Даже ярким утром воздух тяжелый и давящий; он прилипает к коже, выжимая из нее пот.
Я поворачиваюсь к бабушке.
– Niao.
Птица. Не знаю, что еще сказать. Как объяснить ей, что нам нужно найти мою мать?
Уайпо кивает, но я не уверена, что она меня поняла.
Мы выходим из лабиринта переулков и оказываемся в лавке с продуктами для завтрака; там женщина готовит блюдо, которое я никогда раньше не видела. Это dan bing. Она ловко распределяет жидкое тесто в форме идеального плоского круга, сверху разбивает яйцо и посыпает все это зеленым луком. Я не особенно голодна – отчасти, наверное, потому, что не спала ночью и теперь чувствую вялость во всем теле, но все же, едва ощутив аромат, я начинаю буквально пускать слюнки.
В магазине также продают fantuan – это блюдо я знаю: рисовые пирожки с начинкой из сладкой сушеной свинины song, красновато-коричневые и пушистые, как хлопок. В начальной школе я как-то принесла fantuan на обед. Когда мои одноклассники увидели начинку rou-song, то принялись дразнить меня, приговаривая, что я ем пряжу и потом буду кашлять волосяными шариками, как кошка.
Женщина вытирает пальцы о фартук и заворачивает наш заказ. Ее взгляд скользит по мне, на миг задерживаясь на лице, – решительный, как прикосновение.
– Hunxie, – говорит она бабушке, которая отсчитывает на своей нежно-морщинистой ладони монеты, раскладывая их по кругу. Уайпо выдает вереницу слов – но так быстро, что я не могу понять ни одного. Продавщица улыбается мне, говорит что-то о том, что я американка, что я красивая. Несколько посетителей за соседними столиками поворачиваются и принимаются глазеть на меня. Под их взглядами кожу начинает покалывать.
Мы с Уайпо едим на ходу. Стаканы с охлажденным соевым молоком потеют у нас в руках, конденсат собирается в капли, капли – в струйки, и вода стекает по моим пальцам от одного сустава к суставу.
– Shenme shi… hunxie? – спрашиваю я. Ее глаза блестят. Ей нравится, когда я пытаюсь говорить на мандарине.
– Hunxie, – повторяет она и принимается объяснять этот термин.
Наконец я понимаю – это значит межрасовый. А затем узнаю и отдельные части слова, будто внезапно начинаю различать очертания облаков: hun – смешанный, xie – кровь.
Дома, в Америке, люди иногда говорят, что у меня экзотическая внешность и что я похожа на иностранку. Иногда они даже пытаются выдать это за комплимент. Но вряд ли они понимают, как это звучит на самом деле: будто я какое-то диковинное животное в зоопарке.
Однажды двое ребят в школе спросили меня:
– Ты кто?
Я лишь успела моргнуть, когда один из них добавил:
– Ну, в смысле ты наполовину латиноамериканка или типа того?
Я сказала, что моя мать из Тайваня, и второй парень толкнул первого в плечо.
– Это где-то в Азии. Так что ты должен мне пятерку.
Мне они больше ничего не сказали – лишь развернулись и пошли прочь, продолжив перекидываться смешками.
Конечно, такое случается не каждый день, но достаточно, чтобы не давать мне забыть: для людей я другая.
Вот и сейчас: меня так прямо и назвали – hunxie, полукровка, – будто прикрепили на лоб распечатанный ярлык… С этим ощущением внутри живота что-то закручивается – что-то темное и сине-лиловое.
Мы вернулись в квартиру: Уайгон расположился на диване, уложив подушки себе под спину и локти. Он, словно завороженный, смотрит по телевизору музыкальный клип с выключенным звуком. Дюжина азиатских мужчин танцуют в шестиугольном туннеле с мигающими огнями. Экран взрывается дождем из перьев.
Уайпо вручает ему dan bing с соевым молоком и подходит к домашнему алтарю. Ее пальцы, обычно слегка трясущиеся, теперь держат спичку неожиданно уверенно. Пламя следует за ее рукой, как хвост кометы, и, прикоснувшись к ароматической палочке, зажигается яркой точкой. По комнате разносится древесный запах. Я наблюдаю за ленивым завитком дыма и думаю о коробочке с черными палочками в моей комнате. Но ведь сейчас никаких шепчущих голосов не слышно. Неужели мне все показалось?
Рядом с чашей для благовоний стоит широкая керамическая ваза, расписанная синими драконами, – в ее глянцевой отделке отражаются то свет, то тень. Серый дым выписывает перед драконами пируэты. В какой-то момент кажется, будто один из них повернул голову и смот-рит на меня сквозь дымку: зубы оголены, когти наружу. Мгновение – и дым улетучивается. Дракон снова становится двухмерным и неподвижным и лишь посверкивает в направлении фотографии без рамки, прислоненной к чаше с фруктами.
Я не замечала раньше эту фотографию. Она не больше моей ладони, черно-белая, потертая и вся в отпечатках пальцев. Две маленькие девочки, выпрямившись, сидят на стульях с высокими спинками. Выцветшая копия фотографии, которую я нашла в коробке – и о которой спрашивала папу.
– Уайпо… – начинаю я. Но прежде, чем мне удается подобрать слова, чтобы спросить ее о девочках, квартиру наполняет громкий звук: чирп-чирп-чирп-чирп-чирп-чирп-чирп. Сначала я думаю, что это живая птица, но тут слышу снова: чирп-чирп-чирп-чирп-чирп-чирп-чирп – слишком ритмично, слишком размеренно. Мне знакомо это ясное и «плоское» звучание аудиосэмплов – я часто наблюдала за Акселем, когда он работал над своими композициями; звук, который я слышала теперь, как раз напоминал чириканье птицы, записанное на пленку и поставленное на повтор.
Уайпо проглатывает последний кусочек своего fantuan и бросается к входной двери.
На пороге – почтальон; в руках у него посылка.
Бабушка моментально заводит с ним резвый и энергичный разговор. Ее речь звучит совсем иначе: гласные расширились, согласные стали быстрее и жестче, слоги щелкают и крутятся туда-сюда. Она переключилась с мандарина на тайваньский. Теперь я вовсе ничего не понимаю.
Почтальон уходит, но, стоит Уайпо отойти в сторону, в квартире появляется бледная молодая женщина в блузке с узором из огромных малиновых и зеленых роз. Она чуть старше меня – может, студентка, а может, еще старше. Я ерзаю в кресле, съеживаясь в своих джинсах и просторной футболке. Я взяла лишь несколько вещей помимо тех, которые обычно ношу дома – и которые в любой момент могу испачкать углем или красками.
Уайпо продолжает радостно стрекотать – только теперь она указывает на меня и произносит мое имя. Она вскрывает коробку кухонным ножом и начинает вытаскивать пакетики с закусками, сухофрукты, жестяную коробку чая. На мгновение она переключается на мандарин и бросает какую-то фразу в мою сторону. «Твой отец» – единственное, что мне удается уловить. Когда я качаю головой, она пожимает плечами и возвращается к посылке.
Женщина неуверенно мне улыбается.
– Очень рада познакомиться, Ли.
Когда я слышу ее, меня словно обдает ледяной водой. Она говорит по-английски без всякого акцента.
– Меня зовут Фэн, но у меня есть и английское имя, если так проще…
– Привет, Фэн, – торопливо отвечаю я, раздражаясь: она думает, что я не в состоянии запомнить односложное имя. – Приятно познакомиться.
– Попо сказала, ты немного знаешь мандарин – может, ты предпочитаешь говорить на нем? – Ее руки трепещут, словно мотыльки, нервные и бледные.
– Английский подойдет.
Произнося эти слова, я уже чувствую, как плечи стягивает от какой-то неадекватности происходящего.
– Отлично! – улыбается Фэн. – Мне английский тоже подходит. Можно сказать, новый навык. Ой, у тебя зеленая прядь в волосах! Так модно в Америке?
– Э-э, это везде модно.
– Хм, как интересно. Все, наверное, думают, что ты поп-звезда.
Мне до смерти хочется сменить тему.
– А откуда ты знаешь моих бабушку с дедушкой?
– Ну… – Она выглядит смущенной, неуверенной. – Мы знакомы уже давно. Я старый друг семьи.
Уайпо протягивает мне клочок бумаги из коробки – розовый листок из набора канцелярских принадлежностей «Хелло Китти» с двумя строчками китайских слов, нацарапанными на пиньине; это система романизации, которой научил меня папа, когда я была маленькая. Поскольку все буквы – из английского алфавита, я более или менее сносно могу произнести написанные там слова, хотя и не имею ни малейшего понятия, что они означают.
– Что это? – спрашиваю я.
– Мой адрес – на всякий случай. Но, скорее всего, тебе он не понадобится.
Я киваю.
– Ты здесь живешь?
– Временно. Я уже давно не бывала дома.
И тогда она обращает мое внимание на жесткий белый подарочный пакет, который Уайпо только что достала из коробки. На его передней стороне по диагонали красным каллиграфическим шрифтом напечатаны китайские иероглифы.
– Здесь свежая выпечка с разными начинками: красной фасолью, пастой из семян лотоса, кунжута. Я хотела, чтобы ты попробовала все мои самые любимые. Они просто объедение.
Уайгон уже исследует содержимое пакета. Он запускает голову внутрь и вдыхает аромат завернутой в вощеную бумагу булочки.
Бабушка снова говорит на тайваньском. Она подходит к Фэн; я понимаю, что они очень близки.
В блестящем стекле фоторамки я вижу отражение нас троих. Фэн выглядит так, будто внучкой должна быть она – у нее гладкий черный конский хвост, темные глаза, аккуратные черты лица. Не вписываюсь в картину здесь я. Тонкие волосы – коричневые, да еще и с цветной прядью; совсем не такие густые и блестящие. Глаза – слишком светлые.
Фэн кивает бабушке и с улыбкой поворачивается ко мне.
– В коробке еще сим-карта. У тебя есть смартфон? Эта карточка предоставляет доступ в интернет. Я подумала, тебе может пригодиться.
С помощью разогнутой скрепки Фэн помогает мне вытащить американскую сим-карту и вставить новую.
– Готово, – говорит она.
– Спасибо.
Я думаю о письме Акселя, которое до сих пор не прочитала.
Фэн сияет.
– Если хочешь посмотреть что-то конкретное – просто скажи. Я знаю, тебе понадобится помощь, и сделаю все, что в моих силах.
Я пытаюсь улыбнуться, но лицо кажется неживым и неловким.
– Такой шанс повидаться с родственниками и вместе провести время выпадает нечасто! – Она переплетает и снова распускает пальцы. – Я сделаю все для того, чтобы ты отлично провела время.
– Спасибо, – повторяю я.
Фэн широко улыбается бабушке и дедушке. Они перекидываются парой фраз, но слова пролетают мимо меня так быстро, что я уже отчаиваюсь понять: тайваньский это язык или мандарин.
Уайпо шутит – по крайней мере, такой вывод я делаю, слыша, как хохочут Уайгон и Фэн. Холодная оловянная зависть обволакивает желудок. Уайпо знает меня недостаточно хорошо, чтобы шутить. Она даже не надеется, что я пойму ее шутку.
Фэн запускает ноги в туфли и поворачивается, чтобы помахать мне, – ее тонкие пальцы трепещут взад-вперед; как только она выходит за дверь, мои плечи, застывшие у ушей, наконец с облегчением опускаются, напряжение рассеивается, груз спадает.
Уайпо отправляется на кухню, а Уайгон возвращается на диван к просмотру музыкальных клипов.
Я погружаюсь в кресло рядом с обеденным столом, где сильно пахнет растительным маслом и сахаром. Там же стоит бумажный пакет с выпечкой и штрихообразными словами, напечатанными на передней стороне. Я провожу пальцами по каждой черточке, но все равно не узнаю ни одной буквы. Со слабой надеждой, что на обратной стороне будет надпись на английском, я разворачиваю пакет.
Но надписи там нет. Вместо этого я вижу логотип: красный круг с алой птицей внутри.