Фургон остановился, Мэгг помогли выбраться и повели под руки – куда-то. Были ступени. Были двери, распахивающиеся перед ней. Снова ступени наверх. И наконец, с глаз Мэгг сняли повязку. Она едва успела осознать, что её привели не в тюремную камеру, а в небольшую хорошо обставленную спальню, как верёвка, перетягивавшая её запястья, ослабла. Тень распутал узел и молча удалился.
Мэгг осталась одна.
Всевышний, неужели у неё есть надежда?
С трудом подняв уставшие руки, Мэгг начала разминать пальцы, растирать запястья, при этом в голове её не было ни одной мысли. Она не могла думать. К горлу подступали слёзы.
Пошатнувшись, она сделала несколько шагов вперёд и упала ничком на кровать – на чистое, свежее бельё.
Она чувствовала себя омерзительно грязной в сравнении с этим бельём, но ей было всё равно. Она вдыхала запах лаванды, с которой, наверное, служанка хранила простыни, и захлёбывалась сухими рыданиями. Всевышний, неужели она будет жить, раз её привели в эту комнату? Или это ничего не значит?
Сев на постели, Мэгг грязным подолом вытерла лицо, несколько раз глубоко вздохнула и взглянула на свои руки.
Красные, дрожащие, слушающиеся с большим трудом.
С голове метались заполошные мысли. Всю дорогу монах держал Мэгг под неусыпным контролем. А теперь – и как понять, почему? – оставил одну, без повязки на глазах и без тугих пут на запястьях.
Чуть пошатываясь от усталости, Мэгг поднялась и подошла к окну, отдёрнула тяжёлые шторы и сквозь бледный стеклянный витраж, изображавший какой-то цветок, выглянула наружу.
Дом был окружён оградой, вдоль которой росли старые высокие деревья. Они словно бы отсекали дом от остального мира – во всяком случае, сквозь их кроны Мэгг не видела ничего. Внутри был разбит скромный сад – ничего волшебного, как в поместье Ткрог-кана. Обычные цветы.
Две женщины в белых чепцах и синих платьях возились с клумбами. Чуть в стороне пожилой садовник подстригал кусты.
Судя по всему, Мэгг разместили на втором этаже, в гостевых покоях – ни в темнице, ни в спальне прислуги такого вида быть не могло.
Когда сзади скрипнула дверь, Мэгг подскочила от неожиданности, с большим трудом сдержав крик.
В комнату двое крепких парней втащили большую медную ванну. Поставили по центру, молча ушли. Спустя десять минут вернулись с вёдрами воды.
Мэгг наблюдала за этими приготовлениями молча и не шевелясь. Принять ванну ей хотелось отчаянно, но она не могла понять причины такого отношения. Почему жуткий отец Леон решил быть добр к ней?
Впрочем, если говорить честно, отбрасывая страхи, за всё время пути он ни разу не причинил ей намеренного вреда. Да, он связал ей руки, объяснив, почему так делает. Но он кормил и поил её, следил, чтобы тени давали ей размять ноги и справить нужду. Не допустил ни грубости, ни пренебрежения, ни оскорблений, не пытался унизить. И как бы сильно он ни пугал Мэгг, она должна была признать: даже если потом он отправит её в темницу, то сделает это не по злобе и не из личной ненависти, а только выполняя свой долг.
Когда ванна была наполнена, парни покинули комнату, зато пришли две девушки-служанки. Мэгг невольно отметила, что обе они были одеты чисто и хорошо.
– Госпожа, – обратилась к Мэгг одна из служанок, – позвольте вам помочь.
Вторая закрыла дверь и споро выставила вокруг ванны расписную ширму.
Мэгг в каком-то полусне позволила себя раздеть и усадить в горячую воду. Быстрые умелые руки служанок принялись растирать её тело мочалками, промывать волосы, подстригать ногти на ногах и руках. Давно… как же давно в последний раз с ней делали что-то подобное! Мэгг точно помнила, когда: вечером накануне её свадьбы. Это воспоминание так ярко скрестилось с реальность под гнётом усталости и душевных тревог, что Мэгг действительно задремала и в каком-то жарком бреду принялась звать госпожу Сиан. И дедушку. Своего ненастоящего, обманом найденного деда, который сначала дал ей шанс, а потом полюбил и принял как родную. И которого убила ложь Мэгг.
Дедушка наклонился над ней, коснулся сухими старческими пальцами её горячего лба и что-то сказал, но Мэгг не расслышала слов. Потом он превратился в монаха, отца Леона, и приказал:
– Вызовите доктора Кирана, – и вдруг улыбнулся, сверкнув жуткими глазами, и провалился в густой мрак, который вскоре засосал и саму Мэгг.
Когда Мэгг очнулась, вокруг стояла тёплая желтоватая полутьма, разгоняемая светом единственной свечи. Кто-то переодел Мэгг в длинную ночную рубаху, уложил на пахнущие лавандой простыни и укрыл тёплым одеялом. Мэгг попыталась поднять голову, но та оказалась слишком тяжёлой.
– Спите, госпожа, – послышался рядом голос. Мэгг скосила глаза и увидела, что на стуле возле постели сидит служанка. – Спите. Доктор сказал, вам нужен сон. У вас от переживаний кровь сгустилась и стала давить на голову, так он вам кровь-то пустил. А теперь спите.
Даже если бы Мэгг хотела воспротивиться этому совету, она не смогла бы – веки закрылись сами собой, и она уснула. На этот раз без видений и снов.
У Мэгг всегда было крепкое здоровье. Несмотря на худобу и тонкое сложение, она почти никогда не болела, даже если попадала под дождь или замерзала. Но в этот раз то, что молодой и не слишком-то солидный доктор Киран, зашедший наутро, назвал «нервическим расстройством и концентрацией дурной крови», уложило её в постель надолго.
Последний раз настолько плохо Мэгг было после побега из тюрьмы, когда заживала исполосованная кнутом палача спина. Но тогда Мэгг могла рассчитывать только на себя, поэтому находила силы, преодолевая боль, слабость и дурноту, вставать, куда-то идти, что-то делать, бороться за свою жизнь.
Сейчас же, получая помощь от доктора, окружённая непонятной, необъяснимой, но такой приятной заботой незнакомых служанок, она просто не могла подняться. Она спала по многу часов, просыпаясь только для того, чтобы проглотить несколько ложек бульона с мягким хлебом или воспользоваться ночным горшком. Её била лихорадица. Горело всё тело. Она спала почти без сновидений.
В одну из немногих минут бодрствования она вдруг подумала: не подстроена ли эта болезнь? Потому что она приковала её к постели и к этому дому куда вернее, чем любые кандалы.
Но Мэгг не успела даже испугаться этой мысли, потому что уснула снова.
Сколько прошло дней?
Мэгг не знала.
Но однажды утром она открыла глаза и поняла, что всё закончилось. Её ум снова был ясен, не было ни горького болезненного привкуса во рту, ни лихорадицы. Она была здорова – только бесконечно слаба.
– Как вы себя чувствуете, госпожа?
Служанка склонилась над ней, и Мэгг сумела разглядеть её лицо. Женщине было, должно быть, за сорок – годы оставили свой отпечаток на её миловидном округлом лице, затемнили румянец, но ничуть не испортили черт. Из-под чепца на плечо женщины спадала толстая чёрная коса почти без проблесков седины.
– Как… – прохрипела Мэгг слабо, закашлялась, сглотнула и всё-таки выговорила: – Как вас зовут?
– Эрин, госпожа.
– Эрин… где я?
– Так в Августио Анто, госпожа, – Эрин улыбнулась. – Вы тут вторую десятницу. Ох, как же вы были больны! Доктор Киран, правда, говорил сразу, что вы поправитесь, но за вас было боязно. Такая тоненькая, такая слабенькая!
Две с лишним недели Мэгг пролежала здесь. Что-то происходит сейчас за стенами этого дома? В груди болью отозвалась мысль о Зои и Лине. Как там дорогая подруга и названный брат? Больше всего Мэгг надеялась, что они оба в безопасности. И – ради их же блага – не знают, что стало с Мэгг, и не будут пытаться её спасать. Как бы стойко Мэгг ни верила в находчивость Зои, она точно знала: отца Леона не обмануть. Мэгг даже не знала, откуда эта уверенность – но она не сомневалась в своей правоте. Её подсказали страшные глаза монаха.
– Скажите, Эрин, – Мэгг попыталась сесть, но сумела сделать это только с помощью служанки и только после того, как та подложила ей подушек под спину, – кому принадлежит Августио Анто?
– Вот те на, – удивилась Эрин, – так его святейшеству!
– Отцу Леону?
– Разумеется. Он беспокоился о вас. Ох… – Эрин подскочила на ноги, – надо же сказать, чтобы ему письмо послали. Он наказывал сразу сообщить, как вы придёте в себя.
И Эрин вышла, а Мэгг подумала, что ничего не понимает.
Отец Леон схватил её как преступницу и повёз в столицу, на королевский суд. Но внезапно изменил свое решение. Почему?
Мэгг постаралась вспомнить, когда именно он отдал приказ кучеру поменять направление. Ну, конечно: в тот день, когда спали маскировочные чары!
К сожалению, это ничего не дало: Мэгг всё равно не понимала, почему с ней обращаются как с гостьей, а не как с преступницей. И почему отец Леон беспокоится о её здоровье.
Эрин вернулась, а следом за ней вошла ещё одна служанка – юная, наверное, ровесница Мэгг. Чуть поклонившись, она принялась прибирать комнату, а Эрин спросила:
– Вы, госпожа, не желаете ли чего-нибудь? Завтрак будет через полчаса, но может, водички выпить?
От воды Мэгг не отказалась.
После лёгкого завтрака, состоявшего из каши и гренок, к ней снова наведался доктор Киран – в бреду Мэгг не показалось, он действительно был очень молодым для своего звания и носил щегольские завитые усы.
– О, больная идёт на поправку, – обрадовался доктор, присаживаясь на стул возле кровати Мэгг. – Ну, как себя чувствуете?
По большей части, Мэгг чувствовала себя смущённой. В доме лорда Кэнта ей доводилось проходить осмотр у доктора, но это был пожилой седой господин в выцветшем зелёном камзоле. Однако ответить было нужно, поэтому она, незаметно проверяя, что одеяло укрывает её целиком до подбородка, сказала:
– Мне гораздо лучше, доктор…
– Киран, – белозубо улыбнулся доктор. – Позвольте-ка вашу ручку, госпожа?
Мэгг осторожно достала из-под одеяла одну руку, и доктор деловито прижал пальцы к голубой жилке на её запястье. Прикрыл глаза, покивал сам себе и скомандовал:
– Откройте рот.
Всё так же удерживая её запястье, он взглянул на её горло, велел высунуть язык, снова покивал и наконец объявил:
– Совершенно очевидно, что дурная кровь вас покинула. Теперь выздоровление – дело времени и воля Всевышнего.
– Доктор… – начала было Мэгг, но так и не задала никакого вопроса. Откровенно говоря, она не знала, о чём спрашивать.
Её окружала полная неизвестность.
Чувствуя, что исчерпала свои силы разговорами, Мэгг прикрыла глаза и вознесла молитву.