14
Мама естественно всё узнала. Сначала ненавязчивыми вопросами о количестве уроков, домашнем задании и «чего новенького в школе» она по неуверенному выражению лица Миры быстро нащупала ложь. А потом прицельно запустив в папу пару контрольных, расколола их заговор под орех. Папа честно пытался сдержать обещание. Как и пепперони пыталась спасти вечер. Но всё бесполезно, когда у вашей мамы особый нюх на враньё.
Узнав о прогуле, мама закатила глаза, вздохнула, будто на ее плечи опустилась тяжесть всего мира, нахмурилась, так что брови чуть друг с другом не столкнулись и наконец выдала свою классическую тираду о безответственности и безалаберности. Безалаберность была особо подчеркнута дважды. Потому как, видимо, относилась не только к Мире, но и к папе.
Мира зло огрызалась, хоть и была не права. Разве только маме позволено злиться? У Миры тоже не мало поводов для ядерного взрыва накопилось. Легко ли быть подростком? Который к тому же, похоже, окончательно свихнулся. Вложив всю злость, Мира захлопнула дверь в свою комнату так сильно, что дверной косяк застонал, едва выдерживая выброс подростковой агрессии. Бывают же, наверное, на свете родители, которые понимают своих детей? Или это утопия?
И как в таком случае рассказывать о всем том кошмаре, что происходит в сейчас в жизни Миры? Если из какого-то несчастного прогула, мама устроила трагедию. Не то, чтоб она всегда такая была. Но чем старше становилась Мира, тем режем им удавалось находить общий язык. Мама будто не слышала Миру. Словно они говорили через стену и слова долетали искаженными, меняя смысл. Мама нервничала, Мира злилась. Вот и весь разговор.
Свернувшись на кровати в колючий клубок, Мира копала ногтем дырку в стене. Кусочек известки отвалился недавно, но с каждой ссорой дырка в стене росла и становилась похожей на тоннель, по которому можно было сбежать.
– Ужинать будешь? – крикнула мама через дверь. В ее голосе уже не было грома и молний, скорее усталость. Но это ничего не меняет.
Мира не ответила. Она представляла себе, как становится маленькой. Меньше собаки. Меньше жука. Меньше крохотной мушки. Залазит в дырку в стене и бежит по тоннелю вперед. По началу ноги вязнут в липкой, густой темноте. Идти тяжело. Но если остановиться, темнота засасывает. Поэтому Мира бежит. Задыхаясь. Напрягая все мышцы и связки, до рези в боку и боли в гортани. А потом яркий свет прорывается сквозь тьму и окатывает как холодная вода из шланга, освежая, очищая и остужая.
Когда свет рассеялся, Мира увидела огромную лиственницу. Ветвями дерево уходило высоко в небо, корни змеились по земле словно мощные сосуды на жилистом живом теле. Пахло хвоей, мхом и грибами. Мира стояла посреди поляны, оберегаемой ощетинившимися кустами шиповника и могучими вековыми соснами. Лес глядел темнотой, на поляне светило солнце.
– Привет! Я ж говорила, ещё увидимся.
Мира обернулась. Аня, та что в зеленых колготках, выглядывала из-за лиственницы. Огненно-рыжие волосы были собраны в косички и повязаны лентами с кучей мелких колокольчиков. На этот раз на ней был надет широкий салатовый комбинезон, а запястья опутаны фенечками, цветочками, ягодными браслетами.
–Аня? – Мира запнулась, – Ты – Аан Алахчын Хотун?
Девчонка хихикнула и скрылась за деревом. И тут же с другой стороны лиственницы появилась женщина – высокая, в длинном зелёном платье из легкой невесомой ткани, черные густые волосы струились по плечам, а голову украшал переливающийся на солнце красивый серебряный обод. Это была Аня, с которой Мира говорила в парке, но другая. Они были схожи, будто одна из них осень, а другая – зима.
– Поможешь мне? – голос женщины звучал мягко, нежно, словно шелест деревьев.
Мира кивнула. Ей почему-то даже в голову не пришло возразить, спросить или отказаться. Женщина излучала спокойную уверенность – точно всё, что она делает или говорит -правильно. Женщина шла вперед, Мира следовала за ней. Деревья на их пути расступались, шиповник убирал свои острые когти, а солнце освещало путь. Вскоре показался склон невысокой горы. Внизу лежала удивительной красоты долина с голубеющим чистой водой озером и просторным зеленым лугом, где паслись лошади и коровы. Ветер гулял по склону горы, спутывая волосы и раздувая как парус Мирину футболку.
Женщина достала из кармана платья холщовую сумку и принялась собирать мусор, которым как сорняком заросла гора: крышки, фантики, окурки и прочие прелести цивилизации валялись повсюду. Мира нашла под одной из сосен пакет и тоже начала убираться.
– И почему люди такие свиньи? – возмущалась она, сгребая пластиковые бутылки в пакет. Неужели сложно забрать свой мусор с собой?
– Это их природа, – ответила женщина без тени упрёка.
– Свинячить?
– Не ценить того, что имеешь.
Мира фыркнула. Природа, природа. Человеческая натура это. Хотя тоже природа получается.
– Нет, ну я никогда мусор не бросаю в лесу.
– Молодец, – похвалила Аан Алахчин и улыбнулась, – Но ты уверена, что ценишь, всё то, что имеешь?
Мира пожала плечами. Конечно, она ценит. Это ж как мама выражается – «прописные истины».
Под горами мусора лежала голая, безжизненная, отравленная земля. Аан Алахчин Хотун касалась ладонью больных мест, земля благодарно вздыхала и покрывалась нежной молодой порослью.
– Всё ли ты ценишь, что имеешь? – повторила Аан Алахчин Хотун глядя Мире в глаза, – Свою природу? Лес, что внутри тебя? Нет ли там мусора, что ты сама бросила?
«Что?» – хотела возразить Мира. Какой еще внутренний лес?
Она встретилась взглядом с Аан Алахчин Хотун, глаза её были черны. Мира увидела в них лес. Темный, дикий, густой. Огромный бурый медведь несся прямо на Миру: мощное тело, когтистые пятипалые лапы, массивная голова и быстрая, страшная смерть.
– Я схожу с ума, – выдохнула Мира.
–Даже если и так. Стало быть это в твоей природе.
Медведь зарычал, встал на задние лапы и прыгнул. Нестерпимая боль обожгла макушку.
Откуда-то издалека доносилась песня:
Рыщет, не зная жалости страшный зверь.*
Простирается ночная мгла
Закрывай дверь, закрывай дверь, закрывай дверь.
*Green apelsin «Зверь»