Вместе с огнем приходит исступление – всепоглощающая ярость, выжигающая страх дотла. В этом кроется секрет могущества Пророка. Она служит палачом правосудия и не боится смерти. Ее жизнь простирается на многие и многие поколения, а мы для нее не более чем мимолетный вздох.
– Ты потеряла контроль, – сказала Ферма, когда Элина вышла из отцовского кабинета.
– Что?.. – удивилась она, отвлекаясь от мыслей, зачем отцу понадобилось спускаться в библиотеку. – Потеряла контроль над чем?
– Там, на арене, – уточнила Ферма. – Устроила убийце избиение после того, как он явно уступил тебе бой.
– А, ты об этом… – Элина вздохнула. – Он владеет унсунгом, Ферма. Видно по стойке. Я старалась его вынудить хотя бы на один прием…
– …Но ему хватило ума терпеть твои удары. – Ферма покачала головой. – Ты ведь сама знаешь, что лежачего бить нечестно.
Элина промолчала. Пускай еще не королева, она знала, как правители бывают скоры на расправу и суровы в приговорах. Фарзанд безжалостно велел истребить джантарское войско, застрявшее на севере из-за песчаных бурь. Беспомощные мужчины и женщины были безопасны, но король не дрогнул. Даже тела не вернули родным для погребения – их сложили в большой костер в нескольких милях к северу от Дворцового холма и сожгли.
У нее бы не хватило духу поступить так же, но один урок из этой истории она извлекла: поверженного врага нельзя недооценивать.
Элина направлялась в свои покои, где тоже располагался отдельный вход в библиотеку, положенный всем членам королевской семьи, – на этом настояла королева Джуми. Отец редко спускался в книгохранилище, потому что все там напоминало ему об Ахне. Раз он сумел переступить через себя и обратиться к свиткам, нужно было понять зачем.
– Ты меня слушаешь?
– Не поверишь, но да, – ответила Элина, поворачиваясь к юми. – Да, пожалуй, с убийцей я слегка перегнула палку. Но в самом главном, Ферма, ты ошибаешься. – Она остановилась, и ее Копью тоже пришлось замереть. – Контроль я не теряла. Ни разу.
Элина вытянула руку вперед, та была неподвижна. После первых спаррингов с использованием унсунга ее всю трясло еще несколько часов. Приемы требовали высокого сосредоточения и энергетических затрат. Элина видела, как Яссен Найт крутился буквально на носках, уходя от атак Фермы. Унсунгом он пользовался, но ограниченно.
«Возможно, дело в травме», – подумала Элина. Даже с больной рукой убийца здорово защищался, все время переправляя импульс ее ударов так, чтобы не подставлять правый бок.
Он был умен, и это страшно бесило. Впрочем, в Элине снова проснулось осторожное любопытство – с ноткой тревоги.
Если Яссен Найт сражался так вполсилы, то каков он на самом деле? И что еще скрывает?
В библиотеке пахло по-прежнему: старым камнем и слежавшимся песком. Элина медленно покрутилась, и шары-лампы, реагируя на ее движение и шелест юбок, один за другим осветили уносящиеся ввысь стеллажи с книгами и свитками.
За спиной послышались шаги. Обернувшись, Элина увидела, как Ферма спускается следом за ней и отряхивает пыль с длинных шелковистых волос.
– Я велела стражникам отойти в другой конец коридора. Они не слышали, как открылся проход.
Элина подошла к восточной стене и провела пальцами по выдолбленным в камне полкам. В последние обороты она стала появляться здесь все реже. Подготовка к коронации и слежка за золотошапочниками отнимали много времени.
В детстве она спускалась в библиотеку, чтобы удрать от назойливых учителей. Подростком – чтобы побыть в одиночестве. Холодно-неподвижный камень и затхлый запах древних папирусов до сих пор почему-то ее успокаивал.
Но самое главное – здесь она ощущала себя ближе всего к матери. Ахна, когда была жива, сделалась смотрителем этой библиотеки. Она изобрела систему каталогизации свитков, которую по секрету передала дочери. Нередко Элине случалось застать Ахну здесь за расшифровкой древних рун и пророчеств давно ушедших эпох.
– Мама, а что ты читаешь? – спрашивала Элина, и та с улыбкой расправляла сари, приглашая дочь к себе на колени.
– Слушай… Вначале, когда еще не было ничего, существовали три вида пламени…
Ахна любила эту легенду больше прочих, до одержимости, – так сильно, что ее сны наполнились лихорадкой разрушения и смерти.
Элина шла по библиотеке, чувствуя, что вот-вот расплачется. Ей припомнился один случай: она спустилась сюда и увидела, как мать мечется от стеллажа к стеллажу на летающей платформе, расшвыривая свитки во все стороны.
– Феникс всемогущая, он должен быть тут. Должен, я знаю! – восклицала она.
Весь пол был завален бумагами. Элина, вскрикнув, принялась их собирать, чтобы вернуть на место, но Ахна создавала беспорядок быстрее.
– Его величество определенно побывал здесь, – произнесла Ферма; ее голос гулким эхом отдавался в просторном помещении.
Элина ступила на каменный круг, отгоняя воспоминания, и вместе со своим Копьем поднялась к западному стеллажу.
– Вот, пыль стерта. – Ферма указала на полку.
– Зачем отцу свитки о Бессмертных?.. – озадаченно пробормотала Элина.
Она знала эти записи как свои пять пальцев. Бессмертные были… странным предметом, мягко говоря. Знаний о них набиралось немного, на пару полок. И именно к ним ее мать чаще всего обращалась в последние дни болезни.
«Мне ведомо это горе, – прошептала как-то раз Ахна. Ее истончившиеся, хрупкие пальцы мертвой хваткой вцепились Элине в плечи; широко раскрытые глаза уставились куда-то в пустоту. – Мне ведома ее боль».
– Элина, – тихо позвала Ферма. – Мы можем вернуться сюда в другой раз.
Элина с ужасом поняла, что скрутила в руках кончики своей дупатты и что пальцы у нее трясутся.
«Довольно призраков!» – велела она себе и глубоко вдохнула, но закашлялась от пыльного воздуха.
– Нет, другого раза не будет. – Элина утерла лицо дупаттой. – У меня встреча с Сэмсоном, а потом тебе нужно отыскать Варуна…
Ферма тронула ее за плечо:
– Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Элина недоуменно посмотрела на наставницу. Она знала библиотеку как Клятву пустыни; ничего нового юми ей не покажет. Или?..
Ферма тем временем уже спустилась, и Элина, оглянувшись напоследок на раздел с текстами о Бессмертных, поспешила за ней.
Пройдя вдоль восточной стены, они нырнули в коридор. Элине был знаком этот проход, отделанный плитками из слоновой кости. Он вел в личный кабинет Ахны. Однако Ферма, не доходя до кабинета, остановилась перед непримечательной на вид плиткой.
Приглядевшись внимательнее, Элина заметила щель в соцветии лотоса, будто выступающем из стены.
– Что это?
– Сейчас увидишь.
Ферма жестом подозвала ближайший светящийся шар и, заострив прядь своих волос, сунула ее в щель и повернула, словно ключ в замке.
Элина ахнула. Стена вдруг отъехала в сторону, а за ней обнаружилась комната размером примерно с ее балкон. В середине стоял массивный сундук.
– Ферма…
– Наиболее важные и драгоценные свитки твоя мама спрятала в этом сундуке и взяла с меня слово молчать. Я собиралась привести тебя сюда в день коронации, а тут ты сама вдруг решила пойти в библиотеку… Так что вот. Считай это подарком.
Элина повернулась к юми, расплываясь в улыбке – первой, казалось, настоящей улыбке за многие циклы.
– Ферма!.. – Она что есть силы прижала к себе телохранительницу; та нежно положила руки ей на плечи и опустила подбородок на макушку.
– Я посчитала, Ахна сама бы тебе все рассказала в свое время.
– Спасибо.
Элина присела перед сундуком, а Ферма открыла его, снова воспользовавшись своей прядью. Внутри сундук был плотно набит свитками, тетрадями и папками. Элина стала осторожно копаться в содержимом. Открыв первую попавшуюся тетрадь, она сразу увидела в углу страницы материнские инициалы.
Ахна любила оставлять свой автограф везде: хоть на изнанке лацкана пальто, хоть на полях исторического манускрипта. На вопрос зачем – она помолчала, задумчиво глядя куда-то вдаль, будто искала опору для собственных мыслей.
– Твое имя, дочка, очень важная вещь. Оно показывает, кто ты такая, – и тебе самой, и всему миру.
Только после ее гибели Элина поняла, в чем был смысл повсюду писать свои инициалы. Это не обозначение принадлежности, а тихая отчаянная попытка оставить след. Разбросать частички себя, чтобы не кануть в безвестности.
Элина провела пальцем по автографу, размышляя, видит ли мама ее сейчас и как отнеслась бы к ее неспособности удержать огонь.
– Что конкретно мы ищем? – подала голос Ферма. – То же, что хотел найти его величество?
Элине вспомнилось металлическое кольцо, лежавшее на отцовском столе, и то, с каким выражением лица Лио отказался говорить о Вечном пламени, о будущем ее королевства.
– Он занят какими-то своими проблемами, и на мои вопросы у него времени нет.
Она жестом велела шару-светильнику спуститься и осторожно развернула очередной свиток. Хрусткая бумага была исписана рунами эрра. Элина отложила свиток и взяла другой. Пролистала несколько тетрадок в поисках указаний или ключа, но не смогла разобрать чудовищный почерк.
Кроме того, не на всех свитках стоял автограф. «Странно», – подумала Элина, и в следующую же секунду пришло осознание.
Отметок не было, потому что мама так их и не дочитала.
«Мне ведомо это горе. Мне ведома ее боль».
Или, быть может, дочитала, но полученные ответы окончательно ее сломали. Холодный, мерзкий страх зашевелился где-то в животе. Что из написанного здесь толкнуло Ахну на самосожжение в Вечном пламени?
– Пойдем отсюда, – сказала Элина.
– Тебе плохо? – встревожилась Ферма.
– Нет, просто нужно на воздух.
Она начала подниматься, позабыв о висящем над головой шаре. От удара светильник отлетел куда-то в сторону.
– Ай! – вскрикнула Элина, потирая макушку, и в мелькающем свете вдруг заметила… движение?
Она замерла, приглядываясь. Надписи на свитке оживали!
Взмахом руки Элина заставила шар подлететь ближе и завороженно смотрела, как руны у нее на глазах расцепляются и удлиняются, образуя новые фигуры и символы. Скоро стало ясно: это вовсе не слова, а женские силуэты рядом с пламенем.
Точнее, один и тот же силуэт, пляшущий вокруг огня.
– Что это? – спросила Ферма, заглядывая ей через плечо.
Элина смотрела на свиток, пытаясь разгадать, что же там изображено. Семь поз, но таких не было ни в унсунге, ни в киматре. Одно, впрочем, она чуяла нутром: перед ней лежал ключ к силе.
– Инструкция к тому, как держать огонь, – прошептала она.
Под рунами рукой Ахны – Элина узнала почерк – был написан перевод. Подпись к седьмому рисунку, как и сам рисунок, отсутствовала. Элина разгладила нижний угол свитка. Там кто-то нарисовал цветочек – жасмин, а под ним стояли инициалы, словно на картине: А.М.
Свернув свиток, Элина убрала его в складки своей юбки и направилась к выходу.
– Подожди! – окликнула ее Ферма. – Может, стоит сообщить твоему отцу?
– Благородному правителю Раванса недосуг учить меня премудростям пламени. Так что пускай это будет нашим секретом.
– Ты хоть раз задумывалась, почему он вечно откладывает разговор? – спросила Ферма. Ее темно-желтые глаза будто светились в полумраке библиотеки. – Ты вообще помнишь, что было в тот день?
«Нет».
– Да… – выдавила из себя Элина, хотя на самом деле помнила лишь обрывки: благоговейный взгляд матери, отчаянный вопль отца. Единственный раз в жизни она видела, как он корчится в слезах.
– Он не хочет, чтобы ты повторила судьбу своей матери.
– Она сошла с ума, – тихо сказала Элина.
Безумие текло в жилах правителей Раванса. И хотя Ахна не принадлежала к королевскому роду, печальная участь ее тоже не минула. Как и прочие огнепоклонники, она уверовала, будто искупление обретается только в сожжении. Вечное пламя пожрало ее целиком, не оставив даже пепла, который можно развеять по ветру.
– А умей она управлять огнем, то, глядишь, и не сгорела бы, – процедила Элина.
Юми ухватила ее за локоть.
– Огонь опасен и неуправляем, – увещевала она. – Нельзя обуздать его только по записям. В прошлый раз ты чуть не спалила дворец дотла…
– Мать моя золото, Ферма, ты говоришь прямо как король…
– Я не хочу потерять и вторую королеву, – сказала юми.
Гнев растаял без следа. Элина отвернулась, чтобы скрыть виноватый румянец.
– Можешь идти, – сказала она шепотом, но даже он под высокими сводами прозвучал гулко.
Не сразу, но Ферма низко поклонилась и, пробормотав: «Ваше высочество», вышла.
Вернувшись к себе, Элина обнаружила сообщение от Сэмсона: «Поздравляю с нашей помолвкой» – и приложенный к нему текст речи. Прочитав его, она ощутила, как под ложечкой холодеет. Брак был неизбежностью: в конце концов, она обязана произвести на свет наследника. Однако Элина всегда считала, что в состоянии править в одиночку, как и отец. Да, так труднее, но зато она сможет целиком посвятить себя защите своего королевства.
В дверь постучали.
Элина быстро закрыла сообщение и убрала свиток в ящик стола, после чего кивком велела охранникам впустить посетителя.
– Ваше высочество. – Сэмсон низко поклонился.
– Оставим формальности. – Она жестом пригласила его на крытую террасу. – Поговорим здесь.
– Вы уже прочитали то, что я прислал? – осведомился Сэмсон, пока горничная ставила на столик чай и тарелку с воздушным печеньем.
По перилам и дорожкам садика стучал дождь, ветви баньянов шумели на ветру.
– Есть шероховатости, но я все поправлю.
Элина налила себе чай, изучающе глядя на Сэмсона. Она слышала рассказы о его воинских подвигах. Широкоплечий, с металлическим загаром, он определенно походил на воина. Однако были в нем и королевские задатки: уверенность и надменность позы, прямота взгляда. Правитель из него выйдет отменный.
– Давай начистоту, – сказала Элина и потянулась к чашке Сэмсона. – Трон Раванса – единственный, на который ты пробовал претендовать?
Даже если вопрос удивил Сэмсона, виду он не подал. Просто смотрел на нее своими темно-синими глазами. «Слишком много воды», – подумала Элина и вовремя удержалась, чтобы не потереть шею. В Равансе такие глаза считались дурной приметой. В пустыне вода кружила людям голову.
– Не единственный, – сказал Сэмсон наконец.
Она позволила себе улыбнуться. Что ж, по крайней мере он знает, когда лучше говорить правду.
– И скольким еще королевам ты делал предложение?
Она отпила чай, продолжая пристально смотреть на Сэмсона. Тот глаз не отводил.
– Всего двум. Точнее сказать, одной королеве и одному королю. Но… Фарин счел эти союзы недостойными.
– А зачем тебе одобрение Фарина?
– Что поделать, коли я лишь жалкий джантарский прихвостень? – Он усмехнулся уголками губ. – Так, по крайней мере, говорят люди.
Он ее дразнил; это было ясно по озорным искоркам в глазах. «Что ж, – подумала Элина, насыпая себе сахар в чай. – Хочешь поиграть? Давай поиграем».
– И какие из слухов правдивы?
– Ни за что не поверю, будто ваши шпионы не раздобыли подборку сплетен из «Вестника Джантара», – усмехнулся Сэмсон. – Рассказывайте, что вам про меня известно.
– Что ты сешариец и что ты продал своих сородичей в обмен на собственную свободу.
– Старо. Ну же, моя королева, у вас должно быть что-то посущественнее.
– Ты аферист, принимающий объедки из рук у королей из желания выглядеть им ровней.
– Да, уже жестче, но вы явно способны на большее.
Элина немного помолчала.
– Ладно, не будем тянуть шобу за хвост, – сказала она и подалась вперед. – Ты бродяга, человек без родины, а твой покровитель крепко держит тебя за горло, хоть и не скупится на похвалу.
– Теплее, – произнес Сэмсон, не дернув и бровью.
– Куда бы ни пошел, ты везде чужой, – прошептала она. – Сколько бы ни бежал, ты никогда не окажешься дома. Потому что у тебя его нет.
– Холодно.
Элина чувствовала его дыхание. Лицо Сэмсона было так близко, что на мгновение Элине показалось, будто он действительно хочет ее поцеловать. Как жених он мог счесть, что это его право, а то и обязанность.
Однако Сэмсон ее удивил.
Он взял ее за руку и погладил большим пальцем по тыльной стороне ладони.
– Как говорится в вашем Писании? «Стремительный клинок в твердой руке»? – Он провел пальцами дальше, по ее шелковистому запястью. – Вы – рука, я – клинок. Одно слово, и я выжгу имена ваших врагов на песке. Могу ли я быть чужим среди тех, с кем сражаюсь бок о бок? Вы – мы с вами – истребим арохассинов и добьемся мира с Джантаром. Наше правление назовут грандиозной эпохой, новой эрой Золотых солнц.
Элина мягко отняла у него свою руку.
– И ты за этим сюда прибыл?
– За миром и за свободой, да. – Он улыбнулся. – Мне не нравится плясать под дудку Фарина, но другого выхода нет. Пока нет. Он уверен, я попросил вашей руки, чтобы облегчить вторжение, однако мы с вами оба знаем: стоит мне только попытаться открыть ворота захватчикам, как вы отсечете мне руки и язык.
– Рада, что ты начинаешь меня понимать, – сказала Элина с улыбкой.
– Это ведь мой долг, разве нет?
Она снова всмотрелась в его странные глаза, в которых плескалось море. Она хорошо разбиралась в людях, и чутье подсказывало, что Сэмсон врет. Не во всем, однако явно недоговаривает.
– Ты просишь моей руки, обещая помощь в поимке и уничтожении арохассинов, а сам приводишь их убийцу ко мне во дворец. Я спрашиваю, что тобой движет, а ты виляешь вокруг да около. – Элина кивнула в сторону двери, за которой ждала стража. – Мне достаточно только крикнуть, и тебе отрубят голову. Или я сама это сделаю. Ты видел меня на арене.
Она откинулась на спинку кресла и, сбросив маску вежливости, спросила напрямик:
– Итак, даю тебе последнюю попытку: зачем ты здесь на самом деле?
Сэмсон ответил не сразу.
– Не всеми своими поступками я горжусь, – произнес он тихо. – Многие люди погибли, а я мог только стоять и смотреть.
Он снял с пальца небольшой перстень с фамильным знаком в виде морского змея.
– Тому, кто дал мне это кольцо, я поклялся, что стану свободным сам и освобожу от угнетателей других пострадавших. Я не желаю жить под пятой у Фарина. Если ради свободы мне нужно жениться на вас и вместе с вами защищать это королевство, то так я и поступлю. Однако ради вашего блага и блага сотен сешарийцев, которых вы приютили, я бы сначала попытался решить все миром.
Молча он надел кольцо обратно. По отведенному взгляду Элина поняла, что на этот раз услышала правду. Для лжи требовалась уверенность, а чтобы сказать правду, нужно вскрыть внутреннюю рану. Если до этого Сэмсон держался надменно, даже насмешливо, то теперь уткнулся в свою чашку. Приняв кольцо, он взвалил себе на плечи еще и чужое бремя.
Подобный груз бывает тяжелым – Элина испытала это на себе.
– Что ж, рискуя навлечь на себя гнев Фарина, ты проявляешь храбрость, – смягчившимся голосом сказала она. – Я думала, на это способны только раванцы.
– Я же сказал, что быстро учусь.
Она усмехнулась, представив коленопреклоненного Сэмсона на предбрачной церемонии халди, когда вокруг пляски да песни, а на голову обильно льется розовое молоко.
– Ты не дернулся, засовывая руку в огонь.
– Просто кое-что я в огне понимаю.
– Правда? – Элина подсыпала себе еще сахару. – Например?
– Огонь – это жизнь. Власть. Уважение, – произнес Сэмсон на удивление рассудительно. – Однако он коварен, и если вести себя с ним неосторожно, то он способен уничтожить тебя изнутри.
И он посмотрел на нее так пристально, что Элине на секунду показалось, будто он знает ее тайну.
– Я видел, как огонь разрывает своих последователей на части, – продолжал Сэмсон. – Раванцам это известно, но они все равно поклоняются Феникс. Другие смотрят на них как на сумасшедших, однако я думаю, ваш народ имеет доступ к древней силе, постичь которую не способен более никто. – Он помолчал, глядя на пустыню, раскинувшуюся за Дворцовым холмом. Дождь висел над барханами серебристой дымкой. – Раванс живет, потому что не боится сгореть. Люди знают, каких жертв требует огонь, и тем не менее верят.
– «Вера сильнее любого государя», – прошептала Элина цитату из Писания.
Сэмсон кивнул.
– Твой отец хорошо это знает. Он терпит Пламенный орден только потому, что ореол мифа и божественности укрепляет его власть. Он сидит в пламени, чтобы внушать людям трепет.
Элина тихо выдохнула и вдруг ни с того ни с сего выпалила то, в чем никогда никому не сознавалась:
– Я неспособна держать огонь.
До сих пор это знали только Ферма и Лио. Элина зарделась от стыда вперемешку с облегчением. Сэмсон, надо отдать ему должное, просто пожал плечами:
– Ну и что? Все равно это лишь показуха. Заставь людей поверить, будто управляешь огнем, и они падут перед тобой ниц.
– Возможно, ты и прав.
Притворяться и обманывать – главные заповеди любого правителя. Искренность же – обоюдоострый клинок, требующий большой осторожности в обращении.
– Но если бы тебя услышал Пророк, ты бы сгорел первым.
Сэмсон в ответ расхохотался – утробно и гулко, будто спорил с грохотом ливня. Столь искренний смех редко оглашал дворцовые покои. И Элине он начинал нравиться.
– Прости, что так обошлась с твоим товарищем, – сказала она. – Я хотела его испытать, но он умело не поддался на мою приманку.
– Он может за себя постоять. – Сэмсон больше не смеялся и смотрел на нее с легкой улыбкой. – Дайте ему шанс. Пожалуйста.
Элина поглядела на сад, на темнеющее небо. В кронах деревьев шелестел ветер. За холмом и дальше простирались барханы, уходя глубоко в пустыню.
В ее пустыню.
Элина поднялась, Сэмсон тоже. Она проводила его до двери, подала на прощание руку, и он, наклонившись, оставил на ее запястье затяжной поцелуй.
– Подумайте над этим, – сказал он и, пожелав Элине спокойной ночи, удалился.
Еще долго после его ухода она трогала свое запястье. Не поцелуй ее так удивил, а то, какими обжигающе жаркими были губы Сэмсона.
Следующим утром Элина с женихом и отцом вышла на террасу, обращенную к столице. Ферма с королевскими гвардейцами держались сзади, Яссен стоял в портале. На лбу у него краснела отметина от удара, хотя в остальном он выглядел свежо и бодро. Элина испытала от этого странное облегчение, но тут же отогнала его прочь. Не хватало еще переживать за предателя!
У подножия холма бушевало людское море из горожан и репортеров. Некоторые держали голоплакаты с изображением королевской семьи. Другие махали флажками. Большинство смотрели на все это молча и настороженно. Элина буквально ощущала на себе тяжесть их взгляда.
Толпа внизу начала гулко что-то скандировать. Элина подалась вперед, прислушиваясь.
– Сын огня! Сын огня!
Она увидела узнаваемые головные уборы золотошапочников, которые подобно пенящейся волне проталкивались в передние ряды. Их выкрики становились все громче и громче. Первым Элина различила Джангира, сразу за ним – кислую мину Варуна. Хотя почти весь Раванс исповедовал веру в Феникс, Джангир и его последователи верили в Священную птицу столь яро, что готовы были сжечь себя в Ее честь. Они стыдили неверующих, позорили недовольных королевской семьей и затыкали рты тем, кто осмеливался говорить о революции.