– Просыпайся.
Я вздрагиваю от голоса Голода и открываю глаза.
Он смотрит на меня сверху вниз – хмуро, так, словно его злит само мое присутствие.
Я ошарашенно моргаю, осматриваюсь вокруг, а затем снова перевожу взгляд на всадника.
– Ты не слышал, что принято стучать? – говорю я, подавляя зевок.
– Ты моя пленница. Предупреждения тебе не по чину.
– М-м-м…
Глаза у меня закрываются.
– Просыпайся.
– Только если ты намерен перерезать эти веревки, а так нет, – отвечаю я, не открывая глаз.
Это уже не первый раз, когда мне приходится спать со связанными руками. Однако определенно самый дерьмовый из всех. Раньше мне за такое хотя бы платили.
Миг – и Голод срывает одеяло с кровати. Но если он хотел меня припугнуть, то у него не получилось. Я привыкла ожидать какой угодно сумасшедшей херни, когда я в постели. А куда денешься? Издержки профессии.
Я слышу металлический звон вынимаемого из ножен клинка.
– Похоже, у тебя на редкость плохо с чувством самосохранения, – говорит он.
Я снова открываю глаза, стряхивая остатки сна, чтобы внимательно следить за кинжалом в руке у всадника.
– Ты просто злишься, что я не больно-то испугалась.
На самом деле ночью я пришла к выводу, что Голод не собирается меня убивать. Так мне кажется. По крайней мере, пока. Это сильно придало мне храбрости. Остальное же – просто бравада. Еще одно умение, которое я приобрела с тех пор, как стала женщиной легкого поведения.
Голод грубо хватает меня за руки и перепиливает веревку.
Я смотрю на него. Сегодня он при полном параде, бронзовые доспехи начищены до блеска.
– От тебя пахнет свиным дерьмом и кровью, – замечает он.
Я изгибаю бровь.
– Очень меня волнует твое мнение.
Если быть до конца честной, мне как раз нравится, что я ни видом, ни запахом не похожа на мужскую влажную мечту. Отрадная перемена. И расходов меньше.
– Продолжай в том же духе, цветочек. Ты напоминаешь мне о том, почему я презираю людей.
– Во-первых, меня зовут Ана, – говорю я, слегка приподнимаясь на локтях. – Во-вторых, всадник, ты ненавидишь людей потому, что когда-то давно мы ужасно обошлись с тобой, а вовсе не из-за моего длинного языка.
На самом деле я знаю, что язык у меня как раз ничего себе. Иногда злой – смотря с кем говорю, но, как бы то ни было, он многих привлекает.
Всадник смотрит на меня, и мне приходится сделать усилие, чтобы не подпасть под действие его красоты.
Голод освобождает мои руки, а затем отходит в другой конец комнаты и открывает шкаф, где висит несколько платьев. Размеры и фасоны наводят на мысль, что здесь когда-то жила девочка-подросток. Я стараюсь не думать о том, что с ней, скорее всего, случилось.
– Так что, – говорю я, разминая запястья, – ты уже решил, жить мне или умереть?
Не могу же я об этом не спросить.
– Неужели ты думаешь, что, если бы я хотел, чтобы ты умерла, мы бы с тобой сейчас разговаривали? – говорит Голод, снимая с вешалки одно из платьев.
Я хмуро смотрю этот наряд, догадываясь, что он предназначен мне.
Голод направляется к двери.
– Иди за мной, – бросает он, не оглядываясь.
Несколько секунд я смотрю ему вслед, не зная, что делать в такой ситуации. Но, кажется, он не намерен меня убивать, а мне нужно еще немного прийти в себя, чтобы начать обдумывать дальнейшие действия, поэтому я неохотно плетусь за ним.
Голод ведет меня в другую спальню. Там на матрасе лежит коса всадника и, как я уже поняла, его весы. Остальная комната завалена чужими вещами.
Жнец проходит через всю спальню, направляясь в смежную с ней ванную, и я иду следом. Там стоит причудливого вида ванна на когтистых лапах и унитаз, причем и к тому и к другому, судя по всему, подведен водопровод. У ванны даже рычаг есть, чтобы качать воду. Кто бы ни были эти богатые сволочи, я им почти завидую.
Они наверняка мертвы.
М-да, пожалуй, не позавидуешь…
Перед ванной в неглубоком тазике стоит кувшин с водой. На краю таза лежит мочалка. Ванна ванной, а всадник предпочитает мыться в тазике с кувшином. Казалось бы, такой самонадеянный ублюдок, как Голод, мог бы хотя бы попытаться наполнить ванну.
– Роскошно живем, значит? – говорю я.
– Это для тебя, – отвечает он.
А-а. Теперь я понимаю, почему не ванна. Станет он баловать такой роскошью кого-то, кроме себя.
– Потому что от тебя воняет, – добавляет он.
– Тронута до слез твоим гостеприимством, – говорю я, подходя к кувшину.
Я ни слова не говорю о другом: о том, что все это, вообще-то, странно. Очень, очень странно! Голод до сих пор не убил меня, а теперь ждет, что я буду тут мыться? В его собственной ванной?
Он что, смотреть на это собирается?
Всадник бросает платье на ближайшую стойку и тут же прислоняется к шкафчику. Да, он не уходит, и я с изумлением понимаю, что он и правда намерен торчать здесь.
Свинство какое!
Не глядя на кувшин с водой, я подхожу к ванне и испытываю рычаг. Нажимаю разок для пробы. Тут же из носика с шипением льется вода.
Работает!
К черту этот тазик с губкой.
Повернувшись спиной к всаднику, я начинаю наполнять ванну. Голод не останавливает меня, хотя от такого гаденыша можно было этого ожидать.
Времени на то, чтобы набрать достаточно воды для купания, уходит немало, да и сама водичка холодновата, но в конце концов ванна наполняется.
Когда я снова оборачиваюсь, Голод все еще стоит без движения.
Не знаю, что и думать.
Я снимаю рубашку, затем тонкий бюстгальтер, не заботясь о том, что Голод будет любоваться обнаженной женской грудью. Для меня это дело обычное.
Взгляд всадника падает на раны, украшающие мое тело. Я слышу, как он резко втягивает воздух.
И теперь, кажется, понимаю, почему он не уходил: хотел увидеть мои раны.
Он встает со шкафчика, не сводя взгляда с рубцов.
– Они тебя всю искромсали.
Я опускаю взгляд, и воспоминания снова всплывают в голове. Я чувствую на себе руки этих людей, слышу плотоядно чавкающий звук, с которым их ножи вонзаются в меня раз за разом.
– Одиннадцать разных шрамов.
Не знаю, зачем говорю ему это.
– Представляю, как долго ты лежала и корчилась от боли – одинокая, напуганная.
Мой стальной взгляд устремляется на него.
– Не только напуганная.
Я была в ярости.
Кажется, он видит эту ярость в моих глазах и сейчас, когда я на него смотрю.
– Да, – говорит он, – мне хорошо знаком этот взгляд.
Усилием воли я подавляю эмоции.
Мгновение – и Голод снова усаживается на шкафчик на некотором расстоянии от меня.
– Эти раны не похожи на те, после которых можно выжить, – говорит он небрежным тоном.
Я не утруждаю себя ответом. Вместо этого вышагиваю из штанов, затем снимаю трусики и отбрасываю их в сторону.
Если я думала, что нагота отпугнет всадника, то я ошибалась.
Хм…
Я забираюсь в ванну, сажусь, царственно откинувшись назад, и вздыхаю, прислоняясь к бортику.
– Как там твоя рана на животе? – спрашиваю я, перекидывая руки через края ванны. Моя грудь беззастенчиво обнажена, что мне откровенно и до чертиков нравится. Надеюсь, всадник обалдел.
Голод щурит на меня глаза.
– Исчезла.
– Очень жаль.
– И яйца уже не болят… спасибо, что спросила, – добавляет он.
– Твои яйца меня не волнуют. Ты ими, похоже, все равно не пользуешься.
Криво усмехаюсь. Я очень довольна собой.
Жнец скрещивает руки на груди, и в глазах у него появляется злобный блеск.
– Скажи мне, Ана, – произносит он, и звук моего имени из его уст заставляет живот сжаться, – что ты будешь делать, если я тебя отпущу?
Устремляю на него пристальный взгляд.
Я могла бы солгать. Но эти змеиные глаза… мне кажется, они все равно разглядят правду.
– Не знаю, – признаюсь я. – Наверное, снова постаралась бы отыскать тебя и отомстить.
Потому что больше у меня в этой жизни ничего не осталось. Ни дома, ни работы, ни друзей, ни родных. Только эта вендетта.
Всадник издает тихий грудной звук.
– Я так и думал.
Наверное, в этот момент мне следовало бы забеспокоиться. Но если честно, где я, а где беспокойство? Давным-давно пора об этом забыть.
– Я все равно буду пытаться тебе отомстить, – добавляю я. – Если ты будешь держать меня у себя под боком, то мне же проще.
Теперь всадник улыбается, и, бог ты мой, жестокость и правда приносит ему наслаждение.
– На твоем месте я бы не стал этого делать, – мягко отвечает он.
Больше он ничего не говорит, но это и не нужно. В его словах звучит скрытая угроза: если я попытаюсь причинить боль ему, он покажет мне, что такое настоящая боль.
Жнец шагает к двери.
– Завтра мы отправляемся. Если ты попытаешься сбежать, я не стану тебя кормить.
Похоже, такая перспектива его как-то слишком радует.
Чертов Голод.
Выходит, всадник действительно не намерен меня убивать. По какой-то причине он хочет, чтобы я была рядом. Настолько, что собирается наказывать за попытки сбежать.
Я вглядываюсь в него. Он ненавидит людей, но не хочет меня убивать, и он ненавидит человеческую плоть, но при этом остался посмотреть на меня в ванне. Я не могу понять, что на уме у этого парня, и это будет грызть меня изнутри. Если можно так выразиться. Кстати, насчет погрызть…
– Давай-ка проясним, – говорю я. – Если я останусь в этом охренительном доме, ты будешь меня кормить?
Где здесь подвох?
Всадник снова щурит глаза.
– Голодать ты не будешь.
Бесплатное жилье и питание? Просто восхитительно. У меня даже пальцы на ногах подгибаются.
– Ладно, по рукам. У тебя теперь есть новая пленница, которая ничего против плена не имеет.