Глава 13
Весь мир сошёл с ума или это мой бред?
– Поговорим?
– Нет.
– Я всё равно спрошу.
– Я всё равно не отвечу.
– Что с тобой творится?
Молчу. Как и последние три дня. Макеев задаёт вопросы, я на них не отвечаю. Замкнутый круг. Но товарищ с завидным упорством продолжает безрезультатные попытки.
– Андрюха, скажи уже хоть что-то! – гаркает в отчаянии, дёргая меня за плечо.
Словно закрученный ураганом, останавливаюсь и оборачиваюсь. Сузив глаза, обдаю друга холодным бешенством. Он с таким же выражением лица и непоколебимой решимостью добиться от меня хоть чего-то смотрит. Замираем посредине плаца, давя друг друга тяжёлыми взглядами. Сдаться значит принять поражение. С меня хватит и одного.
– Не хочешь говорить, окей. Тогда слушай. – хрипит Паха сквозь зубы. Закатываю глаза, только чтобы показать, как мне похуй на его речь. Прокручиваюсь и возобновляю движение в сторону парка военной техники. Он быстро нагоняет и вышагивает рядом. – Молчи, если тебе так хочется, но перестань вытворять эту дичь. – я только хмыкаю и вопросительно выгибаю бровь. – Отрицай, не отрицай, но после встречи с Крис у тебя свистит фляга. – делаю вид, что за рёбрами не происходит очередной обвал, стоит только сослуживцу упомянуть её имя. – Опустим очевидные факты того, что случилось у меня дома. Не стану спрашивать и о следующем утре. Но как у тебя хватило мозгов съебаться из части, когда весь командный состав на месте? И с каких, блядь, пор после отбоя можно выходить на прогулки? Ты плюёшь на все правила и законы. Нарушаешь устав так, будто это правила детской игры и их можно переписать. Нельзя, Дикий! Ты не только сам подставляешься, но и остальных подводишь под трибунал! Пацаны молчат только потому, что не хотят быть стукачами, но если им влетит, каждый будет спасать свою шкуру.
– Ты тоже? – высекаю безразлично.
Макей ведёт плечами назад, раздувая грудную клетку.
– Андрюха, мы друзья, и я в жизни тебя не предам, но реши уже свои проблемы с Крис и перестань подставлять сослуживцев.
– У меня нет с ней никаких проблем. – цежу со свистом сквозь скрипящие челюсти. – И вообще никаких дел. Всё, что было, решил ещё когда свалил в самоволку.
– Тогда на кой хер каждую ночь сваливаешь? – не отступает друг, пристально сканируя мою раскрасневшуюся от жары и наращиваемой скорости передвижения рожу.
– Паха, – выдыхаю и беру паузу, дабы перевести слетевшее ко всем чертям дыхание, – тебе больше заняться нечем, кроме как палить меня?
– Лучше тебя буду палить я, а не Гафрионов. Давай откровенно.
Только откровенности мне и не хватало. Вот очень сильно мне хочется выслушивать его теории о наших с Фурией "отношениях". Их нет. В ту же ночь оборвал все контакты, заблокировал её в соцсети и удалил номер. А что было до, уже не имеет значения. Даже если и был бы шанс нормально поговорить и попробовать выстроить что-то, в этом нет смысла по нескольким весомым причинам. Он генеральская дочка с запросами, которые я не смогу удовлетворить, как и сказал взводник. И всё то же расстояние. Америка, Карелия… Прям вообще херня. Да и я понятия не имею, есть ли у Царёвой ко мне что-то, кроме ненависти.
– Расслабься, брат. – отсекаю прохладно. – Если меня поймают, то всю вину возьму на себя. Из-за меня никому не влетит.
– Андрюха. – толкает тихим сипом. Скатываю взгляд в его сторону. – Побег – не выход.
Говорит он явно не о самоволке, и я прекрасно это понимаю. А толку-то от этого?
– Для меня выход. Нихуя не получится. Где она, а где я. – да, я признаюсь в том, что помешался на Царёвой, но не чтобы облегчить душу. Это крик о помощи. Если я сам не могу себя остановить, надежда, что это сделает Макеев. – И хватит об этом. – предупреждаю новые попытки вывести меня на чистую воду. – Можешь не париться, дичь больше творить не буду. Никаких ночных прогулок и съёбов. И никакой Кристины Царёвой. Не говори мне о ней. Я не хочу ничего знать и слышать.
Паха притихает и подкуривает сигарету, нырнув в тень забора. Следую его примеру, прокручивая в пальцах папиросу. Смотрю, как медленно тлеет табак. Как вспыхивают и гаснут листья. Проблема в том, что если подуть, они разгорятся сильнее, но и быстрее истлеют. Где же тот ветер, который погасит мои чувства к Фурии?
Всю пятницу работаем с техникой. Я и ещё трое техников занимаемся обслуживанием, а остальные намывают и полируют до блеска броню.
– Надо было идти в танкисты. – брякает Иридиев, выныривая из-под башни Т-64. – Кайф же, катайся и стреляй.
– Ага, кайф. – отбиваю, не отрываясь от изучения сложной схемы транзисторов и резисторов. – Торчать целыми днями в консервной банке, а пострелять тебе будут давать раз в полгода, потому что снаряды дорогие. И не забывай, что вся обслужка машины на его экипаже.
– Так какого хера этим занимаемся мы? – трещит Гребенский снизу, начищая гусеницы.
– Спроси чего попроще. – рыкаю, прикрывая глаза.
От всей этой херни башка трещит. Бессонница тоже аукается. Никак не могу сообразить, как подключить чёртову лампочку. А в придачу ко всему, генерал Царёв лично проверяет нашу работу. Вот только когда вижу его, накатывает не благоговейный страх перед главнокомандующим, а мысли о его дочке. Видимо, мне понадобится ещё немало времени, чтобы избавиться от неё.
В коротком перерыве падаем на бордюр в тени высоких тополей.
– Диксон, сигаретой поделишься? – сечёт кто-то справа.
Молча протягиваю пачку, уже не ожидая возврата. Травлю кровь никотином. В последние две недели запасы курева быстро кончаются.
– Кто завтра в увал? – лупит Ванёк, откинувшись на руки и вытянув вперёд ноги.
Стягиваю кепку и подставляю морду солнечным лучам.
– Мы с Диким. – отбивает за меня Макей.
– Герыч, ты тоже?
– Ейс ав коз. – коверкает язык Гребенский.
– А может, толпой в киноху завалимся? – с энтузиазмом предлагает Иридиев, туша окурок об асфальт. – Там какой-то трешовый триллер вышел.
– Посланники смерти? – сечёт Гера.
– Ага. Читал анонс, публика в восторге. Пишут, что мозг сломать можно.
– Дикий, это по твоей части. – ржёт Ваня.
У меня нет ни капли настроя и желания торчать весь день в окружении рож, которые приходится лицезреть ежедневно в течении года, но и тут Паха свинью подкладывает. Чеша затылок, бомбит, не давая мне возможности отказаться:
– Дюха, ты же у нас мозговитый. Спорим, что до конца фильма не разгадаешь загадку.
– На косарь? – толкаю лениво.
– Да хоть на пять.
– Я в теме. – поддерживает Даниил.
Не то чтобы мне нужны были деньги, но лишними они никогда не бывают.
– Делайте ставки, парни, и готовьте деньги. – рублю, подтянув уголки губ в усмешке. – Ещё до половины фильма я разгадаю, кто убийца.
– Не заливай, Дикий.
– Отсоси, Гребень. – поднявшись на ноги, показываю "балалейку" и уворачиваюсь от летящего в меня кирпича. – Ну ты, Герыч, и мазила. Тебе в роту снайперов надо. Вместо мишени.
– Уёбок! – вопит сослуживец, подрываясь следом.
– Ноги как у Дикого сначала отрасти, а потом в догонялки играй! – орут ребята.
Этой ночью снова изучаю криво побеленный потолок, но не делаю попыток нарваться на неприятности. Макей прав, и я это прекрасно понимаю. Парни не сдадут, но из-за меня подставляться никто не станет. До конца службы осталось меньше четырёх месяцев, и заработать себе "чёрное" дело не самая лучшая перспектива. К тому же, рассматривания потолка не такое уж и скучное занятие.
Утром все навеселе. Поддерживаю шутки смехом. Кажется, я начинаю понимать, почему Фурия ведёт себя так, будто ей на весь мир похую. Вот в чём заключается игра: прятать внутренний пиздец, никому не показывать, что происходит у тебя на душе. Достаточно и того, что Пахан в курсе.
– Во сколько там сеанс? – выбивает Гера.
– В четырнадцать сорок.
– Есть планы, что делать до этого времени? – толкает Макей.
– Жрать! – во всё горло оповещает Ванёк.
После кафехи, убивая время, прогуливаемся по одному из проспектов Владивостока, поглядывая на синюю полосу залива вдалеке. Пацаны присвистывают и вываливают глазные яблоки, стоит пройти мимо хоть одной симпатичной девчонке. К некоторым откровенно пристают. Нимирову даже удаётся выбить у одной номер телефона.
– Как с голодного края. – гогочет Макеев, когда сослуживцы дружно поворачивают головы на высокую брюнетку в коротком белом платье.
– А ты не пизди, Макей. К тебе вон какая красотка заезжала на днях.
С моего лица сползают все краски. С Пахиного улыбка. Глаза сужаются. Он заталкивает руки в карманы армейских брюк и передёргивает плечами.
– Есть такое.
– Ты так и не сказал, кому душу продал, чтобы она к тебе попала.
Друг бросает на меня быстрый взгляд и отводит глаза в сторону. Блядь, неужели всё настолько очевидно? Я не говорил, что у меня к Кристине, но он будто и так знает. Сначала Гафрионов, теперь Макей. Кто ещё в теме, что я помешался на Фурии? Окидываю парней настороженным взглядом, но они не обращают на меня никакого внимания, продолжая расспрашивать Паху о Царёвой. Незаметно сглатываю плотный нервный ком и перевожу потерявшее стабильность дыхание. Как мне избавиться от неё, если всё кругом напоминает? Даже блядские декоративные маки, высаженные на клумбах, так и кричат, что хер у меня это получится.
Несмотря на начало лета и непосредственную близость Восточного Босфора, жара стоит запредельная. Столбик термометра на одном из магазинов показывает двадцать восемь градусов в тени. Из-под кепки за шиворот скатываются раскалённые капли пота. Умываю лицо и поливаю голову в одном из городских фонтанов.
– Я бы сейчас в него нырнул. – ноет Гера.
– Могу помочь. – полушутя предлагает Ванёк, толкая того к бортику.
Гребень ловко уворачивается и, зачерпнув ладонью воды, поливает Нимирова.
– Дети малые. – бубню, отходя в сторону.
Паха в стороне с кем-то звиздит по телефону. Падаю спиной на ствол дерева, мечтая хоть о лёгком ветерке. Из-под полуопущенных век наблюдаю, как бесятся парни. Они во многом напоминают мне младших братьев. Такие же бесящие, но родные. Жаль только, что после службы мы, скорее всего, больше не встретимся. Нимиров живёт в Краснодарском крае, Гребенский в Астрахани, а Иридиев вообще из Уссурийска.
В торгово-развлекательном центре на полную мощь пашут кондиционеры. Как только минуем главный вход, в одночасье выдыхаем с очевидным облегчением. Холодный воздух пробирается под влажную ткань военной формы и оседает не особо приятными мурашками на покрытой потом коже. Ёжусь, маршируя к эскалаторам. Несколько девушек, одетых слишком откровенно, становятся на ступеньки перед нами. Ребята, толкая друг друга плечами, стараются заглянуть под короткие юбки.
– Ну увидишь ты её трусы, и что с того? – рычу с ярым раздражением. – Понимаю, когда страдаешь такой хернёй в четырнадцать, а не в двадцать.
– Диксон, а ты с каких пор таким душнилой стал? – рыкает Нимиров, повернув на меня морду. – Не порти всем настрой своим тухлым видом.
Вывалив товарищу фак, переключаю внимание на ходящие внизу толпы народа. В какой-то момент мозги покидают меня окончательно, ибо мне кажется, что я вижу проплывающую по коридору Фурию.
Заебись, блядь! Теперь она мне и наяву мерещится. Если в ближайшем будущем это не прекратится, то я добровольно обращусь к армейскому психологу за помощью. Так не может больше продолжаться. Я скатываюсь в безумие.
– Какой поп корн кому? – выбивает Даня, занимая очередь.
Мнения, естественно, расходятся. Макей опять висит на трубе. Закончив разговор, выглядит мрачнее тучи. Скрипя зубами, сжимает и разжимает кулаки.
– Пацаны, я вас покидаю. Предки срочно вызывают. Андрюха, держи ключи от хаты. – протягивает мне связку. – Если чё, располагайся, будь как дома. Я подкачу, как только появится вариант. Пока, парни. Всех люблю. – ржёт он, рассылая воздушные поцелуи.
– А как же засосаться перед расставанием? – орёт Ванька вслед.
Пока все ржём, народ кругом в тотальном ахуе. Только те, кто сам прошёл службу, понимают армейские приколы.
Занимаем свои места в полутёмном зале. Рядом садится красивая девушка, но я едва задеваю её взором. Скидываю китель и вешаю на спинку сидения. Откидываюсь на сидушке, занимая удобное положение для просмотра фильма.
– Я так боюсь всех этих ужастиков. Не обращай внимания, есть буду визжать. – смеётся та самая девушка.
Поворачиваю на неё голову, впервые проявляя интерес к кому-то, кроме Царёвой. И дело не в том, что она мне нравится или вызывает какие-то другие реакции. Просто я должен любыми способами выбросить из головы Фурию. Так почему бы не с ней?
Принуждённо расслабляю мышцы и улыбаюсь ей:
– Я никому не скажу. – подмигиваю, задевая пальцами её руку, типа случайно. Тёмные глаза шатенки вспыхивают. – А если будет очень страшно, готов подставить плечо.
Пухлые губы девушки растягиваются шире. Я же с трудом заставляю себя держать лыбу.
– Таня. – тянет тонкие пальцы с длинными наращенными ногтями.
– Андрей. – на секунду сжимаю кисть.
– Не думала, Андрей, что остались в наше время рыцари. – нараспев тянет она, прижимаясь голым плечом к моему.
Свет гаснет. На белое полотно выводят рекламу и анонсы новинок. Кладу руку на подлокотник, а Таня сверху опускает свою. Семи пядей во лбу не надо, чтобы понять намёк. Вот только следом прилетает ещё один. Ещё одна девушка пробирается сквозь забитые ряды и занимает место рядом с шатенкой.
– Sorry, Киреева. Такое чувство, что всем придавило. В туалет не пробьёшься.
От звука этого голоса меня переклинивает. Резко дёргаюсь вперёд, поворачиваясь в сторону девчонок. Забыв о шатенке, впериваю остекленевший взгляд в янтарные глаза Фурии.
– Какого?.. – хриплю прихуевши.
– И ты здесь, Андрюша? С моей подругой Таней уже познакомился?
– Дикий, ты чё взбесился?
– Сядь!
– Царёва. – выдыхаю отупело. – Ты здесь откуда?
– Пришла кино посмотреть. – холодно отбивает стерва, закидывая в рот поп корн. – Расслабься, Андрюша, и присядь. Фильм начинается, а ты людям мешаешь.
Кроша зубы, паркуюсь обратно. На мобилу прилетает сообщение.
Макей: Соррян, предупредить не успел. Надеюсь, не будет никаких проблем, если Крис подтянется?
– Никаких проблем? Я тебя, суку, убью. – шиплю беззвучно. – Я тебя, блядь, убью.
Глава 14
Это нельзя остановить
Виснущая на Диком Киреева.
Это всё, что я улавливаю в процессе киносеанса. В моменты самой трешовой жути, происходящей на экране, крашеная сука, типа подруга, льнёт к нему. Едва ли не верхом забирается, пряча размалёванный face на мощной груди. Так и психопат не лучше. Обнимает. Что-то говорит ей со снисходительной улыбкой, говорящей: успокойся, дурочка, тут нечего бояться.
Мне тоже хочется вопить, как та самая фурия, но только от сжигающей ревности. Ничего не могу с собой поделать. Держала дистанцию из последних сил, пусть и тянуло каждую ночь написать Андрюше. Но увидела, что он меня заблочил, и поняла, что он, как и я, старается избегать любого, даже самого невинного контакта.
"Знаешь, Кристина, я тебя ненавижу."
Эти слова до сих пор преследуют меня во снах и наяву. Иногда мне снится, что буквы с телефона оживают, выбираются с экрана, растут, преобразуются и превращаются в клоны Дикого. Они окружают меня и повторяют: я тебя ненавижу. И куда я не бегу, где не прячусь, ледяной, промораживающий до костей, густой голос мужчины преследует меня.
Сейчас я тоже ненавижу! Ненавижу его! Ненавижу шлюху-Таньку! Ненавижу предателя-Пашку!
Если бы он хоть словом обмолвился, что другом, с которым он собирался в кино, будет Андрей, то я бы в жизни не пришла! Даже сам предложил подругу с собой взять, чтобы "товарищ не скучал". Промокашка, блин, не друг, а bitch. И свалил под шум волны, пока мы не столкнулись с психом. Знал же, скотина, что я его в фундамент закопаю за такие выкрутасы. Он же в курсе, что я влюблена в Андрея. Зачем тогда так поступил?
Очередной визг Киреевой привлекает моё внимание. Она вжимается лицом в шею парня, цепляясь пальцами в плечи. Я скалю зубы, сцарапывая ногтями подлокотники. Его крупная ладонь медленно скатывается с лопаток на поясницу и… ниже. Прокусываю губу. Ротовую полость заливает кровь. Забив на физическую боль, добиваю себя сердечной. Смотрю на то, как Дикий обнимает Таньку. Гладит спину. В яркой вспышке прожектора мне даже видится, что он целует её в лоб.
Я не могу на это смотреть. Не могу!
Хорошо, что в зале темно, а в пляшущих отсветах с экрана не рассмотреть моё лицо. Так сложно держать маску, когда болезненные вибрации сдуревшего сердца оглушают. Отворачиваюсь в противоположную сторону, высасывая кровь из разгрызенной губы. Там же прячу непрошенную соль.
Мамочки, почему я не могу с этим справиться? Со всем могу, а с этим нет!
Но я никому не позволю увидеть своих слёз. Тогда… В машине… Я не смогла сдержать их. Целовала Андрюшу и плакала, уже тогда зная, что этот поцелуй будет последним.
– Убийца – первая жертва. – громко извещает Дикий.
Резким движением возвращаюсь в нормальное положение, делая вид, что меня не интересует разговор парней, но всё равно обращаюсь в слух.
– Не заливай, Диксон.
Диксон?
– Эта ненормальная? Она даже ложку держать не может, не то, что мужиков валить.
– Это она. Обычно убийцей оказывается тот, от кого меньше всего этого ожидаешь. – победно выписывает Андрей.
– По твоей логике, так убийцей должен быть попугай.
Они дружно смеются. Киреева так вообще заливается. Так и тянет прихлопнуть ей рот. С ноги.
– Крис, а ты как думаешь? – льёт Таня.
– What? – выбиваю бездумно.
– Кто, по-твоему, убийца?
– Собака. – ляпаю первое, что приходит в голову.
– Но там не собаки. – непонимающе восклицает Танька.
– Мне насрать. – рявкаю раздражённо.
Хватаю стакан с колой и тяну из трубочки, едва не давясь напитком, уткнувшись глазами в полотно. Делаю вид, что кровавая резня самое увлекательное, что мне приходилось лицезреть. Боковым зрением подмечаю, как сука роняет голову на плечо Дикого. Как пальцами поднимается от колена выше. Как его ладонь сжимает её чуть ниже плеча. Они выглядят как настоящая влюблённая пара, пришедшая вместе посмотреть фильм. И я не могу это выносить!
Поднимаюсь и, не отвечая на вопросительные взгляды посетителей и совзводников Пашки, выхожу из кинозала. Андрей и Танька даже не замечают моего ухода. Едва ли не бегом мчу в уборную и бросаюсь к раковине. Сжимаю пальцами фаянсовый выступ, пока костяшки не краснеют, а после не приобретают бледно жёлтый оттенок. Тяжело, надрывно дыша, впериваю взгляд в блестящие слезами глаза своего отражения. Неужели то, что я там вижу, сейчас происходит со мной? Столько в них горького отчаяния и боли, которую ни один анестетик не берёт, что не верится, будто они мне принадлежат.
У нас даже ничего не было. Немного соблазнения, пара бешеных поцелуев, сумасшедшее желание и один короткий, относительно нормальный разговор, а я выть готова от сердечных мук, что терзают несчастный орган, замедляющийся при виде этой парочки. Ещё чуть-чуть и совсем остановится.
Прокушенная губа ноет. Кровь выделяется мелкой каплей. Собираю её языком, но чувствую совсем другой вкус. Не своей крови. Его… Он другой. Более терпкий, крепкий, пьянящий. И вдруг понимаю, что не хочу, чтобы Танька попробовала его. Этот мужчина мой. Только мой.
Я не стану думать о том, что лето кончится, и мне придётся вернуться в Америку. Пусть так. Но это случится не сегодня и не завтра. Впереди два с половиной месяца. Достаточно ли этого времени, чтобы вкусить запретный плод и насытиться им? Не знаю. Но знаю кое-что другое. Он манит слишком сильно. Я больше не могу противиться притяжению. Для чего нужны запреты, если не для нарушения? Есть сегодня. А завтра… Завтра тоже будет новое сегодня. И я буду жить в сегодняшнем дне. Кажется, я свихнулась достаточно, чтобы поставить на кон всё ради джекпота. Шансы на выигрыш минимальные, но они не равны нулю. Один шанс на миллиард, и я его использую.
– Ты мой, Андрей. Если ещё нет, то будешь. Ведь я так сильно тебя ненавижу. – извещаю отражение в зеркале с хитрой улыбкой.
Собираю края свободной чёрной футболки и завязываю под грудью, оголяя плоский живот. Немного приспускаю шорты на бёдрах. Провожу по губам кисточкой, придавая им блеска.
– Вот так! – вскрикиваю шёпотом, улыбаясь полученному результату.
Если не возьму его этим, то у меня есть план "Б", а ещё "В" и "Г". Разобраться с Танькой проблем не составит. Сложность заключается в том, что я не могу предугадать реакцию Андрея на свои действия. Из прошлого опыта уже знаю, что от него можно ждать чего угодно. Прекрасно помню, что давала себе обещание держаться от него как можно дальше, чтобы потом не стало больнее, но просто, мать вашу, не могу с собой справиться. После… Будь что будет, но сейчас он нужен мне.
Легко, едва касаясь пола, возвращаюсь в кинозал, по пути захватив новый стакан колы для отвода глаз, мол, за ним и выходила. Моё возвращение не остаётся незамеченным никем. В этот раз прохожу по ряду с другой стороны. Качая бёдрами перед офигевшим лицо Дикого, продвигаюсь на своё место.
– Ты где была? – толкает Киреева мне в ухо.
Пожимаю плечами и показываю полный стакан.
До конца фильма увлечённо смотрю в экран, приказывая себе каждый раз, когда визжит Таня, не смотреть в ту сторону. После окончания поднимаюсь первая и возвращаюсь тем же путём. Мужские шероховатые пальцы прикасаются к спине. Встрепенувшись, словно потревоженная птичка, бросаю растерянный взгляд через плечо на невозмутимую рожу Андрея. Только опасные вспышки в глубине чёрных глаз таят истину. Уверена, что он сделал это не случайно.
– Не верю, что ты оказался прав. – возмущается один из солдат, выходя из кинозала.
– Гони бабки. – отбивает Андрей, вытягивая руку.
Шагая впереди, поворачиваюсь задом, сцепив руки за спиной, и с улыбкой выталкиваю:
– Какие планы дальше?
– Это же ты Макея тёлка? – режет самый высокий парень.
Самый высокий, не считая Дикого.
– Фуф, никакого такта. – буркаю раздражённо, прожигая его злобным взглядом. – Тёлка в селе, из которого ты выполз, питекантроп.
– Ой, ладно. – с тем же недовольством бухтит он. – Какие все обидчивые нынче.
– Гребень, не перегибай. – вставляет Андрюша.
Лишь вскользь цепляю его лицо и так же неуловимо руку, в которую цепляется Киреева, и отворачиваюсь.
– Может, хоть познакомимся? – нагоняет меня светловолосый красавчик и топает рядом. – Я Даниил. А на Герыча внимания не обращай. Он у нас тупенький.
Фыркнув со смеху, улыбаюсь шире и протягиваю парню руку.
– Крис.
– Красивое имя.
– Спасибо. Меня так мама назвала. Папа рассказывал, что они едва ли не войну устроили. Он о сыне мечтал, и я должна была быть Сашей или Женей, но мама победила.
Даня тоже смеётся. Он из всей этой компании кажется самым нормальным.
– Ну что же, Крис, как ты уже догадалась, – притормаживая, хлопает по плечу того, что назвал меня тёлкой, – этот клоун Гера.
– Сам ты клоун, упырь.
Проигнорировав клоуна, представляет второго парня:
– Иван-болван.
– Ты сейчас нарвёшься, долбоящер. – рявкает Ваня, но Даниил только смеётся.
– С Адрюхой, как я понимаю, вы уже знакомы.
Как бы мне ни хотелось сделать вид, что его для меня не существует, не хочу выглядеть странной и вызывать вопросы. Убрав за ухо прядь волос, переключаю внимание на Дикого и киваю.
– Немного. Так, пару раз пересекались. А эта липучка, – указываю глазами на Танину ладонь, впившуюся в локоть психопата, – Танька.
– Царёва, чё за наезды? – вопит Киреева.
– Царёва? – вопросительно толкает Ваня.
– Уж не дочка генерала Царёва?
– Она самая. – подтверждаю легкомысленно. – И, Киреева, это не наезды, а констатация факта. Неужели ты не можешь один день вести себя не как шлюха? Хоть раз просто погулять, а не виснуть на первого попавшегося?
Чем больше я говорю, тем сильнее вскипает отравленная ревностью кровь. Дикий припечатывает меня чёрными котлами, играя челюстями. Желваки так явственно выделяются, что, кажется, сейчас прорвут кожу.
– Чё ты за тварь такая? – взвизгивает Таня.
– Не забывай, Танюша, с кем ты говоришь. – выбиваю угрожающе.
– Закрой рот, Царёва. – рычит Дикий, высвобождая руку и наступая на меня.
Задираю голову вверх, не разрывая зрительного контакта. Грудная клетка парня с грохотом качает кислород. Я с той же яростью дышу.
– Так заткни меня своим излюбленным способом. – шиплю так тихо, что никто, кроме него, этого не слышит. Его зубы скрипят. Мышцы на плечах и руках натягивают плотную ткань. В какой-то момент мне начинает казаться, что он становится больше, мощнее, подавляющее. Создаётся впечатление, что тёмная аура, порождённая ненавистью, заполняет всё пространство. Она давит и угнетает. Но я не была бы собой, если бы так просто позволила себя запугать. – Или при товарищах стесняешься? Боишься, что они поймут то, что между нами что-то есть? – бомблю, иронично выгнув бровь.
– Ни-ху-я. – пробивает металлом каждый слог. – Нихуя, Фурия, между нами нет.
– Тогда скажи, как сильно ты меня ненавидишь.
Андрея словно током шьёт. Вижу, как невидимая судорога пролетает по его телу.
– Ты себе даже представить не можешь. – цедит он грубо.
– У меня пропало желание веселиться. – вбивается между нами Киреева. Едва держусь, чтобы всю рожу ей не исцарапать. Но стерва меня будто не замечает. Поворачивается к психу и поёт: – Хочешь уехать со мной?
Дикий смотрит на меня. Прямо в глаза и… соглашается.
– С удовольствием.
Я умираю. Прямо посредине торгового центра. Замираю безжизненной статуей. Вся злость угасает, оставляя только болезненное разочарование. Крепче вжимаю пальцы в предплечья, чтобы скрыть дрожь. Вскрываю зубами рану на губе. Чувствую, как капля крови стекает по подбородку. Она же оседает алым пятном на светлом полу. Парни о чём-то говорят с Андреем. Киреева с победным выражением трётся около него. Крик застревает в горле вместе со слезами. Обида душит. Словно стая пирующих волков внутри органы раздирает. Нутро заполняется кровью. Я ощущаю её сладкий металлический запах. Он оседает в носу, лишая обоняния. К глотке подкатывает тошнота. Хочется выть, орать, скулить, покалечить Кирееву, наброситься на Андрея и высказать ему всё! Но тогда все поймут, что со мной происходит, какая буря гремит за рёбрами, сколько боли причиняет безразличие человека, в которого влюблена. Его жестокий поступок ранит так глубоко, как никогда не цепляло ничего другого. Меня уже предавали, но тогда справлялась. А сейчас…
Дикий обнимает Таньку за талию и ведёт к эскалаторам. Она притискивается к нему грудью. Опускаю ресницы, только чтобы не видеть их вместе. Обо всех своих планах забываю. Заглатываю пропитанный ненавистью и горечью кислород. Расплываюсь в улыбке и со всей доброжелательностью кричу ему в спину:
– Андрюша, ты только обязательно предохраняйся, а то подцепишь что-нибудь!
Киреева краснеет от гнева. Я улыбаюсь до ушей, маша им рукой в прощании.
– Не обращай на неё внимания. – последнее, что я слышу, прежде чем парочка растворяется в толпе.
Ну что же? Я актриса и знаю свою роль. Беззаботная, весёлая, счастливая девушка, у которой в жизни всё зашибись. У неё нет проблем и разочарований. У неё не болит сердце и не истекает кровью изрезанная душа. Её не раздирает на куски от желания сорваться следом и признаться Дикому в том, что она к нему чувствует. И ей совсем не хочется остановить его и сказать: не уходи с ней, останься со мной, потому что я влюблена в тебя.
Я – Кристина Царёва. И сегодня я проиграла.
– Раз уж моя половинка слилась, предлагаю вам, парни, составить мне компанию. Я на колёсах. Как на счёт скататься к заливу? Что скажете? – смеюсь с видимым задором.
Они сомневаются. Мнутся, не спеша соглашаться.
– Макей нас потом приёбнет.
– Пф… – фыркаю, безразлично отмахнувшись от глупого предположения. – Это я его убью за то, что бросил меня одну. Ну так что, едем? – выбиваю из сумочки ключи от Хаммера, держа за кольцо перед их лицами.
– Чем чёрт не шутит. – соглашается Даня. – Когда ещё выпадет шанс скататься на залив?
До вечера играю роль. Улыбаюсь, смеюсь, плаваю в прохладной воде, общаюсь с сослуживцами друга, продолжая поддерживать ложь о том, что Пашка мой парень. Так никто из них не станет подбиваться клинья. Да и после того, как узнали, кто мой папа, вряд ли у кого-то из них возникло бы такое желание. Мы легко находим общий язык, особенно с Даниилом, но время близится к вечеру и приходится подвезти парней до части.
На парковке не задерживаюсь, дабы не искушать себя новой порцией страданий по Андрею. Настроения ехать домой совсем нет. Голос пропадает, сменяясь дробными вдохами и выдохами. Я весь день провела на грани, и мне просто необходимо время и одиночество, чтобы прийти в себя.
Предупредив папу, что буду поздно, еду на квартиру к Пашке. Не задумываясь, отпираю дверь запасными ключами и вхожу. Сбрасываю влажную от солоноватой воды залива одежду, едва войдя в ванную. Выкручиваю вентиль на кипяток, обжигая кожу, в надежде спалить все нервные окончания в теле и перестать что-либо чувствовать. Я устала, расстроена, полностью опустошена и разбита. Прошло около трёх часов, а значит, Андрюша провёл всё с это время с Киреевой. Я могла бы быть на её месте.
– Почему у меня ничего не получается? – всхлипываю жалостно, зажав рот ладонью и опустив голову вниз под обжигающими потоками.
Струи бьют по спине, плечам и макушке. Слёзы переполняют глаза и смешиваются с водой. Часть соли оседает на губах, придавая им вкус отчаяния и горя.
Лишь выплакав в одиночестве всё, что разматывало душевную стабильность, выхожу из душа и закутываюсь в полотенце. В этот самый момент раздаётся звук открываемой двери. Я сразу зверею.
Если бы Паша не подстроил эту встречу, то ничего этого не было бы!
Вылетаю в коридор, начиная орать ещё по пути.
– Ты хоть представляешь, что натворил, сволочь?! Я никогда тебе этого не прощу! Ты знал, что я…
Слова стынут на губах, когда вместо друга скрещиваю взгляды с обсидиановыми провалами чёрных глаз. Вдохнув, захлёбываюсь. Дикий шагает на меня. В его заострившихся чертах лица столько ненависти, злобы и бешенства, что впервые с момента знакомства я начинаю его бояться и пятиться назад, до хруста сжимая пальцы на узле полотенца. Спина упирается в стену. Мужчина прижимает меня сталью горячего тела, отрезая пути к спасению. Наклоняется к моему лицу и шипит:
– Я ненавижу тебя, Фурия. Ты даже представить не можешь, как сильно я тебя ненавижу.
Открываю рот, намереваясь закричать, но он поглощает мой крик, впечатываясь жёстким поцелуем в искусанные губы.
Глава 15
Я не могу пережить этого снова
– Отпусти меня! Пусти, психопат! Убери руки! – ору, отворачивая голову вбок и избегая его требовательных губ и яростного грубого поцелуя.
Психопат не останавливается. Скатывает губы на шею. Кусает за горло. Упираюсь ладонями в крепкую грудь, стараясь оттолкнуть мужчину, но даже на миллиметр не получается его сдвинуть. Столько силы таит в себе это железобетонное тело, что мои бесполезные попытки спастись с треском проваливаются. Ощущаю, как острые зубы впиваются в кожу. Сгибаю пальцы и вгоняю ногти в грудину, но слой плотной военной формы смягчает мою атаку, и она остаётся даже незамеченной.
– Остановись, Андрей! Что ты делаешь?! Остановись! – воплю в отчаянии.
Он отрывается от моего горла и с силой вжимается лоб в лоб. Затылком упираюсь в стену. От напора, с которым давит ненормальный, череп хрустит. Голова раскалывается на части. Меня трясёт так сильно, что зубы выбивают неровную дробь. Большие ладони сдавливают бока до синяков. Пальцы впиваются в плоть.
– Что я делаю, Фурия? – шипит он озверело. – Разве ты не этого добивалась? Все твои игры и провокации были не ради того, чтобы лишить меня человечности и спровоцировать на то, чтобы я взял тебя силой? Даже сегодня… Как ты виляла задницей, как выставляла себя на обозрение перед всеми, как манила блядская татуировка на спине. – переведя руку на копчик, с нажимом ведёт по выбитым символам. Кажется, что полотенце вспыхивает и испепеляется – такой жар его руки и тело выдают. – Разве ты не этого хотела?
Вторая кисть спадает к нижнему краю полотенца. Ползёт вверх по внутренней части бедра. Сжимаю ноги, силясь заблокировать его движения, но это тоже не действует. Псих проталкивает колено мне между ног и рывком разводит их в стороны, продолжая подниматься вверх. Я задыхаюсь от ужаса и безумия, наполнившего его чёрные глаза. Шершавые пальцы без нежности и ласки разводят половые губы и с жёстким нажимом скользят между ними.
– Ты пьян, Андрей. Остановись. – шепчу испуганно, пытаясь сомкнуть бёдра. Хватаю его руку своими двумя, но паника лишает физических сил. – Не надо. Ты сошёл с ума.
Мужчина прикусывает мою верхнюю губу и хрипит:
– Ты это сделала со мной. Лишила сна и разума. Ты этого хотела. Ты этого добивалась. Теперь ты получишь то, что заслужила, чёртова стерва.
В его обсидиановых провалах нет и проблеска жалости или сознания. Он либо в драбадан пьян, либо совсем обезумел.
Требовательный язык лижет мои губы. Толкается в рот, напарываясь на стену плотно сжатых зубов. Психопат свободной рукой давит на нижнюю челюсть. От боли вскрикиваю и разжимаю челюсти, чем он сразу пользуется. Пальцы продолжают терзать мою потаённую плоть. Вгоняю ногти ему в шею. Он рывком засаживает в меня два пальца. От боли и неожиданности перед глазами всё плывёт в пелене слёз. Низ живота режет, а влагалище горит, будто в него только что вонзили раскалённый на открытом огне обоюдоострый нож. Меня трясёт. Сопротивляться больше не могу. Ужас сковывает не только движения, но и органы, голос. Слёзы безудержно покидают глаза и катятся по щекам, капают с подбородка, разбиваются о жестокие губы. Страх повторения кошмара накрывает с головой и топит. Ненормальный загоняет пальцы глубже. Крик продирает глотку до крови.
– Остановись… Прошу… – выталкиваю, роняя руки вниз.
– Умоляй. – рычит Дикий, поднимая голову.
С трудом могу ему в глаза смотреть, но делаю это и шуршу со всхлипами:
– Умоляю, Андрей. Не надо…
– Ты боишься? – рявкает, вынимая пальцы и вбивая обратно.
– Остановись… – толкаю уже без звука.
Сознание плывёт. Туман застилает разум, клубится в глазах.
– Ты именно этого и добивалась. Разве нет?! – не успокаивается он. Выдёргивает пальцы из моего тела и отступает на шаг, прижимая чуть выше груди одной рукой к стене, а второй распуская ремень на штанах. – Ты текла, стоило мне коснуться тебя. Что сейчас не так? Тебе не нравится, когда теряешь контроль над ситуацией?
Спускает штаны и сжимает ладонью гигантский бугор через боксеры. Поддевает резинку, намереваясь снять их, и тут меня выносит. С размаху бьюсь затылком о стену и верещу:
– Не делай этого! Умоляю, не надо!
– Почему не делать? – спокойно отбивает мужчина.
– Потому что меня изнасиловали! – ору ему в лицо, захлёбываясь слезами. Горло саднит. Сжимаю кулаки, озвучивая то, что никогда не произносила вслух. Но я просто не выдержу во второй раз. Не смогу. – Меня… Меня… Не надо… – вою, сползая по стене на пол.
Подтягиваю колени к груди, оборачиваю их руками и давлюсь рыданиями. Кричу и вою, не в силах больше удерживать в себе кошмар, сломавший мою жизнь. Если он повторится… Если снова… От рёва кашляю, разбрызгивая слёзы и слюну. Из носа течёт, глаза ничего не видят. Андрей тянет меня на себя, опустившись напротив, но я дёргаюсь и сжимаюсь сильнее, словно загнанный в ловушку зверь.
– Не трогай меня… Не трогай… Нет… Не надо… Не трогай… – повторяю, теряя связь с реальностью. Его рука ложится на плечи. Отлетаю от него. Перебирая руками, отползаю дальше. Я просто не смогу снова… – Не трогай… Не…
– Тише, Кристина. Успокойся. – приговаривает он, придвигаясь ближе. Дёргает за плечи на себя, впечатывает в грудь и крепко обнимает, не давая мне вырваться. Я кричу во всю силу лёгких. – Прости, Манюня. Я бы не стал тебя насиловать. Никогда не стал бы…
Изо всех сил доступных моему девичьему слабому телу, вырываюсь, кусаю плечи и руки, царапаюсь, но парень только жёстче фиксирует, успокаивая.
– Ты… Ты делал это… Делал! – визжу, изворачиваясь.
– Чтобы напугать и вынудить оставить меня в покое. – сипит в ухо.
– Нет! Ты!.. Пусти!
– Не пущу. Успокаивайся. Блядь, Крис… Если бы я знал… – выдыхает задушено, но не ослабляя хватки.
Я же бьюсь в его руках, как взбеленившая птица. Не слышу ничего из того, что говорит. Не оставляю попыток освободиться, пока силы не покидают меня совсем. Только слёзы и тихий писк вместо рыданий напоминают о том, что я не умерла от страха. Нос забит, голова гудит и кружится. Руки безвольно опадают вниз. Глаза превращаются в две тонкие опухшие щёлки. Вгрызаюсь зубами в плечо, продолжая поливать его слезами.
– Всё, малышка. Всё. Не бойся. Тебе не надо меня бояться. – сипит, поднимая меня на руки и неся куда-то. Только оказавшись на матраце, вся сбиваюсь в комок. Андрей опускается рядом и тянется кистью к моему лицу. Втискиваюсь в изголовье кровати, смотрю на него затравленным взглядом. – Я ничего тебе не сделаю. И без того перегнул. Прости.
Сцепив зубы, удерживаю в себе новый подход слёз и криков. Парень накрывает меня пледом, скрывая почти голое тело в сбившемся полотенце, и поднимается. Насторожено слежу за дверью, в которую он вышел, пока не возвращается обратно с большой кружкой воды.
– Попей. Станет легче. – икнув, отрицательно мотаю головой. – Крис, – выдыхает, прикрывая веки и растирая пальцами переносицу, – успокойся. Я ничего не сделаю тебе. Больше ничего. Выпей.
Придвигается ближе. Сворачиваюсь в плотный кокон. Когда проталкивает руку мне под спину, помогая приподняться, вся дёргаюсь. Каждая клетка в теле подпрыгивает, а вены, словно слабые нитки, рвутся под напором. В желудке становится тяжёлый ком, медленно подгоняющий тошноту от воспоминаний к горлу. Только чтобы не вырвать, трясущимися пальцами сжимаю кружку и подношу к губам, но больше проливаю, лишь немного смочив губы. Андрей накрывает мою руку своей, помогая удержать чашку. Сделав пару крошечных глотков, с трудом шепчу севшим, сорванным, убитым голосом:
– Не… Не… прика…сай…ся…
– Фурия. – хрипит он, качая головой. – Как мне это исправить?
– Н-не-е т-трог-гай м-меня. – заикаюсь, избегая его касаний.
Дикий убирает руку и подскакивает с постели. С напряжением слежу за его метаниями. Он ходит по комнате, прижав кулак к губам. Лицо выражает тёмную скорбь. Брови сведены вместе, морщины прорезают лоб. Меня жутко трясёт, зубы стучат, плед то и дело выскальзывает из ослабевших пальцев. Взор расплывается. Упорно моргаю, фокусируя зрение, но оно снова и снова теряет чёткость, заливаемое бесконечным количеством солёной влаги.
– Блядь! – рявкает Дикий, с размаху ударяя кулаком в стену. Я подпрыгиваю на месте от грома его голоса. – Блядь!
Новый удар поднимает из горла перепуганный вопль. Андрей быстро поворачивается ко мне. Потемневшее лицо и полный сожаления взгляд немного успокаивают. Я начинаю верить, что он действительно только пугал и ничего не сделает мне.
Он, будто сдерживаемый невидимыми цепями, механическим шагом возвращается к кровати и опускается около неё на колени с той стороны, где я дрожу. Берёт мою руку, которую я, сама того не понимая, кусала. Сгребает в своих огромных лапах мою крошечную ладошку и опускает на них голову. Касается моих пальцев губами, а после упирается лбом, надрывно дыша.
– Прости меня, Кристина. Я перегнул. Реально хотел только напугать и переборщил. Думал, что так смогу избавиться от тебя. Но я не знал, что с тобой… – шумно сглатывает, не заканчивая фразу. Я сама не могу снова этого сказать. Андрей единственный, кто узнал мой страшный, постыдный секрет. – То, как ты вела себя… Все эти заигрывания, твоя одежда… Я даже подумать не мог, что… Блядь, Крис, прости. – подрывает виноватый взгляд на меня, подвернув губы внутрь.
С такой мольбой смотрит, что я по новой теряю способность дышать. И мне хочется его успокоить. Даже после всего, что он со мной сделал.
При этой мысли сжимаю бёдра, ощущая себя так, будто его пальцы всё ещё внутри меня. Это чувство усиливает неприятная резь в промежности и тянущая тупая боль в животе.
– Кри-ис… – стонет Дикий, прибивая мои пальцы к своим губам. – Мне жаль. Прости. Я бы в жизни не поступил с тобой так, если бы знал…