Отталкиваю Римму, бегу к гардеробу, лихорадочно ищу в сумке номерок. Не замечаю ничего вокруг.
– Аля… я… блин… какая-то хрень. Ты извини…
Голос Дины кажется таким чужим, странным. Что ей ответить? Я и сама не знала, что встречу тут мужа.
Мне выдают мою шубку, но внезапно знакомая мужская рука ложится на золотистый мех.
– Я помогу.
Меня трясёт, я не знаю, что теперь будет. Не знаю, как посмотреть ему в лицо. Это он меня обманывает, а кажется, что во всем виновата именно я!
– Ты что тут делаешь? – он на самом деле спросил? Голос жесткий, как сталь. Он никогда так со мной не разговаривал. С другими людьми – да. Даже с собственной матерью. Со мной – нет.
Беспомощно поднимаю голову, чувствую, как из глаз вот-вот покатятся слезы.
Его взгляд суровый, такой чужой. Непроницаемый. Я словно язык проглотила, не знаю, что ответить. Стыдно сказать, но я до сих пор немного боюсь его. Мы ведь женаты всего полгода, знакомы почти год.
Да, он мой муж, и он меня любит, но…
Любит. Я думала, что любит, а оказывается…
– Одевайся, домой поедем.
– Я… я могу сама… тебя ждут, – выпаливаю, не подумав, а он усмехается.
– Предлагаешь мне остаться и закончить тут? Хорошая жена.
Слезы катятся по щекам.
– Успокойся, малыш, это недоразумение. Поехали домой.
Его мягкий тон, нежность, которая появляется в глазах, теплые руки, помогающие надеть шубку.
– Спалился, Златопольский? Что, вип-комнату западло было взять, да? – Римма появляется как чёрт из табакерки, на её лице такая неподдельная радость, что меня мутит. – Или тебе по кайфу, чтобы вся Москва знала, что ты при живой жене всё что движется имеешь?
– Рот закрыла! – он поворачивается, и у меня ощущение, что он сейчас ударит её.
– Ой, боюсь-боюсь! Ладно, я рада, что удалось твоей овце малолетней глаза открыть на твои похождения. Хотя я уверена, она поймет-простит. А ты продолжишь залезать на всех подряд.
С трудом понимаю, о чём она, но всё-таки до меня доходит. Меня специально сюда привезли. Они знали, что тут будет Марк, что он будет не один. Зачем они это сделали? Я же считала их подругами.
– Пошла вон, шалава, – рычит на Римму Марк, но она не унимается.
– Извини, Валюха, ничего личного. Хотелось тебе, дуре, глаза раскрыть. Надоело слышать – «мой Марик меня любит, мой Марик самый лучший» – шлюхан твой Марик, каких мало. Ты бы к доктору сходила, как бы заразу не принёс! Кстати, у него и со мной было: и до вашей свадьбы, и после.
Почему-то эта фраза меня добивает, я сгибаюсь пополам, и меня рвет прямо на мраморный пол холла…