24 Осень, девятый класс

Пока я пыталась не затеряться в странной атмосфере первых дней старшей школы, маме становилось все хуже; ее чувства терзало и разметывало во все стороны, пока она опускалась к самому дну.

Теперь это происходило так часто, что стало почти нормой. А может, это был просто фокус сознания – способ убедить себя, что все в порядке. Но я ухватилась за эту «нормальность», крепко сжала в кулаке и побежала с ней далеко прочь. Я пыталась быть обычным подростком. Я позволила себе отвлечься на проблемы, которые были до стыдного банальными.

Например, когда же наконец Аксель бросит Лианн Райан? Шли недели. Внезапно оказалось, что они вместе уже целую четверть.

В один из дней мы с Акселем стояли на кухне, а его тетя, Тина, показывала маме, как избавиться от плесени, растущей на стене нашего дома.

Он давно к нам не заходил, и странно было наблюдать, как он барабанит пальцами по столешнице в своей привычной манере. Он рассказывал, как Лианн назвала его порошковый лимонад отвратительным и потребовала сделать «настоящий», как она отказалась пить его из банки, как обычно делали в доме семьи Морено. Он рассказывал это словно в шутку, но мне было совсем не смешно.

– Что ты в ней нашел? – вдруг выпалила я.

У него на лице не дрогнул ни один мускул; он медленно перевел на меня взгляд.

– Ты о чем? – спросил он с той фальшью, которую сам всегда ненавидел; ему было отлично известно, что я имею в виду.

– Что такого замечательного в Лианн Райан?

На самом деле мне хотелось спросить другое: Какого черта ты с ней встречаешься? Казалось, в ней собраны все качества, которые должны его раздражать.

После долгой паузы он выдал лаконичное:

– Она мне нравится.

Тон разговора резко стал холодным. Мама предложила Тине и Акселю остаться на ужин, но он отказался под предлогом домашнего задания. Я вернулась в свою комнату с одной мыслью: неважно, неважно, неважно; слоги подпрыгивали в голове, как тройные стаккато – такие моя мать извлекала из фортепианных клавиш.

Теперь я едва видела Акселя. Мы все еще встречались на уроках рисования, но стоило мне открыть рот, я рисковала сболтнуть что-нибудь ужасное про Лианн. Молчание казалось куда безопаснее. Но даже если Аксель что-то и заметил – то виду не подал.

Эту тишину я приносила с собой домой.

Однажды папин обратный рейс задержали, и после звонка мама скрылась наверху. Время ужина наступило – и прошло. Я проглотила палочку копченого сыра и отправилась на второй этаж – выяснить, как мама относится к тому, чтобы заказать пиццу. Она лежала в кровати, укутанная в огромное одеяло. Я долго стояла и смотрела на нее, пока она наконец не развернулась, бормоча нечто неразборчивое. Было что-то тревожное в этом зрелище: мама, топящая во сне свое одиночество.

Тогда папа только начал ездить по командировкам. Я думала – надеялась, – что все изменится к лучшему, когда мы привыкнем к его отсутствию. Но это воспоминание так и застряло у меня в памяти: грустно спящая мама, тоскующая по папе.

Казалось, все в моей жизни меняется. Я чувствовала, что ситуация у нас дома ухудшается параллельно с крушением нашей с Акселем дружбы.

Отец возвращался как раз ко Дню благодарения, и мама с бешеным усердием взялась за готовку. Когда я показала ему, что приготовила к уроку по искусству, он лишь кивнул, даже не улыбнувшись.

– Это твой последний год рисования?

– Нет?.. – ответила я, несколько сбитая с толку его вопросом.

– А-а, я просто думал, ты это перерастешь, когда пойдешь в старшие классы.

Перерасту? Я была так ошарашена, что потеряла дар речи. Тогда я впервые осознала, что, возможно, именно об этом папа и мечтает. Чтобы я «переросла» рисование, чтобы забыла обо всем этом. Чтобы занялась чем-нибудь другим. Но как я могла?

На следующей неделе Аксель отсутствовал из-за болезни. Лианн Райан неторопливо вошла в наш класс и попросила его папку. Она увидела меня, но не улыбнулась, только отвела взгляд. К чему ей притворяться – ведь Акселя рядом нет.

– У него мононуклеоз, – сообщила она мистеру Нагори. – Так что трудно сказать, когда он выйдет.

Меня чуть не стошнило, когда я это услышала. Сколько еще банальностей было у него в запасе?

Пока Аксель болел, его место заняла Каролина Ренар. Она сразу мне понравилась – может, потому, что у нас обеих в волосах были синие прядки, а может, я просто мгновенно поняла, что она мой человек. Мы работали над заданием в паре – нужно было написать картину акриловыми красками на одном холсте. Нагори сказал, что так мы сможем чему-нибудь научиться у своего партнера и посмотреть на мир его глазами. Главное – последовательность. Мы должны были попытаться сделать так, чтобы он не смог угадать, кто и что нарисовал.

Вскоре наша картина стала весьма динамичной. Каро – «пожалуйста, не называй меня Каролина; это имя было ужасной ошибкой» – нравились угловатые и зазубренные, как молния, линии; одна из них разделила наш рисунок пополам. Слева мы нарисовали синюю фигуру с длинной шеей, опустившуюся на одно колено и протягивающую в руках человеческое сердце. Справа – ее возлюбленного: вытянутые руки тянутся за сердцем, но тело разделено надвое молнией, так что мы видим его насквозь, будто через рентген. Внутри тела – все оттенки дьявольского огненного рыжего. Буря ложных обещаний, вихри ядовитых мыслей. Обе фигуры мы сделали бесполыми.

Пятничный день клонился к закату, а наш рисунок был до сих пор не закончен.

– Девочки, вы успеете сделать задание вовремя? – спросил Нагори, наблюдая, как мы собираем сумки.

– Не волнуйтесь. Мы закончим в выходные, – пообещала Каро. – У меня дома есть все необходимое. Да, Ли?

– Ага, – без колебаний подтвердила я, хотя услышала этот план впервые. Я смотрела, как Каро осторожно стягивает нашу картину со стола и берет ее за раму на обратной стороне листа.

– Поможешь мне донести до маминой машины? – спросила она. – Мы тебя подвезем, чтоб ты не мучилась в переполненном автобусе, только захвати мой рюкзак.

Я последовала за ней на парковку, где она направилась прямиком к компактному белому седану.

– Привет, мам, – сказала она, влезая на переднее сиденье. – Это Ли. Ее нужно подбросить до дома. Она живет в Ларчмонте, прямо у поворота.

Я бросила сумки в багажник.

– Откуда ты знаешь?

Ее мама фыркнула.

– Каро всегда в курсе, где живут барышни. Приятно познакомиться, Ли. Мэл.

Каро приподняла голову, закатила глаза и сказала:

– Моя мать убеждена, что я флиртую с каждой девушкой, которая встречается мне на пути. Это не так. – Она обернулась, чтобы посмотреть, не размазались ли краски на нашей картине. – Просто мы живем в одном районе. А ты – всего в нескольких домах от Чеслин.

Я напрягла память.

– Кого?

– Ты не знаешь Морган Чеслин? Она переехала на твою улицу пару лет назад.

– Чеслин ходит в «Стюарт», – добавила Мэл.

– Тогда понятно. – Я с трудом помнила своих одноклассников, не говоря уже о ребятах из других школ, тем более частных.

– Ничего, если Ли придет к нам на выходные, чтобы закончить картину? – обратилась к маме Каро.

– Конечно, – ответила Мэл и подмигнула мне в зеркало заднего вида.

Каро, заметив, издала стон раздражения.

– Мам, вообще-то мы не собираемся там обжиматься.

Мэл наигранно пожала плечами:

– Я ничего такого и не говорила!

Они высадили меня и уже начали выезжать обратно на главную дорогу – Каро закатила напоследок глаза, – когда я поняла, что входная дверь заперта на главный замок.

Насколько мне было известно, на этот замок мы дверь никогда не запирали, и у меня даже ключа от него не было. Ведомая каким-то инстинктом, я почувствовала, что должна произвести показной «осмотр» карманов и рюкзака. Мэл остановила машину на середине улицы – они с Каро за мной наблюдали. Я развернулась и, пожав плечами, помахала в надежде, что они воспримут это как сигнал и двинутся дальше, а мама наконец услышит звонок и откроет дверь, – и тогда Мэл и Каро, уезжая, все-таки увидят, что я, как нормальный человек, спокойно захожу к себе домой.

Но никто не открывал. Изнутри не доносилось ни звука. Я постучала громче, а когда реакции не последовало, несколько раз сильно пнула дверь ногой.

– Дома никого? – спросила Мэл. – Ты можешь подождать у нас, если у тебя нет ключей.

– Нет, мама должна быть дома. – Я выдавила из себя нервный смешок.

– У вас есть другой вход?

– Да, сзади, – ответила я, – но там обычно закрыто…

Я хотела, чтобы они уехали, но Мэл настояла на том, чтобы остаться и подождать, пока я проверю задние двери.

Они оказались незаперты. Только я успела широко их раздвинуть, как увидела маму – на плитке кухонного пола, свернутую в клубок, маленькую и беззащитную.

Мама! – Я подбежала к ней, прокручивая в голове самые страшные сценарии, и к горлу подкатила тошнота.

Мне удалось привести ее в чувство, но она казалась страшно потерянной и вялой. Пока я пыталась понять, что произошло, в груди все колотилось. Сердечный приступ? Обморок?

– Что случилось? – спросила я. – Ты в порядке?

Она не ответила.

– Кто это? – Щурясь, она стала вглядываться в Мэл и Каро; они выбежали из машины и зашли в дом, когда услышали мой крик.

– Они подвезли меня, – ответила я.

– Может, позвонить кому-нибудь? – предложила Мэл. Только спустя пару секунд я поняла, что под «кем-то» она, скорее всего, имела в виду 911.

– Нет, – сказала мама. – Я в порядке. Все нормально.

Казалось, прошла тысяча лет, прежде чем Мэл и Каро наконец ушли. Я не могла даже смотреть на них – стыд спиралью закручивался внутри, разгорался малиновым и полыхал так, как полыхает гнев.

Оставшись с мамой вдвоем, я, как сокол, наблюдала за каждым ее движением: как тряслись ее руки, когда она потянулась за сковородой, как медленно и неуверенно она передвигалась.

На меня навалился очередной груз. Почему она оказалась на полу без сознания?

– Папин самолет скоро приземлится, – сказала мама позже, когда более-менее оправилась от произошедшего. – Не нужно беспокоить его, – добавила она, слабо улыбнувшись.

Я долго размышляла над ее словами. Она говорила о том, что не стоит рассказывать папе, как я не могла попасть в дом, как нашла ее на холодном кухонном полу. То, как она это произнесла, меня задело. Не нужно беспокоить его. А что насчет меня? Моего беспокойства?

Мое волнение росло, как коралловый шар, который бледнеет с каждой новой порцией воздуха, раздувающего его брюхо; росло до тех пор, пока не стало почти прозрачным, чуть ярче едва заметной тени, но все-таки – оно было со мной всегда, везде.

Загрузка...