Я медленно ползу домой и продолжаю думать об одном и том же. О том, каким чудесным образом мы ищем то, что уже есть внутри нас. Сейчас конкретно я думаю о конкуренции. Ну вот зачем она мне, допустим? Зачем я влюбилась в человека, само имя которого не могла выговорить без шлейфовых ноток отвращения. Ведь правда – образ толстоватого, нездорового, покрытого на висках прыщами лица. Серый неизменный свитер, неумные и ядовитые шуточки, клубок аналогичных, но совсем уж примитивных личностей. Что мне в имени твоем? Вот это вот. Навсегда. Как-то так впечаталось, что не вытравить. Брезгливость, отвращение, страх. И с самого начала я не могла произнести имя мужчины, вызывавшего томление и трепет. И на замечала этого, не придавала значения – сильно сказано. Вообще не увидела. Когда на это указал Н, оно было уже обдумано, но не почувствовано. Когда я осталась одна и впервые почувствовала злобу, она отозвалась в ощущениях, но далека было от порога сознания. А что сейчас? Основное чувство – удивление. Основное осознание – конкуренция.
Я добровольно хотела идти в отношения, основное сердце и ядро которых было бы в том, кто кого перещеголяет страданием и компенсаторными стратегиями к горю. Я хотела быть рядом с человеком, которого не могу назвать его названием. Я испытывала от этого… влюбленность! Отвратительно! Практически мерзко! Зачем мне было это нужно? И как же мне теперь относиться к Принцу? Пока есть только усмешка и легкое презрение… Что еще более отвратительно.
Завтра прилетает Н, и мы с ним идем вечером на гранж-вариации по «Нирване». Мы будем пить много темного горького пива со сладкой шоколадной пенкой, щелкать иссушенные и пересоленные фисташки, размахивать головой и нелепо перебирать пальцами в такт рифов, заведомо зная, что мелем ими сущую ахинею с музыкальной точки зрения. И я обязательно его спрошу, что он об этом думает. И обязательно расскажу, что думаю я. А он хотел рассказать мне продолжение истории своей жизни. Одинокий, состоявшийся, нестарый, классный в профессии и карьере мужчина обречен на некоторые перипетии. И он, как я понимаю, не брезгует попадать в некоторые из них, однако именно в сердечной сфере не видит, куда идти. Уж больно озорно и зажигательно он упоминает ножки, кокоток из скандинавской редакции и шикарные возможности адюльтера, предоставляемые пятничным вечерами и вымученными корпоративами. Он явно обеспокоен. Его устраивает все, кроме одиночества души. Он так и сказал: «одиночество души». Я спросила еще тогда, письменно, а что необходимо для неодиночества. Он сказал: «Чтобы кто-то видел тебя, знал, как ты себя чувствуешь, какой ты есть. И чтобы это все ему нравилось». И мне стало жутко, потому как этот ответ полностью повторил мои чувства. Я смутно ощущаю, что какая-то разница есть, но никак не могу ее уловить. Она мучает меня уже пару недель, приходит в форме снов, или я начинаю писать сама себе записочки, или открываю переписку и перечитываю несколько раз подряд. И никак не могу понять: чего-то мне не хватает, а что-то лишнее. Так что он будет рассказывать, а я – спрашивать. А он, возможно, отвечать.
А вот конкретно сейчас я ушла окончательно от очень важного и значимого куска своей жизни, осознав его, увидев, как же прекрасно, что он не случился, и мне не пришлось тратить много времени жизни на то, на что получилось потратить меньше года. И неизвестно, где было бы больше боли и радости. Потому как сейчас мне очень радостно. Я свободна! Я впервые чувствую это именно «я свободна»! Я не связана никакими путаными узами, непроясненностями, недоговоренностями, опасениями и умолчаниями.
Основное, что сейчас на повестке дня – зачем мне с самого начала было это нужно и почему я с самого начала не поняла.
И есть еще одна очень большая проблема. Пока я была погружена во все это, я, как выяснилось, хорошо так прижимала к ногтю либидо. Мне не хотелось мужчину, я была словно бы занята. Ведь есть такая любовь, где нет любовного. Вот это было со мной. Полный ноль по шкале Гейгера, даже некоторый минус. Ха, вспомнила то целование рук. Да, тут не ноль, тут крепкий минус – тело выключено, его нет.
А сейчас такое чувство, как говорят японцы, «койнойокан». Словно мне срочно нужно перекинуть себя кому-то. Словно я не могу одна. Я жгуче ощущаю нехватку физической любви, но при этом хочу не секса, а ожидания его, предвосхищения.
Сияж задом наперед. Нужно будет описать это – остыть.
И еще мне предстоит выпутываться из всего того, что я начудила в преддверии этого дивного дня рождения. А выпутываться, кажется, есть из чего… Или – рискнуть и кинуться головой в омут, как делает это Н? Или я не смогу? Ему много лет, он сконструировал уже значительный кусок жизни, ему можно, а мне, почему-то, нельзя.
Ах, мужчины, чувства, Любови. Мои смешные и сладкие Любови… Если бы у меня не было своего ответа – зачем вы мне все, я, наверное, давно бы уже пришла в отчаяние, что вы занимаете так много места в моей жизни.
Если бы я не помнила, что такое, когда любовь есть… Когда мужчина есть. Когда он внутри всего, что может о нем помнить и думать, потому как он есть. А через него есть любовь. Когда тебя и ты, оба – любят.