Через неделю с моих ребер сняли корректив. Хотя предплечье все еще было сжато похожим устройством, я с намерением выполнить приказ поднял свою слабую плоть с кровати. Обуться, пользуясь одной рукой, оказалось слишком сложно, но звать на помощь служанку я не стал и поэтому отправился босиком. Со мной и так достаточно нянчились. Кроме того, я хотел, чтобы отец увидел мое состояние. Спустившись на лифте до нижнего этажа Главной башни, я добрался по подземной рельсовой дороге до капитолия префектуры. Это треугольное здание рядом с замковым барбаканом было увенчано центральным куполом, а квадратные башни по его углам стилизованы под колокольни древних соборов. Привлекая своими босыми ногами взгляды одетых в серую форму логофетов военного министерства, я прошел по выложенному на полу ротонды гербу Марло и направился к самой высокой из башен.
Кабинет отца находился наверху, за круглой металлической дверью. Ее охраняли сэр Робан Милош и декурия вооруженных копьями гоплитов, облаченных в черные керамические доспехи и красные плащи. Лица их невозможно было различить.
– Молодой мастер! – улыбнулся мне рыцарь-ликтор. – Рад видеть, что вы уже встали на ноги. – Он шагнул вперед. – Пришли повидаться с отцом?
Я утомленно кивнул, ощущая неловкость из-за тяжелого корректива, сжимающего и пронизывающего мое предплечье. Пряча от чужих глаз медицинский агрегат, я завел руку за спину и умудрился даже не поморщиться, задев этим экзоскелетом свои ягодицы.
– Насколько я понимаю, сэр, мне следует поблагодарить вас.
Робан взмахнул кистью с обычной своей грубоватой грацией:
– Это моя работа, сир.
Но я не принял отговорок, а положил здоровую руку ему на плечо – не столько в знак признательности, сколько для того, чтобы опереться, – и хрипло произнес:
– Тем не менее, сэр. Вы спасли мне жизнь, – я наклонил голову, – спасибо.
– Ваш отец ожидает вас, – только и смог сказать в ответ рыцарь-ликтор, вероятно просто не зная, как отнестись к такому проявлению благодарности от палатина. Или, быть может, вид моего корректива вызвал у него отвращение. Сам он был патрицием из скромного рода, если вообще не возвышенным из простолюдинов. С грубыми, нелегальными генетическими изменениями, сделанными сразу после получения рыцарского звания. Мутант, как и многие из его сословия.
– Он у себя, – добавил сэр Робан.
Я убрал руку, вздохнул и, выпрямив спину, оглянулся на декурию закованных в броню гоплитов со сверкающими энергетическими копьями.
– Ну что ж, morituri te salutamus?
«Мы, идущие на смерть, приветствуем тебя».
– Что вы сказали, сир?
– Это латынь, Робан.
Не потрудившись перевести вслух, я прошагал вперед, шаркая мозолистыми ногами по мозаичному полу вестибюля.
– Вы не могли бы открыть дверь? Я… м-м-м…
Я поднял поврежденное предплечье, опять отметив пятнышки засохшей крови там, где тонкие иглы прокалывали мою теплую плоть.
– Да, молодой мастер.
Он вытянул руку, из сочленений бронированных пластин выглянула голая ладонь и нажала на прозрачную полусферу в центре двери. Датчик отсканировал рисунок вен рыцаря, щелкнул тяжелый затвор. Дверь скользнула в сторону.
– Милорд! Адриан хочет видеть вас, – крикнул сэр Робан.
Из кабинета донесся бас отца:
– Впусти его.
Странно, что он не обратился ко мне, хотя я прекрасно его слышал. С другой стороны, он даже не поднял голову и не оторвался от голографических изображений, окружавших его монолитный стол. Я шагнул с мозаичного пола на тавросианский ковер толщиной в дюйм. За высоким креслом отца находилось большое круглое окно с видом на Мейдуа и дугу морского порта. Небо с южной стороны перечеркивали инверсионные следы ракет, доставлявших грузы на орбиту и еще дальше. Две стены кабинета занимали книжные полки. Но если в комнате Гибсона полки были набиты до отказа и этот хаос объяснялся любовью к книгам и частым их использованием, то у отца они стояли в идеальном порядке и, как я подозревал, не запылились только потому, что целая армия слуг регулярно протирала их.
Я остановился в самом центре квадратной комнаты, на границе светлого пятна от косых солнечных лучей, утопив пальцы ног в густой ковер. Стоял, склонив голову, и ждал, словно кающийся грешник перед алтарем сурового бога.
Отец в конце концов заметил меня и положил вольфрамовый стилос на стол из черного стекла, взмахом руки отключив голографический проектор. Свет шел из-за его спины, и лицо оставалось в тени. Он долго молча смотрел на меня.
Прошла целая эпоха, прежде чем он произнес:
– Садись.
Я помедлил немного, две-три секунды, не больше. Отец пристально наблюдал за мной, неподвижно, безмолвно. Пришлось уступить, и я опустился на низкий стул с полукруглой спинкой напротив антикварного кресла, обитого красной кожей и отделанного бронзой. На какое-то мгновение в комнате установилась ядовитая тишина, словно бы растягивающая время невидимыми пальцами. Я выдерживал паузу. Терпение – общее качество для всех пэров и даже всего сословия нобилей, но у меня в запасе был целый день, а отец, несомненно, готов был выделить для нашей встречи не так уж много минут. Я мог позволить себе роскошь терпения, а он – нет.
– Зачем ты отправился в город? – спросил он.
– Что?.. Никаких тебе: «Как ты себя чувствуешь, Адриан? Ты в порядке, Адриан?»
Плечи мои напряглись, словно в ожидании удара. Я заметил, как седые волосы на висках сэра Алистера сверкнули на солнце серебром.
– Разумеется, ты в порядке, мальчик, поэтому я и откладывал наш разговор. В нем нет смысла, если ты не в порядке.
– Мог бы и навестить меня.
– Ты не ответил на мой вопрос, – пренебрежительно сказал отец.
– Я возвращался домой…
Не дослушав меня, лорд Алистер перевел взгляд на глянцевый глобус в дальнем углу стола. Это была дорогая вещь, из тех, что собирают коллекционеры, – с подсветкой в режиме реального времени, по двадцатишестичасовому периоду вращения Делоса, и с изящной голограммой меняющегося облачного покрова.
– Возвращался. Домой.
Каким-то образом каждое мое слово в его устах превращалось в обвинение. Одурманенный лекарствами, я тем не менее старался не уступать ему. Он не повышал голос. Почти никогда не повышал. Но от этого казался еще более грозным.
– Ты хотя бы знаешь, во сколько нам обошлась твоя авантюра?
– Авантюра?
Мой голос дрогнул, я резко подался вперед, так что одежда на моей груди раздулась колоколом, и повторил:
– Авантюра? На меня напали!
Лорд Обители Дьявола забарабанил пальцами по крышке стола, смахнул несколько листов пергамента. Наверное, это были контракты или жалобы вассалов. По-настоящему важные документы до сих пор писались от руки.
– Преступники арестованы и переданы для наказания Капелле.
Я поднял левую руку, чтобы ему был виден возвращенный мне перстень-печать.
– Не сомневаюсь. Ты срезал кольцо прямо с пальца бедного придурка?
Отец усмехнулся:
– Если простолюдин причинит вред одному из нас, наш дом перестанут бояться. Сейчас все иначе, чем в древние времена. Мы правим сами, по своему усмотрению. Не как правительство, не от имени народа и с его согласия. Власть принадлежит лишь нам, понимаешь? И принадлежит лишь до тех пор, пока мы способны ее удержать.
– Повиновение из страха перед болью, – презрительно бросил я, вспомнив Гибсона.
– Запомни, мальчик, только так человек может держать под контролем собаку.
Он откинулся на спинку кресла, смяв красную кожу обивки. Я последовал его примеру и уставился в окно на грунтомобили, проезжавшие под нашим акрополем, и еще дальше, на белые паруса в гавани.
– Так что ты сделал? – спросил я с горьким чувством в груди, в глубине души ожидая, что он выжег целый городской квартал или оставил черный оплавившийся кратер на том месте, где жили мои обидчики.
– Объявил комендантский час и приказал расстреливать всех, кто его нарушит.
– Не нужно было этого делать, – возразил я, качая головой. – Так стало только хуже.
– Ты все еще не ответил на мой вопрос. – Лорд Алистер на мгновение снова задержал взгляд на моем лице.
Прежде чем я успел сформулировать понятный ответ, он продолжил:
– Почему ты ушел с Колоссо?
Я закатил глаза и, чуть ли не перебивая его, выпалил:
– Потому что кровопролитие мне противно, отец.
– Противно? – с издевкой повторил он, оскалив в усмешке зубы. – Тебе противно? И ты еще спрашиваешь, кто из вас с Криспином станет моим наследником?
Отец хлопнул по глобусу ладонью, останавливая его вращение.
– Из-за того, что я не остался на Колоссо? – спросил я.
– Нет, из-за того, что люди видели, как ты не остался на Колоссо. Эта ложа не была светонепроницаемой, глупый мальчишка!
Я хотел возразить, но отец поднял руку, требуя тишины:
– Ты просто сбежал, в то время как твой брат вышел на арену вместе с лучшими нашими гладиаторами, ради нашего народа. – Он ударил ладонью по столу. – А ты подумал о том, что означает для них твой уход? Знаешь, что они решили? А потом тебя ранил кто-то из черни!
Он покачал головой и скривился, словно последнее слово не пришлось ему по вкусу.
– Теперь они не будут тебя бояться!
– А Криспина будут?
– А Криспина будут, – повторил лорд Алистер и снова забарабанил пальцами по столешнице. – Это ты должен был стоять на арене колизея, мальчик. Феликс говорит, что ты фехтуешь лучше.
Я с трудом сдержал удивление. Это была правда, но я не ожидал услышать такое от отца.
– Ты понимаешь, что ты натворил? – спросил он мрачным тоном судьи.
– Позволил избить себя.
– Забудь об этом. – Отец махнул рукой и откинулся в кресле, словно инквизитор Капеллы, собирающийся огласить приговор.
«Забудь. – Я опустил глаза на руку, зажатую коррективом. – Если бы это было так просто».
Удивленно приподняв брови, я признался:
– С этим у меня пока кое-какие трудности.
– Замолчи. – Отец подался вперед так резко, что я невольно вздрогнул и по всему телу пробежал болезненный спазм. – Народ любит эти игры. Любит Колоссо. А ты публично выразил презрение к ним. Этот момент показывали в новостях Мейдуа, понимаешь? Только через пять часов мы с Тором Алкуином смогли это прекратить.
Холодные глаза отца превратились в щелки, он поднялся с кресла и подошел к окну. Он обращался со мной как с ребенком, и, возможно, я заслужил такое отношение. В словах отца заключался какой-то смысл, и я должен был его уловить… должен был, если бы не мешала боль в руке. Отвечать что-либо показалось мне откровенной глупостью, и я просто наблюдал за тем, как лорд осматривает свои владения.
– Хлеба и зрелищ, мальчик.
– Прости, не понял?
Я узнал эту древнюю цитату. Из Ювенала, умершего так давно, что только схоласты еще помнят его. С другой стороны, это ведь я по глупости заговорил с охранниками на латыни всего несколько минут назад, а у отца могли быть свои скрытые глубины.
– Законы Империи запрещают припланеченным сервам обращаться с более сложной техникой, чем грунтомобили, за исключением тех механизмов, что использует их гильдия. Им дозволено только ковыряться в земле, используя домашний скот и двигатели внутреннего сгорания. И знаешь почему?
– Потому что они могут взбунтоваться?
– Нет, потому что они могут подумать, что имеют на это право.
– Что, прости?
Это пренебрежение к людям неожиданно обидело меня. Но отец не обернулся, даже не почувствовал ни потрясения, ни гнева в моем голосе.
– Посмотри на эвдорцев, на норманских[12] фригольдеров, на экстрасоларианцев. Знаешь, что общего между ними?
Прежде чем я успел ответить, отец хлопнул ладонью по раме круглого окна.
– У них нет лидеров. Нет порядка. А Империя – это порядок. Это мы, – он обернулся и прижал руку с перстнем к своей узкой груди, – так же, как у князей Джадда, как у лотрианцев. Порядок. Без него цивилизация на галактическом уровне невозможна. Она просто погибнет.
– Но эвдорцы-то живут и процветают! – возразил я, вспомнив о бродячих караванщиках, чьи стоянки-астероиды разбросаны по всему обитаемому космосу. – И фригольдеры тоже.
– Я тебя умоляю, – усмехнулся лорд Алистер. – Эти вырожденцы не способны удержать в своих руках даже одну планету, не говоря уже о тысяче… – Нетерпеливым движением он исключил из нашего разговора миллиарды человеческих жизней, словно отогнал надоедливых мух. – Тебе известно, что в некоторых фригольдерских мирах есть страны? Национальные государства наподобие тех, что были до Исхода. Некоторые из этих колоний не могут даже строить звездолеты! Они воюют между собой не реже, чем с кем-то еще.
– А мы разве не воюем? – пожал я плечами.
– Готов признать, что законы войны имеют приверженцев в Империи. Но Капелла следит за их выполнением, сводя к минимуму побочный ущерб.
– То есть угрожают недовольным лордам биологическим оружием. Но как это все связано со зрелищами?
Архонт Мейдуа выпятил подбородок:
– Мы не похожи на другие народы, сын. У нас нет конгресса, нет правительства. Когда мне нужно издать закон, я просто издаю закон. Старая система с демократией и парламентом лишь позволяет трусам прятаться за ней. Наша сила не в согласии народа, а в его вере в нас.
– Да помню я все это! – выпалил я, сдвигаясь на край стула и возмущенно раздувая ноздри.
Я не мог простить ему то, что он оставил меня одного с моими ранами. Он ведь мой отец, во имя Земли! Отец. Меня едва не искалечили, а он мне читает нотации. И все же он прав, я не просто мальчишка. Я его сын, и на мне лежит ответственность за наш дом. В этой ответственности есть своя сила, и в подотчетности тоже. Именно поэтому власть лорда лучше, чем парламент. Для лорда не существует оправданий. Если он злоупотребит своей властью, как, боюсь, может случиться с Криспином, то ему недолго останется править. Если же он сохранит хладнокровие, применяя силу, как всегда поступал мой отец, то у него не возникнет особых затруднений.
– Нет, увы, не помнишь! – рявкнул отец, приглаживая прядь вьющихся волос. – Мы не воюем с чернью. Наша цель показать, что мы люди, а не абстрактное понятие. Они должны это осознавать. Поэтому я и послал вас с Криспином на Колоссо, пока сам общался с Эльмирой. Я патриарх Мейдуа, и вы должны были представлять меня и наш дом. Лично. Криспин прекрасно исполнил свою роль. Люди любят его, потому что он показал себя частью их мира. Он сражался на Колоссо, а ты… ты повернулся к ним спиной.
Отец вытащил из рукава кристалл, примерно четырех дюймов в длину и полутора в ширину, и повертел его, словно взвешивая в руке золотой хурасам, чтобы проверить, не фальшивый ли он.
– Одного этого было бы достаточно, но ты умудрился еще и нарваться на хулиганов. Наша власть усиливается, когда люди чувствуют, что мы выше их. Но ты нарушил это понимание.
– Тем, что истекал кровью? – Я не смог сдержать скептицизма в своем голосе.
– Да.
Отец бросил кристалл на стол и снова сел в кресло. Я разглядел его печать – блестящего красного дьявола на темном фоне, – отштампованную на голубоватом кристалле.
– Я думал, наша задача показать, что мы люди, а не призраки.
– Мы должны показать, что мы не абстракция, – поправил отец. – Показать, что мы реальная сила, а не просто люди.
В давно исчезнувшем Египте фараоны должны были вести себя как боги, спокойно и беспристрастно возвышаясь над суетой смертной жизни. Если фараон не оправдывал ожидания, он показывал подданным, что является таким же смертным, и тем самым возбуждал недовольство среди тех, кто поклонялся ему как божеству. Мы мало от них отличались – все лорды до единого. Со своими генетическими усовершенствованиями и повышенной продолжительностью жизни мы были богами даже в большей степени, чем могли мечтать древние фараоны. Отец был всего лишь архонтом, но его владения превышали территорию всей древней Европы, а наше отдаленное родство с императором возносило нас еще выше. Мать моей матери правила не только планетой – своим герцогством, – но и другими мирами. Она была наместницей провинции Возничего, насчитывающей почти четыре сотни планет, и отвечала за них непосредственно перед Соларианским престолом и императором, своим дальним родственником. По материнской линии я приходился родней его величеству и занимал свое место на лестнице престолонаследия, в нескольких тысячах ступеней от вершины. Мой отец тоже принадлежал к особам королевской крови, но состоял в более отдаленном родстве, и прошло уже несколько поколений с тех пор, как Марло в последний раз вступали в брачные связи с императорским домом. Несмотря на нашу древнюю кровь и богатство, которому завидовали многие молодые и более могущественные дома, у моего отца был лишь жалкий миллиард подданных: припланеченных сервов, ремесленников и рабов.
– Я пошлю тебя в семинарию Колледжа Лорика на Веспераде.
– Нет! – Я вскочил на ноги, и хрупкий стул с глухим стуком опрокинулся на пол. – Не делай этого!
Лорд Алистер Марло посмотрел на меня с искренним удивлением:
– Я думал, тебе понравится. Твое увлечение языками будет там очень полезно. Капелле всегда требуются дипломаты.
– Ты хочешь сказать «миссионеры».
Я едва сдержал усмешку, хорошо зная, что представляет собой Капелла, и презирая ее. Не настоящая религия, как у адораторов древних богов, а всего лишь имперский кулак, смазанный елеем. Циничные имитаторы веры, чьи молебны впечатляющи, но пусты и пропитаны паразитическими традициями. Не более чем инструмент террора и благоговейного страха, самый большой цирк в Соларианской империи. Повиновение из благочестия. Страдание всегда было частью человеческой жизни, но я считал действия Капеллы террором и ненавидел ее.
– Слова, слова, – разочарованно пробормотал архонт.
И тут меня накрыл волной более глубокий смысл этого решения.
– Значит, ты лишаешь меня наследства?
Лицо лорда помрачнело, брови сдвинулись, погружая в тень лиловые глаза.
– Я никогда не объявлял тебя своим наследником.
– Но я твой старший сын! – возразил я.
Мне было тяжело нагнуться и поднять стул, даже неподвижное стояние вызвало ужасный спазм. Невольно представилось, как покрываются трещинами кости, еще хрупкие после лечения стволовыми клетками. Я понимал, насколько слабы мои доводы; старшинство по рождению мало что значило в Империи, решение лорда было куда важней.
– Криспин… – Выговорить фразу целиком никак не получалось. – Криспин…
Отец закончил за меня:
– Твой брат останется со мной и со временем займет мое место, если докажет, что достоин этого.
Я едва не задохнулся, испустив странный звук, не похожий ни на смех, ни на рыдание.
– Чем докажет? Изобьет еще одну служанку? Или зарежет еще одного евнуха в колизее? Да у этого парня в мозгу нет ни одной извилины!
Я стоял у самого стола и смотрел на отца сверху вниз. Он вскочил с быстротой молнии и с размаху ударил меня по лицу. Оглушенный, вдобавок к общей слабости, я опустился на одно колено, но попытался подняться. Впопыхах я оперся на больную ладонь, и хотя проклятый корректив уберег мои пальцы, иглы еще сильней вонзились в плоть, и вспышка боли пробежала по всей руке. Я всерьез ожидал, что сэр Робан, услышав мои завывания, ворвется в кабинет, чтобы выяснить, в чем дело. Но он так и не появился.
– Криспин – твой брат. И я не желаю слышать, как ты говоришь о нем в подобном тоне.
Не ответив, я встал на ноги и собрал последние крупицы гордости.
– Но, отец, я не хочу быть священником!
– Обращайся ко мне «сир» или «милорд»! – заявил мой родитель, проскользнув мимо стола, словно охотящаяся пантера.
Не имея другого выбора, я согнулся в глубоком поклоне, как подобает при обращении к лендлорду. Жалкая, но все-таки месть, поскольку отец таковым не был.
– Я хочу стать схоластом, – сказал я, выпрямившись.
Второй удар пришелся по другой щеке, но я был готов к нему и, дернув головой, устоял на ногах.
– Так вот, значит, что ты хочешь на самом деле? Быть живой машиной у какого-нибудь приграничного барона?
– Я хочу поступить в Экспедиционный корпус и путешествовать между звезд, как Симеон Красный, – ответил я, опираясь здоровой рукой о стол.
– Как Симе… – повторил отец, но умолк на полуслове, презрительно фыркнув.
Еще бы! Даже мне самому это теперь кажется не более чем детской мечтой.
Он сменил тактику, обратившись к логике.
– Адриан, Капелла обладает реальной властью. Ты можешь стать инквизитором, возможно, даже членом Синода. – Он сжал челюсти и едва шевелил губами. – Нам необходимо иметь кого-то в Капелле. Кого-то из своих, мальчик.
У меня засосало под ложечкой.
«Пропади все во Тьму!» – решил я и покачал головой.
– Ты уже все продумал? Но я им не стану.
Мой отец и господин стоял, возвышаясь надо мной на целую голову, на расстоянии всего в один дюйм, глядя на меня поверх орлиного носа сквозь прищуренные до микронной ширины веки.
– Станешь. – Он вложил кристалл мне в ладонь. – Ты полетишь на Весперад в конце боэдромиона.
Это было название месяца, совпадающего с началом осени по местному календарю.
– Осталось всего три месяца! – запротестовал я, опасаясь еще одной пощечины.
– Последнее происшествие ускорило наши планы. Я хочу, чтобы ты не попадался никому на глаза, чтобы не доставить мне новых неприятностей.
– Неприятностей? – чуть ли не закричал я. – Отец, я…
– Хватит! – повысил он голос в первый раз с начала разговора; ноздри его широко раздувались, глаза снова превратились в щелки. – Это решено!
Он взглянул на корректив на моей руке и добавил с презрением:
– Ступай, пока не навредил себе еще больше.
Я сдержался и не зарычал ему прямо в лицо и не запустил поднятым стулом в греческую статую. Лишь глубоко вдохнул, насколько позволили больные ребра, вытянулся во весь свой невпечатляющий рост и отвернулся от отца.