Утро. пары. Я и Соня преспокойно сидим на подоконнике в коридоре, ожидая преподавателя. Соня уткнулась носом в телефон, а я – в лекции по философии. Но, если откровенно, просто делаю вид, что меня интересуют исписанные листы.
Который день я так или иначе высматриваю в проходящих мимо студентах Тимура. И третий день никого. Это радует и пугает одновременно. Уже хочется убедиться, что при встрече с ним меня действительно больше не ждут сюрпризы. Никто не будет мне угрожать или пытаться заманить в темный угол. Я правда очень хочу спокойствия. Тем более что у меня закончилась фантазия придумывать что-то правдоподобное про то, куда я исчезаю.
В тот раз, после воровства моего рюкзака и разговора с Тимуром в машине, пришлось опять врать Соне, почему я так и не вернулась на пару.
«Вор выбежал на улицу через пожарный выход, бросил рюкзак в клумбе и сбежал. Пока я собирала свои вещи, хлынул дождь. Я промокла и пришлось вернуться домой», – так я объяснила все Соне. Не знаю почему, но она поверила. А я поклялась больше не врать. Меня все еще не покидает это дурацкое намерение. Хотя дать себе обещание и выполнить его – две разные крайности.
Неосознанно слежу взглядом за теми, кто идет мимо. Я реагирую почти на каждого проходящего, пока передо мной не всплывает Петрова собственной персоной. На ней кислотно-розовая блузка, обтягивающие джинсы, длинные волосы теперь вообще почти всех цветов радуги, а в руках небольшая коробка. Полина протягивает ее мне. Я ошалело смотрю то на нее, то на Петрову. Которой, кстати, тоже не было на парах несколько дней.
– Это что?
– Тебе, – спокойно заявляет Полина. На ее оштукатуренном лице, кажется, вся серьезность мира. – Бери. Это действительно тебе нужно.
Я сама не понимаю, как эта коробка оказывается у меня в руках. Полина в прямом смысле всовывает ее мне и гордо удаляется к соседнему окну. Даже слова вставить не получается.
– Что это? – тут же подает голос Соня, отложив телефон. – Она башкой поехала?
– Не знаю, – бормочу я, ставя коробку на подоконник.
Что это за явление в лице Петровой? Как баран на новые ворота я и Сонька глазеем на коробку. Но не проходит и секунды, как рука подруги уже тянется к ее крышке.
– Не думаю, что это хорошая идея, – тут же торможу Трофимову с опаской.
– Ну не бомба же там, – задумчиво фыркает она.
– Но и не торт…
Я нутром чую, что открывать это не стоит. Только Соня – такая Соня! Даже не советуется со мной. Ничего не происходит – ни взрыва, ни побега тараканов. Через мгновение мы обе смотрим на дно коробки, и у меня до боли сжимаются кулаки, до скрипа стискиваются зубы, а под рубашку заползает мерзкий холод. На дне коробки уложены шампуни и аэрозоли от блох, ржавые садовые ножницы и использованные одноразовые бритвы. Я прекрасно осознаю, что все это значит, что это за коробка и зачем Петрова подсунула ее мне.
– Вот дуры, – слышу шипение Соньки как издалека.
Злость приливает к щекам, а перед глазами скачут мушки. На одном дыхании и порыве я хватаю коробку и подлетаю к Полине и Жене, что устроились на соседнем подоконнике.
– Петрова, – цежу я, глядя в ее нахальные глаза, – отвали от меня! – Кидаю ее «подарок» на подоконник, а его содержимое звенит внутри. – Что за идиотизм? Зачем ты это делаешь?
Женя давится смешком, а Полина, изображая невинность, хлопает наращенными ресницами:
– Дорогая Анечка, может, я просто помочь тебе хочу. Ну как-то нехорошо девочке ходить такой неухоженной.
У меня горит в груди. Боже, как же мне хочется повыдергивать ей космы! Но проглатываю свою злость и жгу эту стерву глазами.
– Петрова, заткнись, а? – Ко мне подоспела и Соня.
– О, подружка прискакала. Ты-то хоть бреешься? – Полина говорит последнюю фразу достаточно громко, чтобы любопытные носы обратили на нас внимание.
– Не твое собачье дело, – огрызается Соня.
– Тяф-тяф, – театрально усмехается Полина. – Слушай, Трофимова, ты же нормальная, чего тогда вот с этой тусуешься? Давай к нам.
– Да пошла ты!
– Ну смотри, второй раз предлагать не буду. Но подружку свою побрей. – Полина тычет в меня пальцем, а я отмахиваюсь.
– Если ты думаешь, что это меня задевает, не надейся! – И пускай я снова вру, у меня стучит в висках, но смотрю на разукрашенную курву, не моргая.
А Полина словно чувствует меня изнутри. Она растягивает губы в победной улыбке:
– Задевает. Еще как. Я вижу. Ручки трясутся, глазки бегают.
– Чего ты прицепилась? Скажи спасибо, что за воровство рюкзака мы в ментовку не заявили, – взрывается Соня, чуть ли не кидаясь на Полину.
Мгновенно вся моя злость на выходку блогерши меняет траекторию, ныряя холодным комом в живот. О нет! Вот сейчас Сонька сболтнула лишнее, и Полина реагирует, как и должна. Хмурится, а потом округляет глаза:
– Какой рюкзак? Какое воровство?
– Ой, вот только не надо. Актриса ты никудышная, – кривится Трофимова. – Сегодня же расскажем все…
– Соня, идем! – Я одергиваю ее и сразу же утаскиваю в сторону.
Сейчас Полина ни фига не актриса, она ведь действительно не понимает, о чем речь. А мне и не надо. Мне нужно увести говорливую Соню от нее.
– Иди-иди, Просветова. Выращивай дальше своих мандавошек. Побрейся уже наконец, звезда волосатая! – расходится по коридору громкий и очень четкий крик Полины.
Ее слова огненной стрелой прилетают мне в спину. Заставляют легкие сжиматься, вытравливая кислород из моего оплеванного тела. Именно оплеванного. Такой я себя сейчас и ощущаю. Одногруппники и абсолютно чужие лица вокруг. Это слышали все. Кто-то стыдливо прячет глаза, кто-то смотрит на меня с сочувствием, которое мне сейчас и не нужно.
Кто-то поддерживающе хихикает и уже достает телефон.
А еще я слышу откровенный хохот. Мужской хохот, делающий старый паркет елочкой у меня под ногами зыбучим песком. Вдруг понимаю, кто может быть в той толпе, из которой и доносится самый громкий смех. Видимо, пока я разбиралась с Полиной, не заметила появления того, кого третий день ищу глазами. И каждый голос в коридоре примешивается к жуткой симфонии звуков.
Я знаю, что нельзя. Что, если я сейчас чуть поверну голову и найду взглядом Горина, это добьет меня окончательно. Но все происходит само собой. Крошечного движения моей головы хватает, чтобы увидеть его, стоящего у противоположной стены. Тимур вальяжно прислонился к ней спиной и затылком, надменно вскинув подбородок. Он не захлебывается от смеха, как его друзья-упыри, но и не пытается кого-либо одернуть. У Тимура в какой-то нечитаемой эмоции искривляется уголок рта, стоит лишь нашим взглядам столкнуться.
Мое грохочущее сердце врезается в ребра. Это, оказывается, очень больно. Головой понимаю, что должна держать лицо. Нападки Петровой – это всего лишь отсутствие у нее ума. Я не могу и не должна зависеть от мнения разукрашенной стервы, но этот тяжелый взгляд Тимура… Я знаю, что Горин все слышал и видел.
Мне хочется раствориться в воздухе. Слиться со штукатуркой на стенах, просочиться сквозь пол. Я хочу деться куда угодно, лишь бы не ощущать на себе этот внимательный прищур зелено-карих глаз. Резко поворачиваюсь на пятках ботинок, готовясь к бегству под трель звонка на пару.
– Аня! Ань! – За лямку рюкзака меня хватает Соня. – Ты куда?
– Не знаю. Домой. – Часто дышу и моргаю, пытаясь не выпустить ни одной слезинки.
– Сейчас последняя практика по философии. Не явишься – будет недопуск к зачету.
– И черт с ним.
– Ань, Петрова – дура конченая. – Соня строго заглядывает мне в глаза. – Не заслуживает она того, чтобы ты сейчас неуд получила! Сама же говорила, что она просто ждет твоей реакции. Не давай этой идиотке то, чего она так хочет. Сейчас гордо поднимешь голову и зайдешь со мной в аудиторию. Уйдешь – и Петрова точно останется в дамках.
Соня тараторит о чем-то еще, пока мой взгляд провожает до соседней аудитории широкую спину в сером худи и бритый затылок в компании все еще ржущих парней. Подруга права, напоминая мне и про тупость Полины, и про мою гордость. Петрова не первый раз так опускает меня, но почему-то сегодня особенно мерзко.
– Пошли! – В итоге Трофимова цепляется за мой локоть, как клешнями, и волоком тянет за собой. На слабых ногах я все-таки иду в аудиторию за ней. Шушуканье, косые взгляды. И не только со стороны Петровой. Но пальцы Сони крепко вцепились в мою руку. Она не дает мне сбежать. Она и преподаватель, который уже заметил нас и поприветствовал
кивком.
А я будто марафон бежала. Грудь распирает от частых ударов сердца, на щеках жар, и тело ватное. Я чувствую себя настолько разбитой, что с трудом высиживаю пару. Еле-еле сгоняю мысли в кучу, чтобы хоть как-то ответить на вопросы самостоятельной работы, пока слышу отголоски глумливого хихиканья дур через ряд сзади себя. И еще меня преследует мерзкая мысль, что, обернись я сейчас, позади будут
сидеть не только блогерши, но и Тимур в придачу. Сидеть и так же давиться смехом. Смотреть на меня так же, как и они. Как на ничтожество.
Меня не успокаивает даже то, что Соня периодически похлопывает меня по руке в течение пары. Вижу, что подруга старается не дать мне расклеиться совсем. Я с ужасом жду окончания пары. Понимаю, что лишь присутствие преподавателя не дает моим одногруппникам смеяться надо мной. Поэтому я просто сижу за столом с собранной сумкой и рассеянно смотрю в одну точку. Хочу домой. Вот и все.
Вся группа уже на низком старте. Сдали свои листки с ответами и нетерпеливо ждут звонка. Одни уже переговариваются вполголоса, другие активно зависают в телефонах. И именно последние резко начинают сеять непонятный шум и хаос в аудитории.
– Офигеть, – слышу шепот Сони и получаю ощутимый толчок от нее по ноге.
Даже вздрогнуть и обернуться не успеваю, как Трофимова уже подсовывает мне свой телефон.
– Офигеть, – как заговоренная повторяет она. – Вот это я понимаю – карма.
Оживилась уже не только Соня, но и вся аудитория. В недоумении я заглядываю в экран чужого телефона. Под звонок с пары я вижу пост из нашей группы «Подслушано в академии». Там обычно собираются все студенческие сплетни, которые только можно придумать в стенах нашей альма-матер.
На секунду у меня все замирает в груди. Там что-то обо мне? Но это буквально секунда, и сразу отпускает. Это не обо мне. На видео Полина Петрова, уплетающая стейк и в длинный затяг курящая сигарету на чьей-то кухне в какой-то компании. А по экрану пущена ярко-красная бегущая строка: «Брехливая лгунья».
Я удивленно перевожу взгляд на Соню, у которой лицо чуть ли не светится от радости. И по выражению моего она понимает беззвучный вопрос.
– Ну как что? Петрова в своем аккаунте – яростный веган, у нее же куча рекламных контрактов, завязанных на этом. Она целые магазины с веганскими продуктами рекламирует. А теперь Полине придет полный аут!
И в подтверждение ее слов сама Полина проносится мимо нашей парты и вылетает из аудитории, а следом за ней и Женя. Сразу же из коридора доносятся крики. Начинается какой-то цирк. Почти вся наша группа тоже как с цепи срывается. Толкаясь, все пытаются побыстрее выскочить в коридор. И Соня не отстает. Одна я, недоумевая, сижу за партой и жду, когда смогу просто спокойно выйти. Что вообще происходит-то? Полину кто-то решил подставить?
И когда выхожу в коридор, замираю в двух шагах от аудитории. Я мгновенно превращаюсь в самую обычную зеваку. Но по-другому никак. Потому что это действительно цирк, где на арене, окруженной студентами, Петрова, которую за руки удерживают двое парней, и… Горин?.. Полина брыкается, вовсю размахивая ногами и руками. Визжит на весь коридор:
– Что я тебе сделала, Тимур?! Гори в аду, мразь!
А на скуле Тимура горит яркая царапина, под его ногами лежит рюкзак. Подняв его, он не произносит ни слова. Глаза злые, а лицо каменное. Тимур лишь выставляет вперед средний палец прямо перед лицом Полины. А потом, молча развернувшись, просто уходит, грубо расталкивая толпу любопытных широкими плечами.
– Офигеть, – снова раздается рядом знакомое.
Соня тут как тут. – Не! Ну ты видела?!
– Угу, – ошеломленно шепчу я, не в силах отвести взгляда от удаляющегося затылка Тимура. – Это что было?
– Походу, Горин слил это видео с Полиной. Интересно, что она такого натворила-то? Или Тимур просто так? Как думаешь?
Но на вопрос Сони я не могу ответить. Потому что я не думаю. Мне почему-то кажется, я знаю, зачем Тимур это сделал. И это настолько жуткая мысль, что по моим венам проходит горячая волна. Это бред. Он же не мог это сделать из-за меня?..