12

Меня взяли под руки и повели к полицейской машине. Служебные автомобили, как им и полагается, были сосредоточием порядка и спокойствия. Проблесковые маячки, в народе – мигалки, беззвучно перемигивались между собой.

Несмотря на то что идти я мог с трудом, полицейские даже не поддерживали меня, а лишь держали за локти. Все они были молчаливыми и смотрели только себе под ноги. Несомненно, в любое другое время я бы попытался рассказать им о всех кошмарах, какие видел за прошедшие дни то ли во сне, то ли наяву. Конечно же, наяву, иначе каким образом я чуть было не лишился тогда ноги и начал с тех пор воспринимать страх как само собой разумеющееся?!

Когда меня посадили на заднее сиденье авто, мое общее состояние ухудшилось: почему-то мне вспомнились все те запахи, какие доносились из подвала… Я вспомнил зубастых крыс-людоедов и первое свое убийство. Я никогда до того момента не убивал. Это было одним из тех новых ощущений, которые хотелось забыть.

У полицейских было два автомобиля. Двое вместе со мной сели в один, трое – в другой. Автомобиль, в котором находился я, мало что осознававший и ни на что не обращавший пристального внимания, поехал впереди.

Двое полицейских о чем-то переговаривались между собой на не известном мне языке. Порой они так повышали голоса, что мне хотелось закрыть уши и вжаться в сидение. В салоне было прохладно благодаря работавшему кондиционеру. Но в то же время в воздухе летал сигаретный дым, от которого меня дважды чуть было не вырвало.

Опустив глаза книзу, я с ужасом заметил, что мои руки сцеплены наручниками. В какой момент полицейские нацепили их на меня? И тогда я поднял глаза…

Один из полицейских – тот, который сидел не за рулем, а на пассажирском сидении спереди – ласково мне улыбнулся, однако оставшихся в живых клеток мозга хватило мне для того, чтобы распознать в той улыбке угрозу. Он сказал:

– Юный Хикок, тебя ждет сюрприз.

Тот, который сидел за рулем, громко засмеялся. Но говоривший со мной лишь чуть выше поднял уголки неровных губ.

– Не волнуйся, – произнес он нараспев, будто тем самым собирался убаюкать меня или, как минимум, успокоить, – тебе сделают укольчик, и боль более не будет тебя мучать.

Меня уже ничто не мучало. От увиденного мною за какие-то несчастные три-четыре (или сколько там прошло?) дня мышцы моего лица атрофировались, а желание выбраться из навалившегося на меня кошмара с каждой минутой тупело, как тупеет нож при длительном его использовании. Если писать проще, на тот момент я находился в стадии ножа, который с трудом способен разрезать мясо. Еще парочка таких приколов – и я мог стать ножом, не способным разрезать даже кусок хлеба.

Полицейский больше не смотрел на меня. Наверное, он даже не улыбался.

В те невообразимо долгие для меня минуты я мог распахнуть окно и начать кричать или мог попытаться задушить полицейских наручниками и выбраться из автомобиля (благо, нас не разделяла решетка, что было удивительно). Однако, во-первых, сил во мне было столько же, сколько бывает в хромом муравье, а во-вторых (и я это прекрасно осознавал в те мгновения), любая из этих идей с треском разбивалась о монолит реальности.

Даже если бы была возможность распахнуть окно и, вдохнув поглубже, начать звать на помощь, ни один из прохожих, а видел я таковых немало, не поверил бы мне… Вы бы поверили человеку, которого задержали полицейские, в том, что его задержали наряженные маньяки? Несомненно, кто-то считает, что все копы являются наряженными маньяками, но это совсем иная тема и на ней мы останавливаться не будем.

И да, что касается второй идеи, я мог бы задушить полицейских, будь у меня чуточку больше сил, и выбраться из автомобиля. Но! Позади машины, в которой везли меня, следовал другой автомобиль, в котором было еще трое копов. Этого, думаю, вполне достаточно для того, чтобы разбить эту идею о бетонный пол моей тупости.

Потому я решил не дергаться. Я не знал, что с Беатрис, моими родителями и моей бабушкой, однако догадывался, что в покое их не оставили: раз уж с родителями Беатрис сделали то, что давно не делают в цивилизованных странах, что же можно было ожидать остальным? Наверное, они ничего не ожидали, как и я.

Страх настолько быстро – мгновенно, овладевает человеческим телом, что самому человеку остается только подчиняться ему. Страх возможно вывести, но только после длительной подготовки и при должном настрое мыслей. У меня, как, думаю, и у мамы, папы, бабушки, Беатрис, не было ни подготовки, ни настроя. Страх забирается слишком глубоко в сознание – он самый опасный враг человека.

Я узнал дорогу, по которой за несколько дней до того проезжали мы с отцом, я узнал и военную базу, и солдата… Когда мы подъезжали, он снова вышел из двери контрольно-пропускного пункта. Но в его руках тогда не было ничего. Он был оголен до пояса и сверкал каштановыми волосами под палившим солнцем.

Полицейские вышли. Кто-то из них – не помню кто – сказал мне:

– Сиди смирно, малыш.

Честно, я и не собирался наводить шум.

Двое полицейских о чем-то говорили с солдатом, когда к ним подошли остальные трое. Говорили они недолго, но сознанию моему хватило времени на то, чтобы показать мне несколько вариантов дальнейшего развития событий. И были они ужасавшими.

Не отдавая себе отчета в тех процессах мышления, какие происходили в моем мозге, перемежаясь с чем-то из мира снов и фантазий, я успел представить себе, как меня подвешивают за ноги над ядерными отходами, как меня травят газом в специально для того отведенной камере, как за мной гонится какой-нибудь долбоящер, выведенный на базе безумными учеными… За свою короткую жизнь я прочитал достаточно псевдонаучных книг о выведенных из пробирки монстрах в подземельях научных центров Советского Союза и Соединенных Штатов, о полулюдях-полуживотных, выпущенных на свободу в густые леса, о финансировании таких организаций иллюминатами. Господи, да в те злогребучие секунды я мог поверить во что угодно!

Но ни один мускул не дрогнул на моем лице.

Дверь распахнулась, из-за чего я чуть было не вывалился из авто на траву, и я увидел кулак, летевший в сторону моего лица.

Никаких звездочек, радуг, золотых колец, огоньков и тому подобной мути, выдуманной романтиками, не было – лишь темнота, наполненная белым шумом.

Загрузка...