Вскоре произошла череда весьма неприятных событий для семьи Кобылиных.
– Екатерина не русская, – говорил в 1724 году своим приятелям отставной капрал Ингерманландского полка Василий Кобылин, участник взятия Мариенбурга, – и знаем мы, как она в плен была взята и приведена к знамени в одной рубашке, и отдана под караул, и наш караульный офицер надел на нее кафтан. Она с князем Меншиковым Его Величество Петра Великого кореньем обвела». Среди приятелей Кобылина оказался наушник, дьячок, который донёс на товарища в Тайную канцелярию. Слух об этом долго жил в среде простого народа. Узнав об этом Фёдор страшно испугался за сына, но вдруг сравнив теперешние обстоятельства, что сын его пока не в отставке, что никогда не служил в Ингерманландском полку, решил искать встречи со своим Василием и во всём разобраться самому. – Кто этот полный тёзка, какое отношение он имеет к нашей семье? – задавал себе бесконечно одни и те же вопросы Фёдор Кобылин, стремглав нося свои старые ноги по Петербургу в поисках сына. К тому времени он уже обзавёлся полезными связями в этом городе. Фёдор узнал, что было сказано о возвращении городка Волмара 20 августа 1702 года фон Верденом: «А между тем временем во всех бригадах у Мариенбурха чрез озеро плоты для штурму уже были приготовлены. Тогда неприятель учинил акорт, чтоб завтрее город принять, а людей отпустить». Однако взрыв в цитадели был воспринят Борисом Петровичем Шереметевым как нарушение соглашения о сдаче и город был отдан на поток, то есть на разграбление, как это бывало после штурма. Согласно «Уставу прежних лет» – военному закону того времени, город, жители, их имущество в таком случае становятся военной добычей, а пленные – частной собственностью военных. Именно тогда из-за нелепого поступка капитана Вульфа в полонное рабство к солдатам и офицерам попала Марта Скавронская, а также пробст Эрнст Глюк и его семья. И было донесение Юста Юля, и следственное дело в Тайной канцелярии завели. И как донёс на отставного капрала Ингерманландского полка Василия Кобылина дьячок Василий Федоров, капрал говорил как очевидец о Екатерине: «… она не природная и не русская, и ведаем мы, как она в полон взята и приведена под знамя в одной рубахе и отдана под караул и караульный-де наш офицер одел на нее кафтан»… Что же это за человек, кто бы это мог быть в нашем роду, размышлял Фёдор. Брата моего – Иваном звать, дети его Иваны. Никто из них в этих событиях не участвовал. Иван Меньшой сейчас в Туле мастером по оружейному делу и ремесло его там в почёте. Любопытно, что же в доносе на Василия Кобылина сказано, что де капрал говорил о Петре: «… он некий сулим и недоброй человек, да и глаза де у него воровские, что ходит потупясь, глядит в землю». Дело было серьезное и тут что-то нечисто, крепко пахнет оговором… Василий Кобылин был арестован, пытан и казнен, а имение его отписано в казну. Фёдор понял, что этот человек мог быть какой-то их дальний родич; также он знал, что Пётр Алексеевич, действительно, не терпел, когда к нему приближались незнакомые подлые люди или кто-то смотрел пристально ему в глаза. Фёдор решил рассказать всё сыну при встрече и предостеречь его от подобных роковых поступков.
7 мая 1724 года наступил звездный час лифляндской полонянки – она была коронована императорской короной. Это было чрезвычайно красочное, торжественное и новое для России зрелище. К нему готовились долго. Петр учредил даже особую воинскую часть – конную роту кавалергардов. В нее взяли из армии самых рослых и видных красавцев. Им сшили роскошную униформу зелено-красного цвета с широкими золотыми галунами и вышитыми на плечах золотыми гербами. Капитаном этой придворной роты царь назначил Павла Ягужинского.
Встреча Фёдора Кобылина с сыном произошла 30 августа 1724 года во время празднества по случаю «перенесения мощей Святаго благовернаго Великаго князя Александра Невскаго и воспоминания заключеннаго мира между Империею Россиискою и Короною Свеискою». Торжественная церемония перенесения мощей Александра Невского также проходила по «водному пути» и часть гренадеров Преображенского полка была отправлена на левый берег Невы, следить за проведением пушечных салютов и за пуском фейерверков. Согласно подготовленному церемониалу ранним утром Невский флот в полном составе направился к Шлиссельбургу. В составе флотилии был и ботик Петра. Сам император прибыл на галере к устью Ижоры, где, по преданию, в 1240 году была одержана победа Александра Невского над шведами. Здесь ковчег с мощами был перенесен на галеру Петра, и император встал у руля, повелев сановникам, сопровождавшим его, взяться за весла. На берегу тем временем, подошедший заблаговременно Фёдор Кобылин, старался обратить на себя внимание молодого капрала Василия, командующего выстрелами пушечного салюта. По окончании салюта Василий подошел к отцу.
– Здрав будь отец, ты сегодня искал со мной встречи?
– Да, сын. Как твоё здоровье, как служба? – поинтересовался Фёдор.
– Спасибо, отец. Я жив, здоров. Сегодня вышел без епанчи, камзол новый выдали в честь праздника. Сейчас салютуем простым пушечным выстрелом. Вечером же будет тако-о-й фейерверк! Приходи смотреть. Всего сказать не могу. Служу честно, всё идёт своим чередом.
– Хочу тебя предупредить, сын… Несгода была большая с твоим тёзкой Василием сыном Кобылиным. Слыхал.
– Слыхал, отец. Слух об этом был в нашем квартирном расположении. Как-то всё сошло на нет само собой. Ребята потом этот казус в шутку обернули, прости господи.
– Тёзке твоему уже не до смеха. Одно утешает. пожил в три разы больше твоего. Видишь сын, к чему приводит длинный язык. А пьяный язык тем паче зол. Смотри, впредь не делай таких же глупостей. Обещай мне. Божись теперь, я должен быть за тебя спокоен.
– Батюшка, вот те крест! – Василий осенил себя крестным знамением. – Таких проступков не допущу никогда. …Тёзка! А кто он нам? … Когда везде любопытные глаза и наушничают, доносят, умею я свести беседу к пустому, слежу за речью тщательно.
– То-то же. Молодца. Я не знаю кто он. Сказаться может очень дальняя родня. Ни у кого из нас, детей, не было второго имени. Нам повезло, что у нас вообще было какое-то имя. К тому времени, как моя матушка созрела для того, чтобы назвать одного, уже был на подходе другой.… Держи вот это, – Фёдор протянул сыну свои серебряные часы. – Носи, помни старика; мне уже они ни к чему.
– Да что ты, отец, – растрогался Василий, – рано тебе ещё звать костлявую. Василий не знал, что и ответить. Согласиться со словами отца? Но как? Он не хотел даже в мыслях этого допускать.
– Стар я стал, сын. Недолго мне осталось. Носи часы, вспоминай меня чаще, когда и ты состаришься, передай их потомку, да помни мои наказы.
Василий обнял отца, глубоко вдохнул влажный невский воздух и пошёл к своим солдатам, проталкиваясь сквозь толпу народа, собравшуюся на набережной.