– Когда—то Полем Надежды владели простые люди. Они безбедно жили, приносили жертвы богам, любили жен и холили детей. В то время среди людей не было голода, потому что не было среди них алчности. Весна сменяла зиму, лето весну. И по краю их мира проходили стада скотоводов…
Услышав это, Нияз вздрогнул и посмотрел на Лернье. Тот кивнул и потянулся за чайником. Тотчас появилась жена Нияза, имени которой Жак никогда не слышал. Она с поклоном налила в его чашу вино, положила на тарелку сладости. Слепо глянула на мужа и также бесшумно исчезла.
– Пока есть Поле Надежды, – тем временем продолжал свой рассказ Игнатий, – и вспаханная земля дает урожай, а люди заботливо обрезают ветви фруктовых деревьев в своих садах, во вселенной царят мир и гармония. И каждую весну, когда тают в тех далеких, благословенных краях снега, время разносит на своих крыльях Ветер Надежды, разносит его на своих могучих крыльях. И каждый, кого коснется дыхание этого ветра до конца дней своих будет счастлив. Его не сломят неудачи, его не сломят козни врагов. Ничто не сможет навредить ему. – Игнатий перевел дыхание. – Это все, что было записано в Хрониках Гоца. А все остальное домыслы или мечты.
– Сдается мне, что нам и этого хватит с лихвой, – усмехнулся Лернье.
Они сидели в легкой, продуваемой всеми ветрами беседке. Стол ломился от угощения. Хозяин дома, верный друг Лернье, ремесленник Нияз, высокий, сухопарый человек в белой одежде, подбадривал гостей. После короткого рассказа Игнатия он стал задумчив, молча потягивал вино и смотрел на бескрайнюю равнину, раскинувшуюся до горизонта. Игнатий тоже посмотрел на горизонт и снова попытался вычислить размеры этой планеты. Либо она на самом деле была невероятно огромна, чему противоречила вполне обыкновенная для обитаемых миров сила тяготения, либо пространства ее были искажены неизвестным ему оптическим эффектом. Временами Игнатию начинало казаться, что этот мир – огромный плоский диск, а не планетоид. И еще ему казалось, что все седые, ветхие легенды здесь воплотились наяву. Он уже исподволь гасил вспышки собственных суеверий и страхов. На первый взгляд патриархальный мир оказался пушистым, одомашненным монстром с жутким оскалом в мягких складках добродушной мордочки.
– Я пригласил их к себе. Всех, – заговорил Нияз в своеобразной манере, разделяя слова короткими паузами.
– Хорошо, – кивнул Лернье. – Нам нужно встретиться и обсудить все в спокойной обстановке. Но готовы ли вы погибнуть, спасая других? Так тоже может случиться.
– Жак, ты открыл нам глаза. Если мы снова закроем их, в мире наступит тьма.
Над столом вновь воцарилось молчание.
Беседка была построена над бурным полноводным ручьем. Вода клокотала, кипела на валунах. От нее исходила приятная свежесть. В саду играли дети Нияза, веселые, черноглазые ребятишки. Глядя на них, Игнатий снова подумал, что он все же ошибся. Не может Сторона Звездного Дракона быть несправедливым и опасным миром. И еще он понимал, что в его теперешнем положении появилось что—то очень опасное, словно он по ошибке заглянул не в ту дверь. В эти минуты он думал, что напрасно встретился с Лернье, потому что без этой встречи и этот мир воспринимался бы им совсем иначе. В эти минуты он больше всего жаждал начать все сначала, с того самого момента, когда его душа воспевала первый восход солнца этого мира.
– Все это сказки! – с неожиданным напором сказал он. – Та земля, которую человек возделывает и которая его кормит и есть Поле Надежды! Она и есть земля наших надежд. Этот сад, Нияз, – твое Поле Надежды! Зачем вы замахиваетесь на основы? Это глупо! Глупо и опасно…
– Потому что мы должны идти вперед, – почти по слогам произнес Нияз. – Это наш путь.
– Друг мой, – Лернье задумчиво посмотрел на хозяина дома. – То, что я скажу сейчас, восприми правильно. Вы – народ не дикий, но довольно примитивный. Вовсе не потому, что до сих пор живете в бронзовом веке. А потому что вот здесь, – он постучал себя по груди, – у вас до сих пор больше от животного, чем от человека. Мой народ, – он посмотрел на Игнатия, – поднимался и падал. Миллиарды погибли в братоубийственных войнах. Но то, что вы проходите за десятки тысячелетий, мы преодолели в стремительной и жестокой схватке с самими собой. И уже не пошли на попятную. Нияз, опасность повсюду. Особенно когда один человек или круг единомышленников решают за других, что им делать и во что верить, о чем думать и как думать. Так делают Мастера. Вы будете делать то же. И хотя ваш порыв оправдан, тирания – недопустима… По ту сторону океана тоже живут люди. Вы сможете стать добрыми соседями. У них тоже началось вырождение. После того, как Мастер дал разрешение на этот поход единственная преграда для вас – отсутствие больших и быстроходных морских судов. Но я этнограф, я не могу помочь вам в этом.
– Я – инженер, – неожиданно кивнул Игнатий. – В принципе, я могу сконструировать такие суда и сделать навигационные приборы.
Лернье с удивлением посмотрел на него:
– Я не ослышался? Ты можешь построить корабли?
– Да, при наличии добротного материала это не составит большого труда.
– Очень интересно, – пробормотал Лернье. – Наверняка Мастер знал и об этом.
И снова Игнатий жил на берегу океана, встречая каждый рассвет. И был по—настоящему счастлив, потому что первые его корабли росли как грибы после дождя.
– Только бы успеть закончить строительство до начала сезона Ветра Надежды, – все чаще заклинал Лернье. – Только бы нам успеть. Иначе он вновь ослепит их и лишит разума.
Но Игнатий не разделял его тревогу. В его мире Ветер Надежды был символом, мечтой. А его мечты уже начали исполняться и без Ветра Надежды. Староста деревни из бухты Ла—Коста сосватал за него младшую дочь. Высватал с богатым приданным, словно задабривал зятя—чужеземца, выкупая его здоровое потомство из—под власти неведомых, чужих богов, имена которых тот произносил время от времени. А молодая жена за те два месяца, что они были вместе, успела понести ребенка. Ее соплеменники совсем забросили рыбную ловлю и перекочевали на корабельные верфи. Кто—то сказал им, что морской дух пощадил Игнатия в страшной буре, и теперь он строит корабли, чтобы вернуться в благословенные родные края. Наверняка эти слухи распускал Лернье. Почти каждый вечер возле костра он рассказывал доверчивым слушателям подобные сказки.
– Там за морем, – говорил он, – ваши злые боги потеряют силу. И вы заживете в сытости и довольстве. Там вас оставят последние беды. А всех жрецов мы оставим здесь. Зачем нам жрецы, если исчезнут прежние боги?
Иногда над верфями стремительным вихрем проносился Великий Мастер. И все сразу же понимали, что это он, и привычно падали ниц. Время от времени он наблюдал за строительством кораблей. Сидел на скалах, роняя непроницаемо—черную тень на землю, оборотившись огромной птицей или драконом. Крепкий камень крошился под его когтями. А когда Лернье пытался подойти к нему, Мастер бесшумно срывался в высокое небо и превращался в едва различимую точку среди дневных звезд.
Жак смотрел ему вслед, он предчувствовал беду.
Так день проходил за днем. Незаметно закончилась теплая зима. На верфях уже палубили и смолили суда. Нияз привез из города компасы и другие навигационные приборы, сделанные по чертежам Игнатия. Он рассказал, что жрецы все—таки готовят экспансию на запад и уже объявили мобилизацию.
Супруга Игнатия последние недели не выходила из хижины – боялась дурного глаза. Ее многочисленная родня устраивала шумные попойки. Никто из них не сомневался, что следующим главой клана станет Игнатий.
Наконец наступил долгожданный день, когда был закончен и спущен на воду последний корабль.
Берег в этот день напоминал шумный базар. По дороге из столицы приближалось торжественное шествие. Великого Мастера несли в паланкине из драгоценного дерева. Жрецы степенно вышагивали по краям дороги. А в болотных зарослях тенями скользили смуглые тела охотников за человеческими трофеями. Счастливые строители отплясывали на теплом песке. Хмельное пиво лилось рекой. Ремесленники во главе с Ниязом расположились возле кромки прибоя, часть из них и самые надежные рыбаки из клана Игнатия охраняли корабли. Лернье не без оснований опасался поджога, хотя Игнатий над его страхами только посмеивался.
Как и полгода назад деревенские дурачки танцевали в мелкой воде. По краю бухты скользили длинные лодки – рыбаки из соседних деревень возвращались домой с уловом. Гомон на берегу стоял невыносимый, люди с трудом могли расслышать собственный голос. Лернье наблюдал за приближением почетной процессии, он уже ясно различал лица гостей из столицы. Кожа жрецов лоснилась от пота, их бритые головы блестели на солнце. За занавесками паланкина Мастер не был виден. Но судя по тому, с какой легкостью его несли, Великий Мастер превратился в очень небольшое по размерам существо.