Никто не спешил завоевать дружбу Джастина, и со временем он стал считать другом Питера. Питер не прибавлял ему популярности, но обладал сочувствием и умом, и Джастину нравилась его собачья преданность.
Их дружба привлекала внимание, как, впрочем, и все в средней школе.
– Эй, смотрите! Да это же Стивен Хокинг[4] и Джастин Психейс. – Припухлые мальчишки помладше вечно сидели на парапете за воротами школы, тыкая промасленную жареную картошку одноразовыми вилками, и глумились над всем, что движется.
Питер остановился и окинул их беспристрастным взглядом диагноста.
– Иногда я задаюсь вопросом, как устроен их мозг, – сказал он, нагнав Джастина. – Возможно, существует некий механизм, который вырабатывает серотонин, когда пытаешься унизить другого. Этим можно было бы объяснить природу травли.
– Может, они просто недоразвитые. Может, их еще зародышами в утробе поразил синдром кретинизма.
Питер улыбнулся:
– Вполне возможно. И все-таки есть над чем задуматься.
– Вот и думай.
Проходя мимо очередной компании глумливых мальчишек, Питер споткнулся, ловко выставил локоть и столкнул с парапета одного из заводил. Парень свалился назад с приятным шмяком, и из него полилась безудержная брань. Джастин и Питер бросились бежать.
Через пару кварталов они сбавили темп и рассмеялись.
– Здорово ты его, – сказал Джастин.
– Лучше он от этого не станет.
– Хочешь вернуться и помочь ему исправиться?
Питер снова достал из сумки теннисный мячик. Когда они вышли на широкую поляну близ городского парка, он бросил его вдаль.
– Я давно хотел спросить, – начал он, не глядя на Джастина.
Боб принес мячик, и Питер снова забросил его подальше.
– Из-за чего ты… В смысле… почему ты сменил имя?
Джастин остановился.
– Долгая история.
Боб поймал мячик на лету посреди поля, аккуратно положил его на землю и вернулся к мальчикам без мяча. Джастин наклонился его погладить.
– У тебя никогда не бывает чувства, что у судьбы на тебя зуб?
– Нет, – сказал Питер. – А у тебя?
– Бывает.
– Странно. – Питер на мгновение задумался, потом посмотрел на Джастина: – Какое это имеет отношение к имени? Зачем его менять?
– Это часть маскировки.
– Маскировки?
– Ну да. Я скрываюсь от судьбы.
– Скрываешься?
– Да.
– От судьбы?
Он кивнул.
– Ничего себе, – пробормотал Питер. – Ты серьезно?
– Да.
Три четверти пути по просторам увядшей травы они шли молча.
– Интересно, – медленно проговорил Питер. – Конечно, я довольно много думал о предопределении, хоть и не совсем в том смысле, что ты. Иногда мне кажется, будто я помню что-то, что еще не произошло, но вполне возможно, что это действительно произошло, а я просто забыл.
Он наморщился.
– В смысле, если допустить, что Вселенная цилиндрична, и любая энергия когда-нибудь воссоединяется сама с собой, то, может быть, и мысли бегают по краю цилиндра, повторяясь до бесконечности. – Казалось, такая возможность его воодушевляла. – Тогда это значит, что мысль способна возникать где-то во Вселенной и существовать сама по себе, не будучи приписанной ко мне как индивидууму. По крайней мере, до поры до времени.
Джастин уставился на него.
– Скажем, например, тебе постоянно снится один и тот же сон, только ты каждый раз не уверен, действительно ли он тебе уже снился или это тебе только приснилось. – Он выжидающе посмотрел на Джастина. – Может, тут дело в постепенном исчезновении границы между реальностью, то есть активным расходованием энергии, и мыслью, то есть пассивной энергией. В любом случае существование акта, или в данном случае сна, не подвергается сомнению. Вопрос в том, как он существует и как мы отличаем энергию мысли от энергии действия. Как видишь, ты затронул весьма интересную тему.
Он помолчал.
– Взять, к примеру, Боба. Он существует или нет? Ты его видишь, я его вижу. Достаточно ли этого, чтобы подтвердить его существование? Я бы сказал, да. Ведь в какой-то момент идея, возникшая больше чем в одной голове, начинает существовать сама по себе, не только в философском смысле, но и в том смысле, что она становится объектом расходуемой энергии. Меня давно интересует теория о том, что мысль – это настолько же достоверное выражение энергии, как… – Он помедлил, глядя на Боба, гнавшего к дереву белку. – Как бегущая собака.
Боб позволил белке убежать, и она бешено взвилась по спирали наверх, к безопасности.
– Это не совсем то, что мы называем судьбой. Но в каком-то смысле имеет к ней отношение, – сказал Питер, виновато улыбаясь.
Джастина поразили логические выкладки Питера. Его собственный разум бешено скакал то вверх, то вниз, беспрерывно пытаясь нащупать опору в ускользающей реальности. Он и не смел соваться в непроходимые дебри, в скрипучие катакомбы, устланные трупами сомнений, непонимания и паранойи. Его разум не захватывали теории, его захватывал страх.
Они продолжали идти молча. Несколько сотен метров спустя, у развилки, Джастин остановился, думая, что бы сказать напоследок. Но так и не придумал.
– Пока, – сказал он.
Питер смотрел ему вслед:
– Джастин!
Джастин обернулся.
– Я… я думаю, тебе стоит познакомиться с моей сестрой. Ты ей понравишься. В смысле, тебе она тоже может понравиться. – Питер смущенно улыбнулся. – В любом случае вам надо познакомиться.
Джастин молча кивнул, но Питер остался доволен, как будто они только что договорились о чем-то важном.
Каждый направился к своему дому в глубоких раздумьях.