Для сна в инертном теле – есть звезда,
Для робкой каторги, откуда ты пришёл
За словом – в преисподнюю читать,
Для мании величия – своей.
Ты волю под другое – бытие
Берёшь и этим – словно не у дел,
Ты исчерпал могущества – предел
Внутри увядших писем – о любви.
Но вспоминают – только ли о них,
Их принимают по стакану – чая
И робко льётся марево – затем,
Когда в инертной позе – ты задел
Свои года – в упущенном столетии,
Им столько думая об общем – бытие,
Ты не хотел увиливать – при мне,
А только распивал – горячий чай.
Когда забьют те воли – времена
И томно вспомнят о тебе – друзья,
Когда их письма, словно неживые
Прольются через – истинный укор
Ты будешь говорить об этом – споре,
Ты явно откомандуешь им – в страсть
Сегодня мужеству обратно – не упасть
И не предаться вольному – пределу.
Он есть и только выжжена – звезда
На корне идеала – в нас смотреть,
Она хранит восток – воспоминаний,
Она желтеет в памяти, как страсть.
Ей ходят нищие и в бедности, увы,
Ты отложил свои приметы – врозь,
Но только ищешь им пароль – внутри
От тысячи таких – воспоминаний.
Им нет предела паники – вокруг,
Когда забьются в теле – о другом,
Инертном поле – мнимые года
И ты настанешь будущему – слову,
Как самый необычный ветер – глаз,
Как смысл руки оскомины – творя
Свою модель искусства – в этой тьме,
Пока забили обществу – тот рай
Другими числами и робами – умов,
Другой оценкой мании – величия,
Чтоб жить наедине – от неприличия
И только вспоминать – дурное горе.
Не пахнет здесь оно и – не горит,
А только зов картонный нам – припомнит,
Как совесть в экзальтации – хранит
Свой чайник неба в призванном – раю.
То наливают мудрости – в шагах
Другие воли – ком воспоминаний,
Им тяжелее льётся догмой – страх
И так же просто – обрывает век.