таковой не было – обычный заезженный грузовиками песок. По левую от нас сторону стоял высокий забор с колючей проволокой и указателями по типу: «Опасно!» и «Дороги нет!» По правую располагался заросший репейником овраг, а уже за ним – лес.

Упорства моему отцу было не занимать. Ища глазами по правой стороне от дороги сосны, он доехал до контрольно-пропускного пункта, который серым прямоугольником стоял перед забором, и только там (далее дорога была перекрыта противотанковыми ежами) развернул автомобиль.

Когда мы разворачивались, я увидел, как молодой худощавый солдат с оголенным торсом вышел из контрольно-пропускного пункта. Он держал в правой руке что-то наподобие дубинки. Посмотрел в нашу сторону. Несмотря на то что лица его при всем желании я не мог разглядеть, во всех очертаниях его тела проглядывала сдерживаемая агрессия. Отец этого не заметил – он был увлечен поиском «идеального места» для сбора сосновых иголок.

Мы поехали в обратном направлении.

Вмиг сделавшись рабом чего-то, находящегося между паникой и нерасторопностью, я скользнул взглядом по зеркалу заднего обзора и… солдата уже не было. Дверь, из которой он вышел, оставалась распахнутой. Позже я не менее десяти раз посмотрел в зеркало, но видел только забор с колючей проволокой.

– А может, вот те сосны? – спросил меня отец.

Я посмотрел туда, куда он указал кивком головы.

– Ну и как ты собрался к ним пройти? Там же овраг!

– Да? Ну ладно.

В конечном итоге, мы вернулись к тому месту, вблизи которого собирались остановиться первоначально, – по оврагу хотя бы была протоптана тропинка, к тому же самих сосен было не меньше пяти, что нас более чем устраивало.

Выбравшись из духоты салона авто в духоту (но с легким ветерком) солнечного полдня, каждый из нас вытащил из багажника металлическое ведерко, куда необходимо было собрать иголки, и тканевые перчатки. Перчатки мы надели на руки, после чего взяли ведра и спустились в овраг.

В тени сосен, елей и прочих хвойных деревьев, в аромате хвои, дышалось гораздо легче. Солнечные лучи лишь кое-где ложились золотистыми пятнами. В остальном – царство тени, в котором, однако, нашлось место для влаги и для двух ведомых смешным заданием душ.

Отец подошел к самой высокой и самой широкой в стволе сосне, указал на нее пальцем.

– Вот. Здесь и будем собирать.

Я наклонился к засыпанному сухими иголками дерну и отбросил в сторону мешавшие ветки. Отец вытащил сигарету и закурил.

Я поднял на него удивленный взгляд.

– Давай ты сам как-нибудь? – спросил он. – А то еще кровь снова пойдет…

И правда, в последние месяцы у него часто шла носом кровь. Так как врачей мой отец не жаловал и, более того, лишний раз из дома не выходил, он не знал причину частых кровотечений. Частых главным образом потому, что кровь могла пойти из носа даже два или три раза за день.

Кровь шла носом у многих. Даже у меня такое было несколько раз в тот последний год жизни. Не помню, что говорили об этом наши соседи или мои мама с папой, потому как кровотечение, в отличие от отношений с Беатрис, меня ничуть не волновало.

Я, подставив поближе ведро, начал сгребать в него иголки. Несколько раз укололся.

Отец стоял прямо позади меня. И я знал, что он смотрит в мою спину или… В общем, мне это очень не нравилось. Чем бы я ни занимался, если тем же самым не занимался отец, он становился позади меня и пялился. Я, конечно, не рассказывал об этом маме, но где-то глубоко внутри чувствовал, что когда-нибудь он доведет меня и я…

Пустые размышления часто приходят в голову, когда занимаешься подобной работой.

Я сгребал в ведро сосновые иголки, а отец, стоявший сзади, выпускал изо рта струйки дыма.

Благо, дело не сложное, потому я быстро собрал одно ведро и поднялся на ноги.

– Молодец! Осталось наполнить еще одно – и поедем домой.

Отец, отбросив окурок, подал мне пустое ведро и пошел в сторону.

– Пошли, – сказал он, и я направился за ним.

Мы прошли чуть дальше в глубь. Там деревья стояли крупнее, а солнечных лучей было заметно меньше. Отец указал мне на еще две сосны, и я принялся собирать иголки.

Второе ведро чуть сложнее было наполнить, к тому же мешали надоедливые комары. Отец за те минуты сказал больше, чем за всю последнюю неделю. Он говорил что-то про лес, про родной город Боул, про детство и юность… В общем, при том, что я слушал, я мало что запомнил и никаких уроков для себя из того не вынес.

Когда я поднялся и отряхнул колени, взгляд мой привлекло нечто бетонное, несколькими пятнами видневшееся за стройными деревьями. Это было похоже на то, что некий гигант, живший в тех местах еще до основания города, любил курить бетонные сигары, а когда докуривал, бросал окурки себе под ноги.

Перед моими глазами, прикрытый ветвями и стволами деревьев, лежал на опушке удлиненный бетонный цилиндр, вблизи которого виднелось несколько углублений в земле (как после стоп стоявшего там когда-то гиганта).

Я указал пальцем в сторону странной бетонной конструкции и спросил у отца, что это. Он пожал плечами и смущенно улыбнулся.

– Не знаю, – сказал он и, взяв в руки ведра, кивнул в сторону дороги. – Пошли. Скоро дождь начнется.

Я поднял глаза кверху. И правда. Во время выполнения смешного задания я и не заметил, как дождевые облака, затянувшие небо, затмили солнце. Однако жара все еще стояла в воздухе.

Когда мы вышли на дорогу, я невольно посмотрел в ту сторону, в которой располагалась военная база. На дороге никого и ничего не было – только ветер раздувал на асфальтовой полосе розочки пыли. Начал крапать дождь.

Шины заскрипели – и мы поехали домой.

На всем пути не происходило ничего удивительного и примечательного. Когда мы подъехали к подъездной дорожке, в моей голове даже мелькнул вопрос: «А не слишком ли я чувствителен?» На тот момент для меня такое объяснение казалось более чем достойным. И правда, с чего я тогда взял, что, проехав мимо забора и контрольно-пропускного пункта, мы тем самым запустили процесс серии убийств и откровенных надругательств над природой человека? Вероятно, у того солдата даже не было в руке дубинки… Значило ли это, что мое юношеское воображение сыграло против меня?

Однако сомнения все еще продолжали копошиться в моем мозгу, наводя там беспорядок.

Когда мы вошли в дом, словно по щелчку пальцев, начался ливень. Мама приняла ведра с иголками, и втроем мы сели за стол обедать.

Загрузка...