Глава 12
Куда ещё хуже?
– Предупреждал же, чтобы не ходил за ней. – будто с сожалением выдыхает Гафрионов, вышагивая вдоль стены своего кабинета. – Ни одна юбка не стоит того, чтобы загреметь в дисбат.
Я упорно молчу. Не вижу никакого смысла оправдываться и объяснять причину побега. Она, блядь, дочь нашего генерала. Если до него дойдут слухи о том, что между жалким сроканом и его чадом есть какие-то отношения, то дисбат покажется мне райским островом.
Стискиваю кулаки до хруста. Зубы скрипят. Желваки ходуном ходят. Старлей перестаёт мельтешить и останавливается напротив, глядя мне в глаза прямым холодным взглядом.
– Думаю, тебе известно, кто она такая? – толкает вопросительно.
– Известно. – отрезаю без эмоций.
– А известно, на что способен Царёв, если узнает, что ты трахаешь его дочку?
Зубной скрежет раздаётся настолько громко, что даже взводник морщится и качает башкой. Снимает фуражку и прочёсывает волосы.
– У нас с ней ничего нет, товарищ старший лейтенант. – цежу металлом.
– Когда ничего нет, самовольно к девкам не сбегают.
Ма-а-ать…
– Она подруга детства Макеева. Я Царёву почти не знаю. Просто увидел, как она расстроилась "тёплым" приёмом отца, и хотел успокоить.
В глазах мужчины отражается куда больше, чем в скованных действиях и немногословных фразах. Это глаза человека, видящего других насквозь.
– Дикий… – выдыхает, будто обречённый на вечные муки. – Я восемь лет в армии. Сам был срочником, потом подписал контракт. Уже ни с первой волной призывников работаю. И сам когда-то был на твоём месте и видел, на что готовы пацаны из-за любви.
Какой, на хуй, любви?!
Вслух я этого, конечно же, не произношу. Но легче от этого не становится. За спокойным безразличием происходит нечто ужасающее, вызванное его словами. Ошарашивающее понимание, но пока ещё без принятия. Я не могу влюбиться в эту ядовитую Фурию! Даже не будь она ненормальной стервой, времени даже узнать её мало, не то, что втюриться! Не в Царёву! Чёрт подери, ни за что на свете!
Стремясь создать видимость спокойствия, немного приподнимаю уголок губ и высекаю:
– Можете просто впаять мне наряды, подать рапорт главнокомандующему, отправить в дисбат, но не говорите о том, чего не знаете. Мы с ней даже не друзья. Так, знакомые.
Он, сука, улыбается. С таким обличительным снисхождением, что хочется по лейтенантской роже двинуть сапёрной лопаткой или прикладом "Калаша".
– Дикий, послушай меня сейчас внимательно. Присядь. – тычет пальцем на стул. Я бы предпочёл съебаться на другую планету, но вместо этого сажусь и слежу за голубями на соседней крыше. Гафрионов занимает место за столом, складывает пальцы домиком и опускает на них подбородок. – Я видел много таких парней, как ты. Можешь отрицать передо мной, но не перед собой. Ни один солдат не рискнёт головой из-за "просто знакомой". Не моё дело, какие отношения у тебя и с кем, хоть с дочкой президента, но моя задача наставить тебя на путь и не дать наделать глупостей. За восемь месяцев ты единственный, кто не доставлял проблем. Идеальный солдат, на которого всегда можно было положиться. Я доверял тебе как самому себе. До прошлого увольнения не было ни одного происшествия, которое повлекло бы за собой наказание. Ты один из немногих, кого без проблем отпускал в увольнение на сутки, зная, что ты не доставишь проблем. Нажрался. Ладно. Не рассчитать может любой. Но то, что ты сделал сегодня – верх наглости и безрассудства. На такое идут только по одной причине. Второй раз озвучивать её не стану. Ты и сам знаешь. Но такие отношения обычно ни к чему хорошему не приводят. В восемнадцать-двадцать лет ещё играет юношеский максимализм. Ребята идут на любые риски ради любви, которая того не стоит. Сейчас ты испортишь себе личное дело и вернёшься домой. Думаешь, эта девушка оставит всё и поедет за тобой? Знаешь, сколько таких случаев на моей памяти? – вопрос чисто риторический, ибо старлей сам на него отвечает. – Можно пересчитать на пальцах одной руки. Это как курортный роман. Армейская романтика, редкие встречи, короткие свидания, но когда начинается реальная жизнь, мало кто сохраняет отношения. Тем более Кристина Царёва. Я её с двенадцатилетнего возраста знаю. Она девушка с запросами, которые ты не потянешь, даже если днём будешь учиться, вечером впахивать на стройке, а ночью разгружать вагоны. Да и учится она за границей. Лето не бесконечное и пролетит быстро. Что потом останется? Подумай на этим в наряде, а в субботу можешь идти в увольнение.
На этом он меня и отпускает, спустив на тормозах мой глупейший поступок. Радости от предстоящих выходных не испытываю. Да и вообще ничего. Какая-то чёрная дыра образовалась за рёберным каркасом от его слов. Принятие собственных чувств к Фурии и нелестной реальности шарахнули по сердцу со всей дури. Размозжило на хрен, оставив только кроваво-мясное месиво на искорёженной душе.
До того, как было произнесено слово "любовь", я об этом даже не думал. Как угодно готов был охарактеризовать свои чувства, но только не любовью. Злость, ненависть, желание наказать, странная тяга, сексуальный голод, отупляющая похоть, непонятное притяжение, больное помешательство. Всё это подходило, но было неверным. Как в кроссворде, количество букв подходит, а с другими словами не совпадает. Теперь совпало идеально, пусть и не дало ни единого ответа.
Я не понимаю, как и когда это могло произойти. В какой момент в сердечной мышце появился отклик на присутствие Кристины? С первого же взгляда? Когда не смог сдержаться и поцеловал её, чтобы заткнуть? Или утром у красного Хаммера, пока она меня дразнила? А может, в одну из тех ночей, что она не давала мне спать, являясь в каждом сне? А вдруг в ту секунду, когда впервые услышал нотки отчаяния в задыхающемся голосе, когда просила вернуться на пост и не подставлять шею под гильотину? Возможно, когда увидел маленькую девочку, скучающую по непробиваемому папаше? Когда это случилось?!
Можно было бы отрицать и дальше, но от этого ничего не изменится. Я влюблён в Царёву. И это полнейший пиздец. Я, блядь, зашёл в тупик, а за спиной обрушилась стена. Где искать выход? И есть ли он вообще? Как выбраться из паутины, если чем сильнее стараешься вырваться, тем сильнее запутываешься? Это бесконечное болото, а я увяз в нём с головой.
Фурия уже просила держаться от неё как можно дальше. Наверное, пора её послушать и не приближаться. Лейтенант Гафрионов прав: ничего из этого не выйдет. Царёва уедет в Америку, а я закончу службу и вернусь домой, восстановлюсь в университете, а дальше по накатанной. Больше никаких переписок, встреч и игр.
С этими мыслями живу недолго. Уже на следующую ночь начинает накрывать. Мысли о ней не дают спать. Кручусь с боку на бок. Парни храпят в десять ноздрей, а я лежу, уткнувшись в потолок. Зияющая дыра в груди болит по краям. Адски, невыносимо, практически смертельно. Прижимаю ладонью грохочущее сердце.
Даже когда Алина заявила, что не станет ждать меня из армии, со мной такого не было. Спокойно расстался с девушкой, три года бывшей рядом. А несколько минут с Фурией рвут меня на ошмётки желанием просто увидеть её. На самом деле это не так сложно.
Смежаю веки, и доза наркоты получена. Только слишком болезненная эта отрава. По венам гной гонит. Даже в фантазиях вижу ненормальную не такой, какой хотелось бы. Не прихуевшей сукой, а милой девочкой в розовом платье и катящимися по щекам слезами.
С тяжёлым вздохом свешиваю ноги со второго яруса и мягко, беззвучно спрыгиваю на пол. Проталкиваю стопы в резиновые сланцы и выныриваю из кубрика, захватив с собой сигареты. На посту стоит Нимиров. По всем правилам нам нельзя выходить из спальни, даже поссать, но в последнее время мне плевать на все запреты.
– Не спи, Иван. – толкаю сопящего сослуживца в плечо.
Тот вытягивает по струнке, отдаёт честь и трещит:
– Я не спал.
С невесёлым смехом выбиваю:
– Вольно, солдат. – Ванёк, явно ещё не проснувшись, часто моргает и точно не допирает, кто перед ним. – Это я. Выдохни.
– Блядь, Диксон, я чуть не кончился. – бомбит Нимиров, расслабляясь.
– Кончился бы, будь это Гафрионов или Савельский. Не спи, а то поселишься тут.
Выдав это, направляюсь к лестницам, но товарищ окликает:
– Дикий, ты куда собрался? Совсем ебанулся? Спалят, и тебе, и мне пизда.
– Не спалят. – обрубаю тихо, но жёстко.
Так как голоса мы не повышаем, никто не замечает, как я бесшумным призраком вываливаюсь на улицу. Пригнувшись, пробираюсь вдоль стены к бойнице. Плюхаюсь прямо на бетонный пол, вытянув ноги. Выбиваю из кармана мобилу и зависаю, гадая, когда я её туда засунул. Вытягиваю сигареты и зажигалку. Слабый огонёк разгоняет темноту всего на секунды, а после тухнет. Сейчас чувствую себя так же. Перегорел. Затягиваюсь никотином до тошноты. На пустой желудок крепкие сигареты самое то. Башка мутнеет. Растаскивает знатно.
Упираюсь затылком в кирпичную стену и прикрываю веки. Подношу фильтр к губам и медлю. Разобраться в себе оказывается куда сложнее, чем думал. Но ещё сложнее преодолеть желание написать Фурии. Мои моральные резервы истощены. Физические силы в виду отсутствия нормально сна близятся к нулю. Функции мозга затормаживаются. Включается последний генератор. Насколько его хватит? Но есть вопрос получше: насколько хватит установки оставить Крис в покое? Ответ уже знаю. Моё помешательство сильнее тренированной годами силы воли. Моя отравленная любовь сильнее.
Ухмыльнувшись, бросаюсь грудью на амбразуру. Зажимаю в зубах сигарету и делаю, мать его, селфи. И отправляю фотку Царевишне. Гениально? Нет? Я тоже так думаю. Но просто не знаю, что ей написать, как начать разговор. Да и вряд ли она ответит. Время близится к утру, наверняка Крис спит, а после подъёма меня отпустит. Армейский распорядок дня не даёт скучать и творить хуйню.
Опускаю телефон на бетонный пол экраном вниз, прижимая его рукой. Затягиваюсь до дрожи в лёгких. В пару тяг приканчиваю сигарету. Достаю и подкуриваю новую. Смартфон вибрирует. Альтер эго вопит, я стону, понимая, какую ошибку совершил.
Царёва не присылает фото, как я надеялся. Она пишет. Сообщения сыплются одно за другим.
Крис Царёва: Почему ты не в казарме?
Крис Царёва: Тебе жить надоело?
Крис Царёва: Вали спать!
Крис Царёва: Зачем?
От последнего в чёрной дыре происходит какое-то шевеление. Столько всего в одном слове выдаёт, что я дымом задыхаюсь. Если бы у меня только были силы сопротивляться, остановить себя, но их нет. Отвечаю Царёвой, затаив дыхание.
Андрей Дикий: Затем, что ты победила, Фурия. Я не могу спать. Я думаю о тебе. Ты в моих снах. В моих мыслях.
В моём сердце.
Только этого не пишу. Отсылаю четыре предложения. Курю. Закрыв глаза, жду ответ. Не долго. Но открывать совсем не спешу. Был уверен, что моей тупости есть предел. Оказывает нет. Я снова и снова наворачиваю круги по минному полю, но рано или поздно один из снарядов рванёт, и тогда не останется ничего.
Итак, список заданий на эту жизнь.
Пункт один: Жениться на Алине.
Провалено.
Пункт два: Отслужить срочку без происшествий.
Провалено.
Пункт три: Не писать Крис.
Провалено.
Пункт четыре: Выиграть войну и проучить стерву.
Ну, вы уже и сами догадались. Я признал поражение.
Пункт пять: Ни за что на свете не признаваться Фурии в том, что со мной творится.
Интересно, когда и около этого пункта появится хештег "провалено"?
Сжимаю смартфон и разблокирую. Свет от экрана слепит. Но ещё сильнее ослепляет единственное слово.
Крис Царёва: Прости.
Это сожаление? Искреннее извинение?
Андрей Дикий: За что?
Крис Царёва: Я не должна была это начинать. Мне правда жаль.
Мотор срывается с цепей, на которые я его посадил, стремясь избежать проблем. Металл с лязгом и звоном рвётся и проваливается в желудок. Злость и непонятная мне печаль смешиваются в адском вареве, бурлящем в груди.
Андрей Дикий: Знаешь, Кристина, я тебя ненавижу.
Поднимаюсь на ноги, слегка шатаясь от упадка сил и четырёх сигарет кряду. Придерживаясь за стену, выхожу из бойницы, как новая вибрация рвёт последние нервы.
Крис Царёва: Я тебя, кажется, тоже ненавижу, Андрюша.
Вот только от ненависти до любви всего один шаг. Я свой уже сделал.
Пункт пять: ПРОВАЛЕНО.