Карета с грохотом неслась по вымощенным булыжником улицам Шеана. Возница, кажется, не привык возить женщин – будь Мэгг настоящей леди, ей давно уже сделалось бы дурно от такой езды. Но она держалась, только слегка бледнела на особенно крутых поворотах и напоминала себе, что её желудок выдерживал даже тряску старых телег по бездорожью.
Эрин, бедняга, не расставалась со старым ночным горшком и изредка слабым голосом обещала оторвать кучеру голову.
– Ещё расскажу его святейшеству! – бормотала она, когда карету в очередной раз подбрасывало вверх. Судя по шуму снаружи, то и дело прямо из-под копыт коней разбегались люди, вслед неслась отборная брань.
Из Августио Анто выехали вчера вечером.
К этому времени новый гардероб Мэгг был доставлен и уложен в дорожные сундуки, а инструкции отца Леона девушка выучила наизусть, несмотря на то, что они были достаточно длинными.
Собственно, на четырёх листах белоснежной тонкой бумаги твёрдым почерком излагалась история жизни той, кем Мэгг предстояло стать. Ещё на одном листе Мэгг нашла короткое письмо, написанное всё тем же почерком и в манере, которая сделала бы честь высокому лорду:
«Я отдаю себе полный отчёт, госпожа Магарет, – писал отец Леон, – в том, что прошу вас о непростом деле, которое может быть вам, ввиду произошедших в вашей жизни событий, неприятно. Однако позволю себе обратить ваше внимание на то, что в этот раз предлагаемая вам роль (приношу свои извинения за это театральное сравнение, надеюсь, оно не покажется вам оскорбительным) не только почётна, но и выбрана для того, чтобы вы наилучшим образом смогли служить Его Величеству, королю Стении и Остеррии Эйриху, четвёртому этого имени, милостью Всевышнего, нашему монарху и законному повелителю. Также следует отметить, что сам Э.VI.К.м.В. изволил дать вам своё высочайшее благословение в трудах, которые вас ожидают. Засим позвольте пожелать вам благополучия и здравия. Храни вас Всевышний. Л.».
Сама толком не зная зачем, Мэгг перечитала это письмо четыре раза, а потом не убрала в шкатулку, к инструкциям, а свернула и закрепила под поясом.
Последний раз совершив крутой заворот, карета резко остановилась – бедная Эрин чуть не упала, а Мэгг удержалась только силой магии.
Кучер открыл перед ними дверцу и объявил:
– Прибыли, госпожи мои.
– Олух! – набросилась на него всё ещё бледная Эрин. – Бездарь! Дубина!
Мэгг выдохнула и с удивлением заметила: хоть Эрин и ругается, голос она не повышает. Едва ли со стороны можно расслышать, как она отчитывает возницу.
– Так, госпожи, не приучен я дам возить, – кучер подкрутил длинный и какой-то, как показалось Мэгг, неприятный рыжий ус и посторонился.
Эрин выбралась из кареты первой и тут же подала руку Мэгг, хотя сама едва стояла на ногах. Мэгг почти не коснулась её руки – не изнежилась она настолько, чтобы не суметь выбраться из кареты.
– Умотал бедную леди! – снова принялась ругаться Эрин, поглядывая на кучера.
«Леди» Эрин стала называть её сразу после того, как отбыл по делам отец Леон – и, пожалуй, это помогало Мэгг привыкнуть к новой «роли», как выразился святейший отец.
– Ну, пройдёмте же, леди, нечего тут стоять, – и, подхватив Мэгг под локоть, Эрин повела её к дому.
Только теперь Мэгг смогла оценить своё временное пристанище: двухэтажный небольшой домик скрывался в узком проулке и не выглядел местом, которое посещают часто. Зато возле высокого каменного крыльца цвели неприхотливые, но очаровательные ромашки, а по стенам поднимался вверх тёмно-зелёный густой плющ.
– Это… дом отца Леона, да? – спросила Мэгг. Почему-то ей сложно было думать о худом монахе в неизменной тёмной рясе как о владельце земель и домов. Это… сбивало с толку.
– Да, леди, – и Эрин мягко, но решительно повела её за локоть внутрь.
Их никто не встречал, но Мэгг готова была поспорить, что в доме живут слуги: всё было чисто, нигде ни чехлов, ни ставень.
Из небольшого холла, где Эрин сама сняла плащ и помогла раздеться Мэгг, они сразу прошли в просторную гостиную. Белые стены были изящно отделаны цветочным орнаментом, а на потолке – Мэгг подняла голову и не смогла опустить, залюбовавшись, – была удивительной красоты картина. Бородатый крупный мужчина, чью наготу прикрывала только тонкая белоснежная ткань, склонялся к полевому цветку и касался пальцем его голубых нежных лепестков. Из-под пальцев исходил мягкий свет. Один глаз мужчины был ярко-зелёным, даже зеленее молодой травы под его босыми ступнями. Второй скрывала кожаная повязка. Со всех сторон за мужчиной и цветком наблюдали всевозможные звери: кошки, кабаны, дикие олени, полосатые лошади, а ещё птицы с разноцветным оперением, букашки… В правом углу Мэгг заметила кусты, из-за которых выглядывала светловолосая голубоглазая девушка. А напротив неё, за стволом дерева, можно было различить тонкий силуэт юноши.
Мэгг не доводилось видеть подобных картин – лишённая, кажется, всяческой магии, она околдовывала. Люди, животные, кусты, деревья – всё до мельчайшей травинки было нарисовано так подробно и с такой тщательностью, что казалось живым.
– Что это, Эрин? – спросила Мэгг, всё ещё не сводя глаз с картины.
– «Благословение в малом», так святейший отец говорил.
Мэгг послышалось недовольство в голосе Эрин, и она оторвалась от потолка, чтобы взглянуть на неё.
– Вам не нравится?
– Срам это, я считаю, и стыд, – Эрин нахмурила густые брови, но вдруг улыбнулась и сказала: – Не обращайте внимания. Я, почитай, пятнадцать лет в монастыре прожила, кое-чего не понимаю в мирском. Но отец Леон говорит, нет ничего дурного в том, чтобы наслаждаться творением рук человеческих. Тем более, если человеку от Всевышнего дарован талант. А уж он-то точно знает.
– Это… – Мэгг тоже нахмурилась, – выходит, это Всевышний… на картине?
– Выходит, что так, – согласилась Эрин, но вверх не смотрела. И Мэгг тоже больше не стала. Ей вдруг сделалось неловко и стыдно. Эта картина… не то, что кто-нибудь разместил бы в святейшем доме. Разве можно изображать Всевышнего так просто, так по-человечески?
«Всевышний, прости, что я смотрела на эту картину», – мысленно произнесла Мэгг и почувствовала, что стыд и смущение уходят.
– Ну, пойдёмте, леди, покажу вам ваши покои. Там ничего подобного нет, – голос Эрин звучал очень по-доброму, кажется, она заметила, что Мэгг тоже не понравилась картина.
Точнее… Очень понравилась. Мэгг смотрела бы на неё не отрываясь, если бы на ней было изображено что-то ещё, что не оскорбляло бы Всевышнего и всех его детей. Интересно, кто нарисовал её? И ещё интереснее – зачем отец Леон повесил её в своей гостиной?
Мэгг знала (и до сих пор с содроганием вспоминала события, которые дали ей это знание), что не каждый святейший отец – истинный служитель Всевышнего. Отец Грэм был благочестив, помогал нищим и больным, молился, вёл нарочито скромную жизнь, но в душе оказался развратным и подлым человеком. А каков в душе отец Леон, Мэгг не знала. Но ей думалось, что он не мог оказаться таким же.
Если бы Мэгг спросили, с чего она это взяла, она едва ли сразу нашлась бы с ответом. Но в его словах, манерах, образе жизни, а главное, в том, как он пришёл ей на помощь, читались его доброта и ум.
– Леди!
Очнувшись от своих мыслей, Мэгг, сопровождаемая Эрин, поднялась вверх по белой каменной лестнице, прошла по светлому коридору и оказалась в своих покоях.
В этом доме ей отвели лучшие комнаты: большую спальню с одной скруглённой стеной и тяжёлыми шторами на квадратных окошках, светлый маленький будуар с расписанной цветами и птицами ширмой, личную гостиную, стены которой были обиты тёмно-зелёным шёлком, и кабинетик с лёгким письменным столом белого дерева. Даже в доме лорда Кэнта у Мэгг было меньше комнат – и отделаны они были хоть и дороже, но с куда меньшим вкусом. Не считая той проклятой картины, дом приводил Мэгг в восторг и восхищение.
Это был не замок и не старинное поместье. Никто и никогда не думал в нём обороняться от восставших крестьян или от войск лорда-соседа. Его строили и украшали для счастливой жизни.
Переодевшись в одно из простых домашних платьев, Мэгг обошла дом целиком, с крыши до подвала. Эрин провела её в погребок, показала, где живут слуги – две горничных, кухарка, дворецкий и сторож сегодня были отпущены и должны были вернуться завтра рано утром, – и наконец проводила во вторую гостиную на первом этаже, где стоял старый клавикорд и лежала на бархатной подушке новенькая цитра.
– Его Святейшество велел вам доставить, – улыбнулась Эрин, указывая на цитру. Преодолевая трепет, Мэгг взяла инструмент. Она была посредственной музыкантшей и до сих пор играла на том, на чём придётся. В трактирах и в сёлах выбор обычно невелик. Цитра Рея была хорошего качества, но тоже видавшей виды. Такого инструмента ей в руках держать ещё не доводилось. – Он слышал, как вы поёте, леди, и сказал, что вас это порадует.
Проведя пальцами по струнам и услышав чистый звук, Мэгг положила цитру обратно на подушку, повернулась к Эрин и спросила очень серьёзно и спокойно, хотя сердце готово было выпрыгнуть у неё из груди:
– Эрин, скажите мне, почему отец Леон так добр ко мне?
Она не знала, что именно хотела услышать – что-то зловещее. Но Эрин только улыбнулась ещё шире и пожала плечами:
– Он такой, мой хозяин. Не берите в голову, леди. Вы, как я понимаю, оказываете ему услугу, а он это ценит, – подойдя поближе, Эрин чуть понизила голос, словно кто-то в пустой гостиной мог их подслушать, – Я вас понимаю, леди, сама тушевалась первое время, когда получала от него подарки или лишний выходной аккурат в светлый день моей племянницы. И ладно вы, вы такая красавица, что всякое можно начать думать, но я-то… – она развела руками.
– Вы очень красивая, Эрин, – искренне сказала Мэгг, ощущая, что неясный страх отступает с каждым словом доброй женщины.
– Была, леди, лет двадцать назад, но в те времена моя красота скрывалась под серым платком… Да не важно уже. Я о другом. Его Святейшество – просто такой человек. У него много дел и забот, много мыслей. На нём, почитай, полстраны держится, если не вся. Делая добро тем, кто рядом с ним, он, я разумею, душой отдыхает.
Мэгг обернулась и снова взяла в руки цитру. Слова Эрин успокоили её. Она много думала о том, что отец Леон за человек, но так ничего для себя и не решила. «Делая добро тем, кто его окружает, он отдыхает душой», – нет, наверное, лучших слов, чтобы описать того, кто живёт по заветам Всевышнего.
Успокоившись этим, Мэгг забрала цитру в спальню, но не устроилась играть – у неё было дело. Отец Леон настоятельно попросил её изменить внешность и затвердить свою биографию – вернее, биографию Тии Тгарек.
Да, отец Леон решил оставить ей то имя, которое она носила в день неудачного ограбления милорда Ткрог-кана. Сначала она возмутилась этому решению. Потом испугалась. И только перечитав инструкции в третий раз, поняла всю его мудрость.
Тиа Ткрог-кан была уже представлена в свете, имела несколько незначительных светских знакомств и происходила из такой дальней части Остеррии, что никому в столице не было дела до её владений и дел.
Прочитав инструкции снова, Мэгг попросила Эрин оставить её на некоторое время, заперлась в будуаре, села перед зеркалом и принялась создавать Тию.
Тиа Тгарек отличалась от Мэгг совсем немного: тоном волос, цветом глаз, румянцем. Но этих отличий было достаточно, чтобы никто не узнал Мэгг под личиной. «Зато мне нечего бояться», – подумала Мэгг, вглядываясь в своё отражение, хотя рыжие волосы и зелёные глаза вызывали в её душе какое-то глухое раздражение. Едва ли, глядя на Тию, хоть кто-то вспомнил бы про Магарет Кэнт. За прошедшие два года она изменилась сильнее, чем при помощи чар. Лицо оформилось, заострился подбородок, чётче выделились скулы. Щёки похудели, но не запали, как бывает у больных. Фигура тоже преобразилась: не было уже острых тонких плечиков, не нужно было нашивать на корсаж лишние кружева.
Эрин вошла в комнату через пару часов – и принялась доставать и проветривать платья, не обращая внимания на новое лицо Мэгг.
– Вам, леди, – сказала она, убедившись, что все платья разложены на кровати и сундуках, – Его Святейшество книгу велел приобрести. Я послала мальчишку, он принесёт – вы уж почитайте. Его Святейшество настаивали.
– Хорошо, – послушно согласилась Мэгг, а сама принялась за письма. В инструкциях отца Леона ясно говорилось, что сразу по прибытии она должна подготовить и отослать письма всем, кто знал или готов был делать вид, что знает Тию Тгарек. Самой Мэгг известно было только одно имя – миледи Декст-рок.
Именно ей она и написала первой. Властная пожилая дама из Остеррии была добра к самозванке-Тие, и выйти в свет под её покровительством было бы не так страшно. Она надеялась на встречу с миледи, потому что… да, видит Всевышний! – Мэгг боялась. Два раза она выдавала себя за кого-то другого, обманом получала положение в свете, на которое не имела права. И дважды её обман раскрывали.
«Позволю себе обратить ваше внимание на то, что в этот раз предлагаемая вам роль (приношу свои извинения за это театральное сравнение, надеюсь, оно не покажется вам оскорбительным) не только почтёна, но и выбрана для того, чтобы вы наилучшим образом смогли служить Его Величеству, королю Стении и Остеррии Эйриху, четвёртому этого имени, милостью Всевышнего, нашему монарху и законному повелителю», – вспомнила она строки из письма отца Леона. Он чутко угадал её страхи, предвидел их и, по мере возможностей, успокоил. Под его покровительством она будет в безопасности. Во всяком случае, она себя в этом убеждала.
Сразу после обеда Эрин передала Мэгг новенькую книгу в плотном бумажном переплёте с шёлковыми вставками. Она называлась чудно: «Наставления и советы о том, как надлежит вести себя в обществе высоких леди и лордов». Никогда в жизни Мэгг не держала в руках подобных сочинений – но с первых же страниц поняла, почему отец Леон рекомендовал его к прочтению. Всё то, чему некогда учила Мэгг госпожа Сиан и что уже подзабылось с течением времени, было изложено в простых формах и снабжено рисунками и схемами: «Как найти своё место за обеденным столом в доме знатной особы», «О чём говорить с леди и лордом в бальной зале», «Искусство использования салфетки» и даже «Места в гостиной комнате сообразно чину и титулу».
Мэгг листала главу за главой, сначала внимательно вчитываясь в текст, потом просто разглядывая картинки. В какой-то момент книга закрылась, а сама Мэгг уснула прямо в кресле.
Сначала ей снились лорды и леди, не слишком-то чёткие, как картинки из книжки. Строго по-написанному они кланялись, разговаривали друг с другом манерными фразами, а то принимались танцевать.
Мэгг осознала, что она и сама – картинка из книжки. Это было очень забавно и, пожалуй, естественно, она словно бы была картинкой всю жизнь и не видела в этом ничего странного.
Двигаясь, как и все прочие, странными ломаными движениями, Мэгг прошла насквозь всю бальную залу и очутилась в кабинете, где картинка, изображавшая полную женщину в огромной высокой шляпе, сказала ей: «Здесь надлежит писать письма друзьям». Она указала на большой стол, на котором действительно лежали бумаги, стояла чернильница с пером. Возле свечи Мэгг нашла даже палочку сургуча.
Она села в нарисованное кресло, взяла в руки перо и спросила: «Кому надлежит писать?» Дама возмущенно приподняла брови – они уползли ей под шляпу и больше не вернулись обратно на лоб, – и воскликнула, заламывая руки: «Милочка, я ведь выразилась ясно!» «Но я не хочу сейчас писать никому!» – ответила Мэгг, не в силах выпустить перо – оно приросло к её пальцам. «Какая бестолковая девица!» – объявила дама, задрожала и растеклась лужицей чернил. «Да вы больны!» – сообщил лорд в шляпе с длинным пером и сделал танцевальное па.
– Вы больны? Леди Магарет…
– Тиа… – прошептала Мэгг слабо, открывая глаза. Над ней склонялась встревоженная Эрин. – Меня зовут Тиа Тгарек.
– Леди Тиа, – послушно повторила Эрин. – Бедняжка, это всё дорога. Скажу Его Святейшеству, пусть этому остолопу плетей дадут! Пойдёмте в постель, я вам отвар земелицы сделаю.
– Нет-нет, – Мэгг встала сама, – не переживайте, Эрин, я здорова. Просто уснула за книгой, и мне приснился дурной сон.
– Что такое, леди? Что вы видели?
– Я… – Мэгг помнила сон смутно, уж больно он был странный. – Кажется, я перечитала этой книги. Мне снились правила поведения с высокими лордами и леди.
Эрин улыбнулась:
– Да, это у кого хочешь испарину вызовет. Всё равно, идите-ка в постель, и отвар я вам принесу. А завтра будете порхать как птичка.
Несмотря на ранее время, Мэгг действительно была бы не против лечь, поэтому последовала совету Эрин с удовольствием. После горячего ягодного отвара она почувствовала приятную негу и заснула – уже безо всяких нарисованных дам.
А на следующее утро началась – внезапно, словно поменяли декорацию в балагане – совершенно новая жизнь.